Маленькие птичьи сердца - Виктория Ллойд-Барлоу

ли-и-их-вой!

Она по-прежнему насмешливо пересказывала разговор в лавке, когда мы зашли на кухню. Там стояли неразобранные коробки для переезда, но в доме было уютно, и мебель Тома мне понравилась. Прибежала пушистая белая собачка, замельтешила под ногами Виты и посмотрела на нее блестящими, как пластиковые бусинки, глазами. Вита взяла ее на руки и прижала к груди; у нее на руках собачка застыла и стала как каменная, будто боялась пошевелиться. Собачка была такая маленькая и хорошенькая, что умиляться ей было даже стыдно – все равно что попасться на самую грубую уловку. Она была смешная и радовала глаз, как мягкая игрушка, сконструированная специально, чтобы вызывать умиление. Я представила, как группа ученых в лабораторных халатах собирают данные о том, какие собачьи черты люди считают наиболее привлекательными, выводят формулу и запускают собачек в производство.

А Вита все рассказывала:

– …и наконец он покраснел и перестал задавать дурацкие вопросы. Он сказал: «Ну ладно. Тогда заверну вам бараньи отбивные», – она рассмеялась над его смущением.

Везет же, подумала я, она может наблюдать за людьми со стороны. Сама я впитываю чужие эмоции как губка; те беспардонно атакуют меня со всех сторон, как дети, не дающие взрослым спокойно поговорить. Нарочито шумно пляшут у ног, как ряженые, на которых не получается не обращать внимания. Я здесь, я здесь! – кричат они, ты должна чувствовать то же, что и я! Чужие стыд, страх и другие эмоции просачиваются в мой организм и, театрально щелкая пальцами, заставляют краснеть, а сердце биться быстрее. Раз-два, раз-два, раз-два. Вот так, вот так, говорят они. Собачка так и сидела совершенно неподвижно у Виты на руках, но когда Вита рассмеялась и грудь ее заколыхалась, собачка затряслась, печально моргнула и уставилась мимо меня в одну точку.

– А я там работаю. На ферме. Не в лавке, а на самой ферме. Ну, иногда и в лавке, – сказала я.

Банни и Ричард откровенно не одобряли, когда я общалась с покупателями, но иногда народа было очень много и у них не оставалось выбора. В такие дни кто-то из них заходил за мной в теплицу, как правило, Банни. Она приносила чистое полотенце, взяв его из шкафа в лавке, и смотрела, как я мою руки и приглаживаю волосы у раковины. Стояла у меня над душой, как будто я была чумазой двухлеткой.

– Так вот где ты работаешь! Тогда ты наверно его знаешь. Коротышка такой, типичный деревенский житель в вельветовых брюках, твидовом пиджаке, ну… короче, ты поняла. В молодости наверняка был симпатичным.

– Это Ричард. Он мой… – кем он приходился мне сейчас? Уже не свекром, но мы вроде как по-прежнему были семьей. – Это дедушка Долли. Ферма принадлежит Форрестерам. Долли тоже Форрестер.

На Сицилии невыразительных людей пренебрежительно называли «рыбья кровь», и я знаю, что кровь, что когда-то текла в жилах моих родителей и течет в моих жилах, существенно отличается от той, что течет в жилах Короля и его родных. Долли – единственный оставшийся у меня кровный родственник, но с точки зрения характера и всего, что формирует человеческую личность, она – Форрестер. Моя дочь не кровь от крови моей, не sangu du mi sangu. В моей семье умирают от пустяковых инфекций и тонут в сухих кроватях; Банни и Ричарду никогда не понять, как можно умереть такой глупой смертью. Форрестеры не сдаются, часто повторяли они, купив очередной участок земли или поощряя Долли учить таблицу умножения. Форрестеры все доводят до конца. Вывеска на их лавке гласит: «Фермерская лавка Форресте-ров. Специализированная продукция». Я однажды спросила Банни, какая продукция у них специализированная. Та улыбнулась и снисходительно ответила: «Вся, Сандей. Форрестеры – специалисты во всем». Моя дочь тоже говорила о себе в третьем лице и гордилась принадлежностью к клану Форрестеров.

– Ох, вот это да. Только познакомились, а я успела оскорбить одного из твоих родственников. Сандей, прости. Теперь он считает меня ненормальной. Или нимфоманкой.

На ее лице возникло знакомое мне выражение. Очаровательная непокорность, в которой она вполне отдавала себе отчет: такое же выражение было у Долли, когда та надела новое платье и перепачкалась в грязи; когда пришла домой поздно в будний день; когда я застукала ее с сигаретой в саду в день экзамена по французскому. Зазвонил телефон, и Вита мгновенно сняла трубку, словно натренировалась делать это быстро. Неудивительно: ее телефон наверняка звонил весь день.

– Алло! – бойко ответила она. – Дорогой! Не могу говорить, у меня в гостях Сандей, – она замолчала. Широко мне улыбнулась. – То есть Жена. У меня в гостях Жена, – она рассмеялась, услышав его ответ, и коротко произнесла: – Да. До встречи. Пока! Это Ролс, – кивнула она на телефон. – Приедет завтра.

После того, как она признала, что обидела моего родственника и, видимо, решила, что извинилась, выражение ее лица снова поменялось и смягчилось. Она без предупреждения вручила мне собачку, как сверток, который я пришла забрать.

– Так, Жена, посиди со Зверем, – суетливо проговорила она и указала мне на деревянный стул за маленьким столиком. – Он не любит, когда кто-то держит его на руках стоя, он очень маленький и боится высоты. Что тебе предложить? Чаю?

Зверь застыл в моих руках, и я села за столик, но он по-прежнему пребывал в оцепенении, как будто притворялся мертвым. Под пушистой шерстью он был очень хрупким, легко прощупывались все его странные маленькие косточки. Я нащупала торчащие ребрышки, напомнившие мне младенческие пальцы ног, и тихонько опустила его на пол. Он встал на пол совершенно беззвучно: маленькое тельце было слишком легким и не производило шума. Лишь когда он побежал прочь, когти легонько застучали по дереву, как длинные ноготки секретарши по клавишам печатной машинки: цок-цок-цок.

– Нет, спасибо, не хочу, – ответила я. – Я не пью горячего… и не пью негазированные напитки.

– Значит, ты пьешь шампанское и лимонад? У меня есть и то, и другое! – она коротко и музыкально рассмеялась.

– Да. Это я пью. И тоник.

Я понимала, как нелепо выгляжу. Такие ситуации были неизбежны; мне приходилось сообщать окружающим о своих предпочтениях, и именно поэтому меня так пугало общество других людей.

– Великолепно. Тогда сделаю коктейли. Шипучие.

Вита радостно порхала по кухне и доставала из коробок разные бутылки. Потом встала ко мне в профиль, замолчала, и я вспомнила день, когда впервые увидела ее спящей в саду. Повысив голос, чтобы перекричать шум, я спросила, где работал Ролло и долго ли его не было.

– Подожди, дорогая, не могу. Мне надо сосредоточиться, – ответила она.

Наконец она с