Колумбы росские - Евгений Семенович Юнга

экспедиции. Стеллер скептически относился к их рассказам, но вид книги, с необъяснимой поспешностью заслоненной стариком, наводил на размышления.

Адъюнкт попытался заглянуть через плечо капитан-командора. Тот, поняв уловку, показал на дверь.

— Ступайте прочь, господин Штеллер. Отписывайте в Сенат, что измыслите. А конзилии о курсах корабельных слабый в деяниях Витус Беринг вершит токмо с людьми, сведущими в мореходстве и достойными. Ступайте ж!

Он вытолкнул обескураженного адъюнкта на палубу и захлопнул дверь.

Далекий гром, как многократное эхо, повторил стук двери. В квадратном оконце быстро темнело: близилась непогода. Мерцая, теплилась лампада в углу перед киотом, озаряя бесстрастный лик Николы-угодника, покровителя плавающих и путешествующих.

Наверху, над каютой, сновали матросы, заунывно скулил ветер.

Беринг вернулся к столу, долго перелистывал выцветшие страницы, исписанные неразборчивым почерком, и, тяжело вздохнув, изодрал книгу в клочья. Губы его прошептали неслышное никому. Ругательство по адресу адъюнкта? Очередную молитву? Прощальный привет земле Дон Жуана де Гамы?..

Молния, мелькнув на фоне оконца, огненной стрелой вонзилась в океан. Покрывая визг ветра и шум волн, раскатисто грянул гром.

Капитан-командор, перекрестясь, приоткрыл иллюминатор и, швырнув бумажные хлопья за борт, грузно побрел на шканцы навстречу мгле и ненастью.

ГЛАВА VII

ПОДЛИННАЯ АМЕРИКА

…Колумб Российский через воды

Спешит в неведомы народы…

Там в пене стонет Новой Свет…

Ломоносов

Ночь была на исходе. Чириков дремал, стоя у компасного нактоуза. Отблеск скупого луча, отбрасываемого шканечным фонарем, дрожал на усталом лице капитана.

Вахтенный лейтенант неуклюжей тенью бродил по шканцам.

Каждые пятнадцать минут, вместе со звоном дюжины стенных и настольных часов, доносящимся из каюты Людовика Делиль де ла Кроера, капитан пробуждался и, щурясь от бьющего в глаза луча, озабоченно спрашивал:

— Что на румбе?

Из мрака выдвигался толстяк Чихачев.

— Чисто море, Алексей Ильич!

— Так держать, — клоня голову на грудь, ронял успокоенный капитан.

— Так держать! — громко выкликал лейтенант.

— Так дер-жа-ать!.. — слышал Чириков протяжный ответ рулевых и вновь погружался в дремотное оцепенение, убаюканный тишиной, равномерным покачиванием палубы, соблазнительным храпом служителей.

Всюду, — под шлюпками, у пушечных лафетов, среди обломков бочек с пресной водой, разбитых штормовой зыбью, — спали измученные авралом люди. Изо дня в день, кляня свою подневольную участь, они откачивали воду из разбухшего корабельного чрева, чинили изодранные паруса, карабкались по скользким вантам на реи и, коченея от ветра и ужаса, ладили запасные стеньги. Смертельная усталость помогала матросам коротать морозные ночи на мокрой от брызг палубе, а всепобеждающее, свойственное русскому человеку терпение не давало угаснуть вожделенным мечтах о Большой Земле за морем-океаном, где, по слухам, водилась драгоценная мягкая рухлядь. Просыпаясь от предрассветного холода, служители отдирали примерзшие за ночь к палубному настилу овчины, с надеждой глядели на восток и видели там, как и прежде, низкое, иссиня-темное небо над холмистой пустыней океана. Тогда они обращали взоры к шканцам, где недвижно, словно прикованный к нактоузу, стоял неутомимый человек в треуголке и наглухо застегнутом бостроге[92]. Что различал он за вечной линией горизонта? Почему не внимал совету господина астрономии профессора? Не упускал ли талан, о чем назойливо твердил по обыкновению пьяный Делиль, уверяя моряков, что капитан-командор, пока они рыщут по океану, высадился на серебряных берегах и пожинает плоды исканий разноплеменных корабельщиков?..

Побеждает непоколебимый. Алексей Ильич Чириков был слеплен из иного теста, чем командующий экспедицией. Ничто не сломило волю этого человека с чахоточным румянцем на впалых щеках: ни штормы, кои, чередуясь с туманами с первого дня плавания от Авачинского залива, без малого полтора месяца донимали моряков; ни жестокие ветры, под чьим напором рухнули за борт стеньги мачт, увлекая за собой лохмотья парусов; ни тягостное чувство одиночества, охватившее его, когда сгинул флагманский корабль; ни злобные запугивания брата королевского географа; ни глухой ропот служителей. Так бывало испокон веков: роптали участники любой экспедиции в неведомое. Чириков знал это и, в точности исполняя инструкцию Адмиралтейств-Коллегии, вел пакетбот на восток наперекор всему — стихии, людям, космографическим канонам.

Неведомое нехотя расступалось перед дерзновенной смелостью семидесяти проведывателей, рискнувших искать Америку и пересечь океан на углом суденышке, вдвое меньшем, чем Колумбова каравелла «Санта Мария».

На сороковые сутки вояжа, в час очередной обсервации, штурман Елагин и геодезист Красильников растерянно доложили капитану, что корабль достиг суши. Так показывала карта. Однако вокруг пакетбота расстилался океан. Моряки обратились за разъяснениями к брату королевского географа. Делиль, не пытаясь опровергнуть вычисления, заперся в каюте и с горя запил. Офицеры окончательно убедились, что в роли астрономии профессора подвизается невежественный хвастун. Их давно смущали его странные недомогания. Ссылаясь на болезнь, он, едва наступало время астрономических наблюдений, предоставлял подчиненным ему студентам из геодезистов — Красильникову и Попову — возиться с приборами, а сам развлекался излюбленным: опустошал боченки с вином, накуренным из камчатских трав, и, подвыпив, грозил Чирикову немилостью санкт-питербурхского начальства за то, что капитан, вопреки его, Делиля, доводам, не ищет серебряных берегов земли Гамы.

Пакетбот продолжал путь на восток сквозь туманы и штормы, рядовые служители заранее отпевали себя и не сразу поверили радостным воплям вахтенного матроса, который разглядел с марсовой площадки очертания плавника.

Вестник близкой земли — громадный желтоватый ствол невиданного на Камчатке дерева, разметав по сторонам зеленые сучковатые ветви, распростерся на волнах.

Матросы втащили его на палубу и, ликуя от восторга, прозвали душмянкой за приятный ароматный запах. Ветви дерева еще не увяли в соленой воде. Где-то неподалеку была суша.

Люди спокойно уснули, а капитан, не меняя курса, повел корабль, судя по карте, в глубь американского материка. Трезвость мышления не изменила Чирикову. Он предпочел поверить неоднократным вычислениям своих спутников, нежели выдаваемым за непреложную истину ориентирам карты географических авторитетов.

Раскинув паруса-крылья, «Святый апостол Павел» ходко плыл навстречу штилевому дню. Ветер неистовым наскоком разогнал тучи, и, тихо ворча в складках истерзанных парусов, притаился во тьме, будто встревоженный ночными шорохами, готовый сорваться с цепи лютый пес. Обессиленный штормовым разгулом, океан угомонился. От всех румбов, неся ощущение необъятных просторов, хлынула звенящая, почти осязаемая тишина. На шканцах, чуть озаренные тусклым светом фонаря, вполголоса, чтобы не потревожить дремлющего командира, препирались закадычные друзья — геодезист Красильников и штурман Елагин.

Ночь на пороге неведомого была для них вечностью. Волнуясь, они стерегли долгожданный берег и, надоедая вахтенному лейтенанту, спорили о своих вычислениях долготы.

— Об чем сорочить, птенцы, попусту языки мозолить, — шипящим топотом урезонил друзей Чихачев. — До зари недолго, она рассудит, чья правда. Токмо чаю: Большая Земля в недальнем расстоянии.