Год вне Земли - Валерий Рюмин

Алфавитно-цифровое электротабло, предназначенное для отображения текстовой и цифровой информации в главном зале управления, позволяет осуществлять запись букв латинского и русского алфавитов, арабских цифр, знаков препинания (всего 96 символов в соответствии с международным кодом МТК-2).

Система отсчета времени обеспечивает формирование и хранение местной шкалы времени, ее автоматическую привязку к государственному эталону, обеспечивает информационно-вычислительный комплекс Центра и других потребителей кодами и метками высокоточного времени, организует комбинированные прямые и реверсивные отсчеты интервалов времени между событиями полета, отображение московского времени и комбинированных временных отсчетов на индикаторах индивидуального и коллективного пользования, формирует звуковые сигналы сверки московского времени, передаваемые на борт космического аппарата.

Система телефикации Центра обеспечивает прием и отображение результатов обработки телеметрической и баллистико-навигационной информации, поступающей из информационно-вычислительного комплекса Центра и преобразованной в телевизионный сигнал, а также телевизионной информации с космодрома и борта космического аппарата. Система телефикации включает в себя телевизионные передающие камеры внутреннего телевидения Центра, телевизионные камеры для передачи изображений по линии «Земля — борт», аппаратуру передающего канала для телевизионного обмена изображениями графических и машинописных документов внутри Центра, видеоконтрольные устройства, клавиатуры различных типов для выбора информации, аппаратуру преобразования информации, поступающей от информационно-вычислительного комплекса, в телевизионный сигнал.

Система и аппаратура телефикации Центра являются основными информационными средствами индивидуального пользования, осуществляющими вывод информации на рабочие места операторов.

Эти данные о ЦУП я привел для того, чтобы как-то ввести читателя в наш мир — мир ЭВМ, мир задач, решаемых этими ЭВМ в Центре управления полетом. Это как лирическое отступление перед заключительной операцией нашей одиссеи.

Итак, мягкая посадка!

Прощай, космос! Мы провели все операции, предшествующие спуску, и в нужное время включили двигатель. Ему положено отработать чуть больше трех минут. Вспомнив о «Союзе-33», немного поволновались, но двигатель прекрасно сработал.

Дальше был спуск. Для меня уже во второй раз. Я предупредил Володю о том, что нас ждет. Когда космический корабль входит в плотные слои атмосферы, то его тепловая защита начинает гореть. Огненные языки пламени срываются со спускаемого аппарата, и через иллюминатор это похоже на фантастические рисунки. Корабль при этом испытывает перегрузки и слегка подрагивает, а нас с огромной силой вдавливает в кресло. Наконец этот участок кончился, вышел парашют, и вот мы уже ведем разговор с поисковыми вертолетами. Они видят нас, вернее, купол нашего парашюта и спускаемый аппарат. Мы понимаем, что уже почти все позади. Остается момент касания Земли. Наконец хлопают двигатели мягкой посадки, аппарат ударяется, покачивается и переворачивается на бок. Земля!

Мы висим на привязных ремнях таким образом, что я внизу и на боку, а Володя тоже на боку и надо мной. Через минуту-две слышатся голоса и снаружи открывается люк. Мы видим вдалеке небо и лицо врача из поисковой группы. Мне казалось, что воздух Земли, который мы не ощущали почти полгода, будет отличаться от атмосферы в кабине, но ничего подобного я не заметил. Отвязав ремни, Володя стал вылезать. Рядом с аппаратом уже стояли два шезлонга. В один из них он и сел. Я же не спешил. Надо найти в толпе знакомых и передать только им некоторые личные вещи и сувениры. Потому что среди встречающих всегда много любителей, готовых весь аппарат разобрать на сувениры. После того как я все передал, начал вылезать. И здесь почувствовал, как это нелегко. Забыта привычная координация, а все тело, руки, ноги необычайно тяжелы. И, сидя в шезлонге, я ощущал это тяготение Земли, словно кто-то на плечах сидит.

На месте посадки были журналисты, корреспонденты, представители телевидения. И первые цветы. Это были простые ромашки, но до чего же приятно держать их в руках, вдыхать полынный аромат. Тут же интервью, шутки, смех. Эти же корреспонденты нас провожали, освещали весь полет. У всех приподнятое настроение.

Нас отнесли в палатку, сняли с нас скафандры, абсолютно мокрое от пота белье, и мы надели полетные костюмы, в которых были на станции. Попробовали стоять и ходить. Плохо, какая-то необыкновенная слабость. Простоял меньше пяти минут. После этого лоб покрылся испариной, пульс участился, врачи сразу же попросили лечь. Для них ведь это тоже было впервые.

Нам дали чаю, а мне сигарету. Я с удовольствием ее выкурил. После этого нас отнесли в разные вертолеты. По трапу вертолета я уже шел сам. И весь полет (около часа) просидел в кресле, в основном давая автографы первым людям, которые нас встретили на Земле. Мы сели в Джезказгане, перешли в ожидавший нас самолет и через час прилетели на космодром Байконур. В самолете с удовольствием поужинали. Из самолета по трапу сходили сами. Врачи на всякий случай стояли по бокам.

Автобусы доставили нас в гостиницу, которую мы покинули 25 февраля. Путь до своего номера я прошел сам. Первым делом позвонил домой. Это в основном был радостный бессвязный разговор, где меня все поздравляли, а дома было человек 40—50, и я всех поздравлял, потому что это были все люди, помогавшие мне в полете или моей семье во время моего отсутствия. После этого я пошел в баню и уже после нее, поужинав, лег спать на настоящую кровать.

Сейчас, когда я пишу эти строки, полет позади. Ученым, я думаю, года на два, на три хватит работы, чтобы окончательно выяснить результаты наших исследований. Но для меня, инженера, все же полет — дело временное. Что и говорить, я стремился полететь. Это настоящее мужское дело. Интересное и трудное. Здесь требуется выложить все, чему ты научился, может быть, за всю жизнь. Каждый инженер хочет увидеть, ощутить, как работает в реальных условиях техника, в разработке которой он принимал участие. Надо проверить свои личные идеи. Честолюбие тоже, наверное, сыграло не последнюю роль. Быть допущенным к космическому полету, да еще к такому, как наш, значит, ты чего-то стоишь!

Итак, к исходу своей четвертой декады я завершил главное, что мне пока удалось. Написал эти слова и засомневался. Неужели личное участие в космическом полете — это самое главное. Ведь несправедливо считать сам космический полет главным делом твоей жизни. Жизнь велика, а полет, пусть даже такой долгий, все же событие, хоть и важное, большое, но быстротечное. И пусть в нем сфокусирована вся жизнь, это событие, а не дело жизни. Дело моей жизни — космонавтика. Я живу и работаю, чтобы моя страна, давшая миру первый спутник и Гагарина, имела сильный и развитый космический флот, который приносил бы людям пользу. А для этого всем нам, работающим на космонавтику, надо хорошо знать свое дело и делать его хорошо. А перспективы для тех, кто пойдет за нами, кажутся мне бескрайними, как вся Вселенная с орбиты. И если люди разных стран объединят свои усилия в деле исследования околоземного пространства и использования его только в мирных целях, космос принесет человечеству, говоря словами моего соотечественника, основоположника космонавтики Константина Эдуардовича Циолковского, «горы хлеба и бездну могущества».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});