Мать четырех ветров - Коростышевская Татьяна

— Засада, — донеслось до меня его бормотание.

— Ну конечно, засада! — осторожно, чтоб не шуметь, хлоп­нула я себя по лбу. — Вот ведь бестолковка! Получается, я тоже в этой засаде участие принимаю, наравне с сообразите­льным и шустрым капитаном. Интересно, что он-то здесь за­был? Неужели с маркизом заодно? А еще интересно, сколько нас здесь, участвующих? Сколько еще пар глаз выглядывают из щелей, сколько рук сжимают рукояти кинжалов?

Я раздумывала, прикидывая и так и эдак, ожидая, когда же погаснет треклятый фонарь, и ни к какому выводу не при­ходила. Может, и не засада вовсе, может, просто угрюмый слуга забыл светильник на улице. Или знак кому подает, чтоб с дороги по пути в логово не сбился. Или…

— Покажись!

Возглас застал меня врасплох. Я смотрела на своего нена­стоящего супруга и, кажется, даже забыла дышать. Этот Влад Дракон, чьи острые скулы и горящие синие глаза я узнала бы, кажется, с любого расстояния, был самый что ни на есть на­стоящий. Не водный элементаль, не инкуб, не плод моего воспаленного воображения. Он еще что-то говорил, спрыги­вая с лошади и обнажая клинок, но слов я не слышала, заво­роженная движениями его губ и тем, как прихотливо отра­жался свет от его волос и как билась голубоватая жилка у са­мого виска. Время для меня почти остановилось, растянув­шись в янтарную смоляную ленту. Я смотрела, смотрела и не могла насмотреться, как не может утолить жажду стражду­щий, даже зная, что потом ему будет плохо.

Я хрипло вздохнула. Шершавый тесаный кирпич, на ко­торый я опиралась ладонями, подался вперед, увлекая за со­бой мелкие камешки. Наваждение кончилось. Я сгруппиро­валась и вытолкнула свое тело из расселины. А что еще де­лать прикажете? Не в кошку же перекидываться для маски­ровки? С боевым кличем маэстро Микумуры я обнажила заскучавшую в ножнах шпагу и спрыгнула, поднимая тучи мусорной пыли. Ну что, князь, потанцуем?

Влад был очень хорош, я имею в виду — как фехтоваль­щик. С полувзмаха разгадывал изящные комбинации и пари­ровал удары со злой растерянной улыбкой. Злыдень! Мне не хватало времени даже на то, чтобы дух перевести, а он еще умудрялся поддерживать светскую беседу. Когда моя шпага, жалобно тренькнув, укатилась в темноту, я ожидала чего угодно, только не поцелуя. А всего более не ожидала, что от­вечу на него с такой страстью, прижмусь всем телом, чтобы не отпускать, присвоить, подчинить…

Какой еще, к лешему, ужин?

— Здесь поговорить нельзя? — Мое сердце билось пой­манной в силки птицей.

— Ты предпочитаешь общаться при свидетелях? — с сар­казмом спросил Дракон по-рутенски. — Лицедейские талан­ты открылись?

Я многозначительно повела глазами в сторону лестницы, мимоходом восхитившись тому, с каким искусством спря­тался под ней капитан. Вот что значит военная выучка!

— И не только, — кивнул Влад. — В привратной башенке засели лучники. Я успею отвести от нас одну-две стрелы, прежде чем мы с тобой превратимся в любимых тобою ежей, а вон за теми розовыми кустами…

— Это шиповник, — проследила я взглядом.

— К демонам ботанику!

— Погромче ори! Стрелки имеют все шансы свалиться тебе под ноги вместе с башней. Постройка ветхая, и от звуко­вых колебаний…

Я молола какую-то наукообразную чушь, неспешно отыс­кивая свое оружие.

— Уходи, Дракон, — проговорила я, приставляя острие к его груди. — Я сама здесь справлюсь, а завтра встретимся. Я все бумаги подпишу, какие скажешь…

И вот тут мне стало по-настоящему страшно.

— Никогда. Не смей. Мне. Приказывать.

Он говорил ледяным тоном, от которого захотелось сразу же зарыться в землю хотя бы головой, как поступает в таких случаях иноземная птица штраус. Я глубоко вдохнула, с до­садой замечая, что шпага в моей руке ходит ходуном. Повис­ла страшная звенящая тишина, в которой я слышала только частые удары своего сердца. Влад прищелкнул пальцами. Я испугалась, ожидая полного онемения членов (в наложении чар недвижимости господарь равных себе не знал), и облег­ченно выдохнула. Источник, благородные доны, это вам не еж чихнул, это блокировка стихийной магии, ибо черпать из себя силы он позволяет только на расстоянии.

— Пфф… — К удивлению, неудачное колдовство князя не расстроило, а позабавило. — Усы еще себе наколдовала, су­масбродка. Не вздумай сопротивляться…

Я и не собиралась. Интересно, чем он стрелы отводить со­бирался,.пустозвон? Обзывается еще…

Влад закутал меня в свой плащ и перекинул через высо­кую лошадиную холку. Моя… гм… спина, а точнее, нижняя ее часть, трогательно поднялась к небесам. Было очень стыдно и неудобно. Поэтому я немного повсхлипывала, переживая о позорной ситуации, а потом уснула, убаюканная мерным хо­дом лошади.

Мне было по-настоящему хорошо. Просто закрыть гла­за — не для того, чтобы припомнить обрывки фраз, подслу­шанных за день, не для того, чтобы просчитать очередную комбинацию или повторить мудреный термин…

Эй, осади! Что ж это творится, люди добрые? Чего это меня с лошадушки снимают? За какие такие прегрешения лиходеи отдыха лишают?

— Эскад! Прочь! Пусти, каброн безрогий!

Глаза не хотят открываться, но я изо всех сил отмахива­юсь, пока некто очень сильный не обхватывает меня за плечи.

— Простите, сударыня, недостойное поведение моего дру­га. Кабальеро сегодня злоупотребил за ужином…

«Чего это он перед ней лебезит? Обольститель континен­тальный! Сударыне я тоже сейчас вломлю так, что мало не покажется!»

— Ах, сударь, пустое. Молодые люди часто проявляют не­воздержанность, с возрастом это обычно проходит. Прика­жете приготовить юному кабальеро отдельную спальню?

— Нет, любезная хозяюшка, мой юный друг проведет ночь у меня.

«Ха! Держи карман шире!»

— А как же вы, господин?— Меня ожидают в другом месте, и как только мы устроим юношу со всеми удобствами, я вернусь к друзьям.

Они там еще что-то щебетали, волоком втаскивая меня по какой-то лестнице и укладывая на кровать. Я сразу сверну­лась калачиком на пахнущей свежестью простыне и почти без возражений позволила снять с себя ботфорты.

— Молодец, крепко морок держишь, — шепнул мне на ушко Влад, поправляя одеяло.

Скрипнула дверь, повернулся ключ в замке, и наступила тишина. И одновременно пропал сон — напрочь, как отреза­ло. Я рывком села на постели. Вот ведь какая незадача! Как там говорится: видит око, да зуб неймет? Или это вообще про что-то иное мудрость народная сложена? Голова была тяже­лой, и мысли в ней копошились какие-то улиточные — склиз­кие и неповоротливые. Одна была особенно противной: ка­кого лешего я танец со шпагами устроила? Трудно было по­клониться князюшке в пояс, про погоду поговорить и ти­хонько удалиться, позвякивая шпорами? Ведь не узнал бы он меня в смуглом, вполголоса бормочущем кабальеро. Ну лад­но, шпор-то у меня отродясь не было — лошадь Мануэля, дивный одр попугайной масти, выкупленная вместе с лично­стью владельца за горстку дублонов, доживает свою лошади­ную старость на городской конюшне. (Не бесплатно, между прочим, доживает.) А так фейерверк устроила, дона ино­странного в свои делишки втягиваю… Не дело это.

Я решительно поднялась с постели. Сейчас улизну подо­бру-поздорову, а через пару дней уже в спокойной обстанов­ке с Драконом встречусь. Ботфорты нашлись под кроватью, шпага — прислоненной к резному лакированному стулу. Я на прощанье оглядела комнату (умеет князь обустраиваться, ничего не скажешь) и толкнула оконную створку. Прыжков с высоты я с некоторых пор не боялась вовсе.

Полная луна нависала над крышами, как огромный нозд­реватый апельсин, соленый морской бриз нес прохладу, а гу­стой аромат садовых роз скрадывал обычный смрад сточных канав Нижнего города. Ах, какая это была ночь! Созданная для любви и наслаждений, для чтения мадригалов и нежной музыки, для легкого шелка и охлажденного вина. Барон фон Кляйнерманн удовольствия от ночной прогулки не испыты­вал. Щеки горели то ли от поцелуев наглой лицедейки, то ли от смущения, этими поцелуями вызванного. Хитрая Лутоня обвела его вокруг пальца, заставила испытать стыд перед толпой народа. Строптивая девчонка! Если бы мэтр Пеньяте серьезнее относился к его, Зигфрида, опасениям, следующие три года его любезная подруга провела бы под неусыпным надзором специально обученных людей. На всякий случай. Пока гранды стихийных домов в ней не заинтересованы, но кто знает, что будет через некоторое время? Дедушка сердит­ся и не общается с внучкой, потом передумает, простит, и на шахматной доске кордобских интриг появится новая фигура. Пешка? Полноте, любая пешка может в этой игре стать фер­зем. А уж эта-то, с мраморной кожей и бледным беззащит­ным ртом… Зигфрид тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли. Для великих мужей женщины служат не объектом вожделения, а лишь средством для достижения цели. Лю­бовь и страсть проходят, в лучшем случае оставляя привя­занность, так зачем размениваться на мелочи?