Земля, которой нет - Сергеевич Клеванский

- Да вроде ты здесь всегда был, - улыбнулся Том. - Без малого двадцать один год, как ты здесь.

- Умник, - вновь пробурчал я и на секунду задумался... А потом меня словно током ударило это возникшее чувство дежавю. Будто был уже этот разговор, словно я слышу и повторяю все те же слова. - Мне кажется, я что-то упускаю.

- Как и всегда, - улыбнулся Ник и посмотрел в зеркало заднего вида. Там я встретился взглядом с его голубыми блюдцами, которые Никита использовал в качестве магнита для противоположного пола. - Ты всё упускаешь главное, но оно уже рядом.

- Как говориться, - каким-то чужим, не своим голосом, произнес Том. И голос его терялся в тумане, просачивающимся в салон. Все завертелось, поплыло, кутаясь в дымчатое одеяло. - Если Магомед не идет к горе, то гора придет к Магомеду.

- Главное? - мне вдруг стало сложно говорить. Я словно проваливался в этот туман, летел куда-то вниз, а салон машины и лица друзей все отдалялись, пока не превратились в размытый туман, в неясные образы, танцующие где-то в вышине. Сам того не зная, я сделал шаг назад...

Я проснулся с тем ощущением, с которым наверно, просыпался каждый. Это было то самое чувство, когда ты вроде и помнишь свой сон, а вроде и нет. Общий смысл он вот - рядом, но стоит сосредоточить внимание хоть на какой-нибудь детали или общем событии, как все вдруг расплывается, размазывается, будто капля краски в чистой воде.

Пошлепав себя по щекам, я все же соизволил открыть глаза. Потом закрыть, открыть еще раз, снова закрыть и вновь открыть. Но какие бы манипуляции с веками я не проводил, а итог оставался один и тот же - вокруг была тьма. Не та тьма, которую можно наблюдать ночью, бредя по коридору, держа верный курс к холодильнику. А особая тьма, та, которая не рассеивается, сколько бы ты в неё не вглядывался. Вязкая, тягучая, пугающая, особая тьма, без намека на грядущий рассвет или самый бледный, но все же - проблеск.

Поднявшись на ноги, я словно слепой котенок стал шарится по окрестностям. Втянув вперед правую руку, я шел бездумно вперед и ровно через пять шагов наткнулся на стену. Дальнейшее было словно по учебнику - "Что делать, если вас похитили". Первым делом я надкусил ладонь и дождался пока в неё натечет достаточно крови.

Щедро смазав участок стены собственной кровью, я, как можно быстрее, держась за поверхностью сухой ладонью, пошел по периметру. Считал я шаги ровно до тех пор, пока ладонью не ощутил влажную жидкость. На всякий случай принюхавшись опознал в ней кровь. Шанс, пугающий шанс, что в этой комнате был кто-то еще, чья кровища сейчас на стене, все же был, но я его отмел как несущественный. Впрочем, это нисколько не помешало мне начать шарить руками на бедре.

Тут степень моего беспокойства, все отчетливее перерастающего в ужас, стала стремительно расти. На поясе было пусто, слишком пусто. Ни ножен, ни сабель, ни, что до глупого обидно - штанов. Пошарив руками по телу я быстро понял, что был в "чем мать родила". Беспокойство, резво откозырнув, мигом переросло в ужас. Если вам кажется, что оказаться одному в замкнутом пространстве, в полной тьме в одежде и без неё это одно и то же, то будьте счастливы и никогда не пробуйте на себе второй вариант.

Я был без оружия, без магии, без своей стихии, без одежды, совсем один в каком-то жутком, таинственном месте. Но, как это всегда бывает, я не стал слишком долго посыпать голову пеплом и искать способ дотянуться зубами до локтя. Когда прошла первая волна страха, облепливавшего спину пахучим потом, я принялся за вычисления.

Первым делом я выяснил что помещение всего десять квадратных метров, что было панически мало. Высоту я так узнать и не смог, так как сколько бы не прыгал, а потолка достать не смог. Следовательно, здесь было явно выше чем два с половиной метра. Что радует - я не в пещере. В рукотворных пещерах такие высокие потолки обычно не делают, высок риск обвала или затопления помещения газом.

Покивав самому себе, я стал искать центр помещения. Как говорит учебник похищенных имени Тима Ройса, нельзя давать похитителям морального преимущества. Ведь как-то, не знаю, как, но они обязательно наблюдают за мной. А, как известно, в таких ситуациях сломленный или просто испуганный человек всегда стремиться забиться в угол. Так что, дабы сохранить моральный паритет, я в наглую уселся в центре комнаты.

Скрестив ноги по-турецки, я стал заниматься тем, что хоть как-то могло помочь отвлечься от все поглощающей тьмы. Я начал петь. Удивительно, но каждый отзвук, каждая нота моего не самого чистого голоса, словно ножом проходились по ушам. В помещении было тихо, настолько тихо, что порой даже стук собственного сердца казался громом набатного колокола. Куда уж там до выкриков наемнических песен, весь репертуар которых сводился к попойкам, дракам и бабам, причем последним отводилось главенствующее место.

Покачиваясь на пятой точке, ощущая не самой кошерной частью тела почему-то теплый каменный пол, я все горланил на тему грудастых безотказниц и слишком колючего сена. Прикрыв глаза, я вспоминал как так же мы сидели у лагерного костра. Ушастый, да переродится он в мирное время, лабал на лютне. Ужасно, признаться, лабал. Постоянно сбивался с ритма, фальшивил, да и вообще толку в музыке не знал. Но нам хватало и этого. Молчун, что понятно, молчал. Нейла, единственная обладательница хоть какого-нибудь голоса в нашей компании, перебрила весь репертуар, который знала. Мы с Пило и Рустом лишь подпевали, нарушая хоть какую-то гармонию своими охрипшими от криков и брани, подвыпившими голосами.

Потом на смену волшебнице пришел Принц. Он решительно отобрал лютню у эльфа и стал собирать аншлаг среди наемников. Пел он словно родился, обнимая платиновый диск. И его при рождении даже не волновало, что на Ангадоре есть такая награда. Впрочем была другая, но я не знал какая. Никогда не интересовался как там успехи бардов отмечаются.

Горланя в тесной камере те самые песни, я словно ощущал запах костра, иногда жмурился, когда лицо обжигали иллюзорные искры. Порой ежился, когда до слуха доносился нереальный визг точильного камня, бегущего по стальному лезвию. Но так не могло продолжаться вечно, через какой-то отрезок времени горло стало саднить и просто шептать уже было невмоготу.

Тогда, не долго думаю, я рухнул в упор лежа и стал отжиматься. Первые пятьдесят прошли в лет, потом руки забились и я с гулким выдохом полетел на землю. Больно ударившись грудью и нижней челюстью, я так и остался лежать, медленно чувствуя, как из ладони, где сорвалась корочка сукровицы, течет кровь.

Мерно вырывались хрипы из содранной гортани, тяжело мигали невидящие ни зги глаза. Две минуты отдыха и снова. Вдох и тело направляется к полу, выдох и с усилием руки выпрямляются, снова вдох и снова вниз. Раз за разом, без мыслей, без чувств, просто механические движение. Потом вновь падение, вновь словно мертвый дышишь через раз. А потом все по новой. Так, до тех пор, пока окружающая тьма не сменяется другой. Та, другая, пришла внезапно и так же внезапно ушла, унося с собой сознание.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});