Мать четырех ветров - Коростышевская Татьяна

— Хаос? Перекрестки? Туда ведь должны по идее устрем­ляться все стихийные ходы. Неудивительно, что туда при­несло твою ветреницу.

— Что она тебе еще рассказала?

— Мне слышится ревность в твоем голосе? — поднял беле­сые брови демон. — Я в любом случае не смог бы наставить тебе рога, о великий Дракон. От подобного конфуза тебя на­дежно защищает граница наших миров.

— Сейчас эта граница защищает тебя от оплеухи.

Влад обернулся через плечо. Лутоня спала. Темные воло­сы разметались по постели.

— Она очень устала, — проговорил Ленин ел. — Последние пол года держится только на эликсирах, почти не спит…

— Кляйнерманн говорил, что учебой она себя не утруж­дала.

— Ею кто-то управляет, кто-то очень для нее важный, — ответил демон. — И для этого кого-то ее учеба не являлась приоритетом. А вот то, что она ведьма, умеющая изменять внешность, варить зелья… Она действительно умненькая де­вочка, но очень наивная в некоторых вещах. Чего стоит толь­ко ее привязанность к Зигфриду фон Кляйнерманну — луч­шему другу. Я уже не говорю о любви к тебе.

Влад молчал.

— А здесь, в Кордобе, ведется сложная многоходовая игра, — продолжал зеленоволосый, так и не дождавшись отве­та. — Все уже сообразили, что Источник скоро иссякнет, и ли­хорадочно принялись за поиски нового. Его называют «Мать четырех ветров», и гранды стихийных домов грызут друг дру­гу глотки за владение им. Не хочешь принять участие в гонке? Свой Источник тебе бы пригодился. Источник и весь мир.

— Плевать! Пусть пауки жрут друг друга без моего учас­тия. Я пришел за своей женщиной, больше меня в Элории ничего не интересует.

Тонкие губы демона растянулись в улыбке.

— Не буду вам мешать. Вызови меня в полночь, когда пу­тешествие будет уже позади. И пусть не встретятся вам тем­ные твари.

Дракон развеял зеркальную линзу и подошел к кровати. Его птица-синица смотрела свои важные птичьи сны, а он рассматривал высокие скулы, тонкую кожу щек, тень густых ресниц на них. Когда это произошло? Когда он понял, что эта девочка значит для него больше, чем просто забавный чело­вечек, случайно очутившийся в эпицентре вовсе не касаю­щихся его событий? Когда в заснеженной Рутении она от­крыла для него путь в мир единорогов? Или еще раньше, ког­да выскочила под копыта разгоряченной лошади Михая? Или… «Вы и есть мой суженый, дяденька?» Зря он отпустил ее в Элорию. В этот закрытый клановый мирок, цепляющий­ся за прошлое и не желающий понимать, что изменения неиз­бежны. Но у девочки была мечта: Кордоба, Квадрилиум, сти­хии… Валашский Дракон знал, что нет ничего горше, чем мечта, которой не позволили осуществиться. Бледные губы шевельнулись. Лутоня бормотала сквозь сон. Что она гово­рит? Лоскутки полога беззвучия разлетелись, как осенние листья.

— Раз, два, три, четыре, пять… Нет, бабуля… Я знаю, что слишком много… Что значит — зачем? Чтобы было! Нет, сей­час никак… Здесь дел невпроворот… Что за твари?.. Остере­гусь… Я сильная, я справлюсь…

Влад присел на краешек постели, вслушиваясь в обрывки разговора. Старуха все-таки нашла способ связаться с внуч­кой. Великая ведьма, рутенская баба Яга, земное воплощение богини судеб пыталась защитить свою кровинушку даже на расстоянии. «Прости, Варвара, но это теперь не твоя забота. Я заберу отсюда твою внучку, даже если для этого мне при­дется ее связать. Я утащу ее в свое логово, и она будет только моей. Потому что я так хочу, потому что это правильно. Я на­плюю на возражения и слезы, я буду жесток, если понадобит­ся». Лутоня всхлипнула и затихла. Влад следил, как успокаи­ваются напряженные черты лица, выравнивается дыхание и на бледные щеки возвращается румянец. «Спи, девочка, тебе нужно отдохнуть…»

А вот снов никаких мне нынче не показывали. Буро-серые разводы перед глазами и безостановочно повторяемый на разные голоса детский стишок:

Конь ретивый долгогривыйСкачет полем, скачет нивой.Кто коня того поймает,С нами в салочки играет.

Ритмичный, быстрый, непрерывный, надоедливый, но странно успокаивающий…

Раз, два, три, четыре, пять.Будем в салочки играть!

Когда водить выпало мне, я открыла глаза. Трехрожковая люстра на потолке с лепниной, гомон толпы за открытым ок­ном. Как я оказалась на кровати, в памяти не сохранилось.

Последнее воспоминание: я, закутавшись в простыню и под­ложив под спину подушку, обсуждаю с Ленинелом прибыль от продаж пятнадцати пудов иноземных благовоний. Слож­ная двухходовая сделка должна была сыграть на разнице цен и Кордобе и в провинции и теоретически могла принести почти тысячу дублонов. Теоретически, потому что с девицей, даже и магичкой, никто на сговор не пойдет. Я с тоской вспомнила Мануэля Изиидо и решила, что еще на один-то раз его можно вернуть. Эх, где бы сейчас принадлежностей писчих раздобыть? Всю аферу расписать надобно, пока не за­былось.

Мой пытливый взор наткнулся на лицо некоего господа­ря и воровато забегал, перескакивая с предмета на предмет. Я зажмурилась, чтоб не выдать охватившее смятение.

— У тебя в роду пьяниц не было? — буднично спросил Влад. — Страсть к вину могла передаться по наследству.

— Нет никакой страсти, — возразила я, покраснев. — Слу­чайность просто. Или примета такая: стоит мне к чарке при­ложиться — ты тут как тут.

Я мысленно взвыла, подсчитав, сколько раз по схожим поводам оказывалась в постели князя. В Рутении, потом в Араде, а еще был охотничий домик с драконьим флюгером на башне… Стыдобушка! Пока я страдала, Влад неторопливо разбирал какие-то свертки, сваленные прямо на полу.

— Здесь одежда, — сообщил он. — Твои лохмотья мне при­шлось уничтожить.

— Кто тебя просил? — разозлилась я. — Думаешь, так лег­ко в Кордобе найти мужской колет, который правильно по груди скроен? Я его на заказ шила! Пока портному объясни­ла, что мне нужно, чуть умом не тронулась. Лохмотья? Да он дорогой, как мантия горностаевая!

Влад раздраженно отбросил с лица волосы.

— Оденься! Нам нужно поговорить.

— И не подумаю! Ты решил, что достаточно меня запе­реть, чтоб добиться послушания? Говори так!

Кровать жалобно скрипнула, когда я вскочила, придер­живая простыню двумя руками и борясь с почти болезнен­ным ощущением собственной наготы. Влад оказался неожи­данно близко, я наткнулась на него и отступила.

— Общение с голыми женщинами обычно происходит в другой плоскости, — проговорил он, глядя почему-то на мои губы. — Не искушай меня, птица-синица.

Я фыркнула, глаза Дракона потемнели. Грудь его высоко вздымалась под тонким шелком сорочки, под очень тонким шелком… Я отвела взгляд.

— Глупости…

Влад протянул ко мне руку, на безымянном пальце блес­нул ободок венчального кольца. У меня закружилась голова. Это колечко я помнила — его двойник лежал в моей комнате под подушкой, его я доставала по двести раз на дню, чтоб провести кончиками пальцев по полированной поверхности, повздыхать и уронить две-три слезинки о том, чего не было, но могло бы случиться. Значит, Дракон помнил обо мне? Значит, наш понарошечный брак не был для него таким уж фальшивым? Во мне как будто лопнула ледяная перегород­ка — та, за которую я загнала воспоминания и чувства и меч­ты. Разлетелась, позвякивая, унеслась водоворотом. И стало тихо. От этой тишины что-то разгоралось у меня внутри, что-то грозное, неотвратимое, требующее немедленного вы­хода. Снизу вверх я рассматривала необычные синие глаза, в которых отражалось бушующее во мне пламя. Влад хрипло пробормотал «Лутоня» и обхватил мои плечи. Ненужная простыня отлетела в сторону белым парусом.

Слова были пустыми и лишними. Где кончается он, где начинаюсь я? Мы вместе, мы одно целое, мы здесь, сейчас, всегда… Рушатся и возрождаются миры… Здесь, сейчас… Время остановилось. Раскаленный диск луны, горячий пе­сок, соленый ветер… Бесконечность… Утесы, пенные велика­ны выступают из-за горизонта. Бурлящая темнота, рассекае­мая вспышками молний. Здесь, сейчас, всегда… Реальность искажается, мой крик изменяет ее, плавит, как железо в куз­нечном горниле. Солнце вспыхивает кристально чистой бо­лью. Алмазная донья… Всегда… У наслаждения самые синие глаза. У наслаждения есть имя. Еще чуть-чуть, еще мгнове­ние, и я его вспомню. Имя… Я люблю тебя, Влад.

За стеной капала вода. Размеренный монотонный звук вернул меня к жизни. Кап-кап-кап…

— Господин Ягг, у вас что-то случилось? — донеслось из коридора. — Я могу чем-то помочь?

— Благодарю вас, любезнейшая донья Пинто, но помощь мне не нужна, — спокойно ответили с соседней подушки. — Я сам справлюсь.

Я прыснула и зажала ладонью рвущийся наружу смех.

— Ваш гость опять буянит? Попросите его утихомирить­ся, другие постояльцы могут выражать недовольство.

Влад изогнул бровь и задумчиво уставился в потолок. Трех­рожковая аляповатая люстра висела там несколько криво.