Люди и нелюди - Эллио Витторини

— Предположим, — сказал пятый ополченец, — что нам этого Джулая пришлось бы расстрелять. И, предположим, тебя, — он обратился к Манере, — назначат в карательную команду, чтобы его расстрелять.

— Точно, — сказал третий. — Это я и хотел сказать.

— Как? — спросил Манера.

— Тебе было бы приятно самому его расстреливать? — продолжал пятый.

Манера, не переставая жевать, ответил:

— Думаю, мне и незнакомого не слишком приятно было бы расстреливать.

— Всем неприятно, пока не начнешь, — сказал третий.

— А я бы не целился, — сказал первый. — Я бы стрелял мимо.

— Это все хорошо для первого раза, — сказал третий.

— А я с первого раза целился и стрелял по ним, — сказал четвертый.

LXXXIII

Из вестибюля раздалась команда: «Смирно!» — у подъезда затормозила машина, а внизу Джулай кончал объяснять свой способ, как держать ноги в тепле.

Его слушал только великан рабочий. Только он взял у него каштаны, только он ответил на вопросы, которые задал Джулай, по-прежнему стоявший у стены и державший одну ногу на другой. Как только он узнал, что заключенные спят прямо на полу, так сразу пустился рассказывать о своем способе держать ноги в тепле, даже если их нечем укрыть.

— Нужно всего-навсего немного ваты, — сказал он. И тут же покраснел: как видно, он понял, насколько бесполезно все, что он говорит, и вспомнил, что уже видел их лица мертвыми. Он потер одну ногу в домашней туфле о другую и опустил взгляд.

Опустившись, его взгляд стал скользить от ноги к ноге и остановился, когда увидел босые ступни на холодном полу — огромные, серые ступни, по которым сзади медленно стекало что-то черное.

— Смотришь на мои ноги? — спросил великан рабочий.

Джулай не ответил; он увидел возле него пустые башмаки, меньше его ступней, и снова подумал о том, что видел сегодня утром на тротуаре Ларго Аугусто и под памятником мертвецов, лежавших в ряд, их ноги, вытянувшиеся в ряд, и среди них — нагого старика, праотца человеческого.

А что было здесь? То же самое. Здесь умирали те, кого наверху он видел уже умершими.

— Почему ты их не накроешь? — сказал Джулай.

Он наклонился, как наклонялся над стариком, и в этот момент решетчатую дверь отворили.

— Вот он, — сказали за его спиной.

В клетку вошли двое, еще несколько человек стояли за решеткой, все в разных мундирах: серых, серо-зеленых, коричневых. Из тех двух, что вошли, один был высокий и показался ему, в своем немецком мундире, красивым мужчиной. Джулай подумал, что он даже не похож на немца, что это, наверно, и есть тот самый капитан, о котором ему говорили, но не подумал, что тот пришел освободить его.

Он не думал больше о своем собственном освобождении, как будто уже и не желал его. Он выпрямился и увидел, что красавец в немецкой форме смотрит на него, смотрит, как ему показалось, преувеличенно внимательно и строго.

— Да, это он, — услышал Джулай слова второго вошедшего.

Ему приказали выйти; он вышел; тем временем капитан спросил, кто эти рабочие.

— Это забастовщики, — ответил второй.

— Давно они здесь?

— С середины декабря. С последней забастовки.

Капитан приказал всем выйти.

— Все вон! — скомандовал второй.

— Одну минуту, — сказал капитан. Циммерман требовал, чтобы самых молодых отбирали для отправки на работу в Германию. — Пусть выходят только те, кто старше тридцати пяти лет.

Только трое рабочих зашевелились: двое в глубине, один у стены; у этого волосы были совсем седые.

— А ты что сидишь? — спросил капитан у великана.

— У него ноги больные, — ответил один из людей в мундирах.

Капитан вызвал двоих из-за решетки.

— Отнести его, — распорядился он.

Потом он пошел впереди всех, первым поднялся по лестнице, и вслед за ним целая колонна прошла по коридорам и вышла во двор, где был Манера: Джулай шел прямо за капитаном, за ними — другие заключенные, а в хвосте двое, которые несли на плечах великана рабочего.

LXXXIV

— Кого это они так несут?! — воскликнул Манера.

Во дворе теперь стояли четыре крытых грузовика, около них — три или четыре кучки ополченцев. Пятую кучку составляли люди с черепами на баскских беретах. Белобрысый парень из СС стоял в стороне, Держа на сворках двух собак. И еще один — в широкополой шляпе, в кожаной куртке и с черным хлыстом в руке — вдруг вышел из двери и торопливо подошел к капитану Клемму.

— Всего сто, — сказал ему капитан.

— А здесь сколько? — спросил подошедший.

Он был выше капитана, его плечи в кожаной куртке были шире, он сосчитал заключенных через голову капитана. Потом указал на рабочего, которого несли на плечах.

— Этого тоже?

— Да, этого тоже, — сказал капитан.

Человек вошел в здание тюрьмы, он прошагал по двору тяжелой походкой, слегка покачиваясь, как ярмарочный перекупщик. В здании он спустился и снова поднялся по лестнице, сошел в убежище, к камерам, ведя за собой людей с черепами на беретах.

Ему открыли первую камеру.

— Сколько здесь?

— Девять.

— Девять? Выходи все девять.

Девятеро были отправлены во двор, а в камере остались койка, тюфяк на полу, одеяло на полу и кучки кала.

Ему открыли вторую камеру.

— Сколько?

— Десять.

Четверо сидели на единственной койке.

— Встать! — крикнул человек.

Он отправил их наверх и снова осмотрел камеру. Один заключенный жевал хлеб, прислонившись к стене под окном; другой, пока человек глядел, почесал себе локоть — и был отправлен во двор. На двор был отправлен и третий, стоявший неподвижно, руки за спину. А у четвертого, который лежал на полу, завернувшись в одеяло, человек спросил:

— Что с тобой? Ты болен?

Заключенный медленно встал, с одеялом на голове, и человек сказал ему:

— Ты оставайся.

Он сам закрыл дверь, за которой остались человек в одеяле и еще один, но в следующей камере, увидев на койке съежившегося бородача с желтым лицом, крикнул:

— Ты тоже болен? Все вы тут больны, что ли?

Он велел стащить бородача с койки и увидел второго, еще более желтого, тощего и щуплого, который примостился в ногах первого.

— Обоих вон, — приказал человек.

Второго поставили на ноги: это был почти мальчик с большой головой и черными кудрями.

— Кто еще здесь нездоров? — спросил человек.

Один робко поднял руку, но сидевший рядом тут же толкнул его локтем.

— Что с тобой?

— Зубы болят.

— Тогда ступай вон.

Он велел вывести заключенного и сказал тому, который толкнул первого локтем:

— Ты ему что-то хотел сказать? Ступай тоже вон!

Он и тут сам захлопнул двери; арестантов, наполнивших коридор, соединили наручниками по двое я увели. Человек продолжал свое дело, теперь более тщательно выбирая по одному или по двое заключенных из камеры. Он смотрел подолгу, и, если лицо чем-нибудь останавливало его внимание — потому ли, что было моложе других или старше, потому ли, что на нем появлялось подобие улыбки или оно выглядело особенно удрученным, — говорил: «Этот. И этот». В одной камере он посмотрел и никого не выбрал, закрыл дверь, не взяв ни одного арестанта. В последней камере, в бомбоубежище, где были рабочие, он ограничился тем, что приказал выйти всем старше сорока лет.

Теперь его хлыст свистел, он тряс им над головой, голос его стал громче и выше, тот самый голос, который звучал над улицами Милана, когда затворялись двери магазинов и люди повторяли: «Черный Пес! Черный Пес!»

LXXXV

Во двор заключенные выходили цепочкой по двое, капитан осматривал их, и они так же по двое взбирались на грузовик.

— Быстрее, — повторял капитан, — быстрее!

Он говорил, обращаясь к своим белобрысым парням, глядевшим с грузовиков:

— Man muβ sich beeilen. Es ist fast dunkel.[29]

— Wie viele! — говорили между собой белобрысые парни. — Warum so viele? So viele auf einmal?[30]

Великана с больными ногами уже погрузили в кузов, но и потом то одного, то другого выносили на руках; и в этом дворе, уже не освещенном солнцем, казалось, что его выносят все снова и снова, что он был головой всех этих людей, которую они высоко подняли, идя навстречу смерти.

Они взбирались на грузовики по двое, движения их были быстры, в этот миг у них у всех появилось странное проворство и странная говорливость, они болтали между собой как будто бы даже весело.

— Девяносто девять, — произнес один из ополченцев, который записывал цифры на листе бумаги, подложив под него кусок картона.

— Все, достаточно, — сказал капитан.

— А этот? — спросил человек с черным хлыстом.

Он указал на Джулая, который все еще не поднялся на грузовик и стоял у стены за спиной капитана.

— Этого не нужно, — сказал капитан. — Поезжайте.