Черный буран - Михаил Щукин

На него налетели попавшиеся навстречу прохожие, сшибли на снег и принялись остервенело пинать. От боли возчик по-щенячьи взвизгивал, а из карманов его рваной шубейки высыпались после каждого пинка отломанные пальцы с золотыми кольцами.

А неподалеку, на улице Михайловской, разыгрывалась иная сцена, которую тоже невозможно было раньше представить даже в страшном сне. К дому надзирателя исправительного дома Курехина подвезли его жену, отпущенную на долечивание из заразной больницы. Маленькая, худенькая, замотанная в большую шерстяную шаль серого цвета, она сидела в санях, как мышка-норушка, и только большие карие глаза светились яркой тревогой. А муж ее богоданный, выскочив на крыльцо, грозил наганом со взведенным курком и орал, выбрасывая изо рта вместе с черными словами клубки белесого пара:

— Увози ее отсюда, она тифозная! Увози! Она меня заразит! Увози, пока стрелять не начал!

Угроза была вполне реальной, и хозяин худосочной лошаденки, не испытывая судьбу и долго не раздумывая, вытолкнул бедную бабенку в сугроб и уехал, не оглядываясь и не узнав, чем закончилось дело.

Все выше и выше вздымался огненный круг солнца, которое никого не грело и не радовало в этот холодный зимний день.

2

Ровно сутки, выбираясь из дома только по нужде, Балабанов и Гусельников спали, ели и грелись, выгоняя из своих, насквозь промороженных тел стылую дрожь. Поздно вечером, вернувшись с работы, Каретников объявил им, что отдых закончился и завтра утром нужно выходить в город. Затем молча взял кочергу, стоявшую возле печки, и вышагнул в сени. Вывернул там крайнюю половицу, долго что-то искал, засунув голову в темный проем, наконец вытащил тяжелый промасленный сверток. Уложил половицу на прежнее место, вернулся в дом и развернул сверток. Под неярким светом лампы тускло сверкнули воронеными стволами два нагана, здесь же россыпью лежали патроны.

Глаза у Гусельникова заблестели, он быстрым движением ухватил один наган, крутнул барабан, зачерпнул в пригоршню патроны и ловко, не глядя, с веселыми щелчками, зарядил оружие, которому радовался, как ребенок, получивший долгожданную игрушку.

— Я безоружным не могу, — торопливо говорил он, нежно оглаживая пальцами ствол, — у меня такое состояние возникает, будто я голый.

— Лучше, конечно, чтобы оно не понадобилось, — строго произнес Каретников и, помолчав, добавил: — Только в самых крайних случаях. Никакой шум, тем более стрельба, нам сейчас совершенно не нужны. Прошу это уяснить.

— Уяснил, — недовольным голосом отозвался Гусельников, продолжая нежить в руках наган.

Балабанов взял оружие равнодушно, как крестьянин литовку, патроны ссыпал в карман и будничным голосом сообщил:

— Я чай поставил, давайте за стол, заодно все и обговорим.

За столом, прихлебывая жиденький чай, Каретников долго молчал, собираясь с мыслями. Его коротко подстриженный седой ежик словно нахохлился и ощетинился. Чувствовалось, что разговор он не начинает по одной простой причине: ему нечего сообщить этим двум поручикам, сидящим напротив. Более того, если смотреть правде в глаза, может случиться так, что все трудности, с которыми они сюда добирались, — напрасны.

Все-таки он собрался с решимостью и заговорил:

— Лукавить не буду. Положение наше на сегодняшний день самое отвратительное. Люди от Семирадова так и не появились. Местонахождение груза известно только им. Дальше. Как удалось узнать, недавно в город прибыла, неизвестно откуда, воинская команда, около двадцати человек. Они разрыли могилу Семирадова, но там была устроена ловушка, и она рванула, как и задумывалось. Располагается команда в бывшем доме мельника Шалагина. Вывод напрашивается следующий: они тоже ищут этот груз.

— Простите, — перебил его Гусельников, — с самого начала слышу: груз, груз, груз… Может, все-таки скажете — какой он, что из себя представляет?

— Не скажу, — спокойно ответил ему Каретников. — Я тоже не знаю, что он из себя представляет.

— А кто знает? — не унимался Гусельников.

— Семирадов. Но спросить у него об этом, как вы догадываетесь, мы сейчас не имеем возможности. Итак, что нам известно на сегодняшний день? В Новониколаевск должна была прибыть Шалагина Антонина Сергеевна, дочка мельника, в доме которого сейчас располагается неизвестная нам воинская команда. Сопровождал ее для прикрытия человек Семирадова, есаул Проничев, с документами на имя иркутского жителя Щербакова, Николая Егоровича. Все. Я по своим каналам уже дал знать, что они не прибыли. Ответ, как вы понимаете, придет не скоро. Поэтому наши действия вижу следующими: попытаться выяснить, что ищет воинская команда, проверить списки больных, снятых с поездов, это я беру на себя, и установить родственников Шалагиных или тех, кто был с ними тесно связан. Ваши соображения, Балабанов?

— Родственников у Шалагиных, насколько я знаю, в городе не было. Два сына еще до войны уехали в Москву. Вот прислуга… Была у них горничная и кучер. Надо узнавать.

— Вот с завтрашнего дня этим и займетесь. Только еще раз предупреждаю: очень осторожно. В городе действует чека, настоящая, безо всякого тифа. Полным ходом идут аресты так называемых бывших. Не забывайте, что мы с вами тоже бывшие.

— Вам, товарищ служащий Чекатифа, как угодно, а я — не бывший! Я офицер русской армии! — Гусельников хлопнул рукой по столу и поднялся.

— Сядьте, поручик, — негромко, но властно скомандовал Каретников, — сядьте, и ведите себя, как офицер, если таковым себя считаете.

Гусельников постоял, раздувая ноздри, но затем сел, придвинул к себе кружку и стал ее вертеть, разбрызгивая чай. Каретников, словно ничего и не произошло, ровным, спокойным голосом продолжал:

— Времени у нас практически нет, поэтому все необходимо делать быстро. Хотя прямых доказательств и не имеется, но у меня твердое убеждение, что красные тоже начали поиск этого груза. Выводы делайте сами. И еще. На самый крайний случай. В погребе, вот здесь, — он встал и постучал носком сапога, — имеется ход. Через него можно уйти в овраг. Запомните. А теперь спать.

Он кивнул, чуть наклонив лобастую голову, и вышел из кухни, оставив поручиков вдвоем. Балабанов с Гусельниковым молча стали допивать чай.

Прошло два дня.

За это время Каретников выяснил, что в книге записей больных в заразной больнице значилась фамилия Шалагиной А.С. Когда же он попытался ее увидеть, санитары в один голос ответили: ее какие-то родственники забрали. Какие конкретно? А бес их знает! Честно смотрели на Каретникова полупьяными глазами и дышали на него удушливым самогонным перегаром.

Прошел еще один день.

Вечером, когда собрались на кухне за чаем, Балабанов обстоятельно доложил: удалось разыскать бывшего кучера Шалагиных. Но когда приступили к старику с расспросами, он перепугался, понес полную околесицу и убежал в дом, захлопнув за собой ворота.

— Надо будет завтра посмотреть за домом, — закончил свой короткий доклад Балабанов.

— Какое завтра! — вскинулся Каретников, — вы что! Это свиданье с барышней можно отложить. Срочно! Собирайтесь! Оружие с собой!

…Желтый круг света от керосинового фонаря, который держал на отлете Каретников, ломался на стенах избенки и на низком потолке. Каретников перешагнул через порожек в боковую комнату, круг продвинулся вперед и высветил деревянную кровать, смятую подушку и Тоню — поднявшись с постели, она лихорадочно натягивала на себя кофту.

— Антонина Сергеевна? — Каретников незаметно сунул револьвер в карман полушубка и, не опуская руки с фонарем, приблизился.

Дрожащими пальцами Тоня застегнула пуговицы на кофте и вдруг неожиданно качнулась, осторожно присела на край кровати, тяжело одолевая одышку, спросила:

— Вы кто?

— Я ваш друг, Антонина Сергеевна. Поверьте. У нас нет времени. Дом на Змеиногорской улице. Пароль помните?

— Простите, я не знаю никакого пароля.

— Хорошо, перевернем с ног на голову. Отзыв: «А это смотря какими, может, они у вас фальшивые?» И еще: «Ну, если Голохвастов, тогда поторгуемся». Поймите, Антонина Сергеевна, мне некогда играть с вами в прятки. Говорите пароль, и я буду знать, что вы действительно от Семирадова. В противном случае я просто пристрелю вас вместе со стариками и никто, поверьте, расследовать это убийство не будет, сочтут за обычный грабеж — дело по нынешним временам пустяковое. Я жду.

Тоня помолчала, затем с прежней одышкой тихо выговорила:

— Вы не сдадите квартиру для трех человек, мы беженцы, расплатимся царскими червонцами… — глотнула воздуха и еще тише закончила: — Нет, настоящие, в Омской пробирной палате проверенные, сам господин Голохвастов проверял…

Каретников облегченно вздохнул и еще раз повторил:

— Ну, если Голохвастов, тогда поторгуемся. Но торговаться, Антонина Сергеевна, времени у нас нет. Одевайтесь, здесь вам больше находиться нельзя. Если бы вы только знали, как мы вас заждались!