Рассказы о русском музее - Юрий Алянский

Достоевский погружен в свои думы. Он сосредоточен. Он странствует в тревожном мире своих униженных жизнью героев.

А руки отдыхают. Надолго ли их покой? И какие новые мудрые или горькие слова выведет перо, когда они снова разомкнутся?

* * *

Историю страны, жизнь людей, цветение земли пересекла война. Великая Отечественная война.

Не было такого художника, кто не поставил бы свой карандаш, кисть, резец на службу обороне.

С. Коненков. Портрет Ф. М. Достоевского

«Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо» — эти слова Маяковского приобретали новый смысл.

В рядах армии искусств страстно сражались с полчищами фашистов трое художников, неразлучно творящих вместе вот уже сорок лет: Кукрыниксы. За этим коллективным псевдонимом стоят народные художники СССР Михаил Васильевич Куприянов, Порфирий Никитич Крылов и Николай Александрович Соколов.

Миллионы зрителей знают Кукрыниксов прежде всего как мастеров политической сатиры, карикатуристов. Однако творческое наследие художников огромно по широте и разнообразию жанров: станковая живопись, иллюстрации к произведениям русских классиков и современных писателей, портреты героев страны, пейзажи, дружеские шаржи. В живописи Кукрыниксов большое место заняла тема борьбы с фашизмом. Широко известна их картина «Конец» (Третьяковская галерея), изображающая последние минуты гитлеровской ставки. Полотно Кукрыниксов «Великий Новгород» (другое название картины — «Бегство фашистов из Новгорода») экспонируется в зале Русского музея.

Видели вы, как вздымают руки поверженные на землю бронзовые статуи?

Видели, как снова гибнут поэты и герои, уже нашедшие бессмертие на пьедестале?

Взгляните на картину «Великий Новгород»…

Кукрыниксы. Бегство фашистов из Новгорода

Памятники старины, гордость, любовь, память народа, превращены в руины. Дома разрушены. Население угнано. У подножия древнего Софийского собора мечутся фашисты. Они очень смахивают на волков: воровато, пригнувшись, трусят по черному снегу, один — с канистрой, наполненной бензином для поджога, другой — с факелом. Это — бешеные волки. Они не боятся огня, они сеют его сами. Они нападают не от голода, а от тупого, скотского желания уничтожать. И все-таки они бегут, бегут, пригнувшись в страхе и спешке. Бегут, потому что горячее факелов горит под их ногами земли.

На переднем плане картины — искореженные куски бронзы, разрушенный памятник «Тысячелетне России». Опрокинутая навзничь, статуя воздела к небу бронзовую руку. Статуя будто кричит о возмездии. Она напоминает о тысячелетии русской истории, когда враги не раз врывались на нашу землю и — ложились в могилы.

Картина Кукрыниксов, написанная в 1944–1946 годах, напоминает людям, что такое фашизм. Напоминает языком искусства, которое сражается против мрака, за жизнь.

* * *

Севастопольская оборона… Эти слова воскрешают в памяти две величайшие битвы, разделенные без малого столетием: первая стала центральным звеном Крымской войны 1853–1856 годов, вторая — одной из самых героических глав Великой Отечественной войны. Оба эти события связаны между собой не только историческим подобием и географическим тождеством: Слава и Поэзия слили их в народной памяти воедино.

В самом начале первой севастопольской обороны было решено затопить часть судов Черноморского флота у входа в Большую бухту, чтобы остовы их и мачты преградили путь вражеским кораблям. Матросы сошли на берег, чтобы отдать жизнь за родной Севастополь.

И тогда родилась удивительная легенда. Люди говорили, что не мачты затопленных судов задержали врага. Мертвые русские матросы, встают по ночам с земли, уходили в море и становились под водой у своих кораблей. Мертвые матросы крепко держались за руки и стояли неколебимо. Через такую стену ни один вражеский корабль прорваться не мог.

Эта легенда ожила в конце 1941 года, когда Севастополь опять принял на себя вражеский удар. Началась вторая оборона Севастополя. Она стала темой большой картины Александра Александровича Дейнеки, недавно удостоенного Ленинской премии.

Художник Дейнека, живописец, график, скульптор, академик живописи, не впервые обращает свои творческие помыслы к Севастополю. В 1934 году появилась акварельная серия рисунков Дейнеки, посвященная героическому городу и его людям. Художник рисовал планеристов, пловцов, пионеров, мечтающих стать моряками, гидроплан над севастопольской бухтой. Город жил мирной жизнью, и на бумагу ложились ее приметы. Рисунки эти, своеобразные по колориту, пронизаны жарким черноморским солнцем, утренним светом, бросающим резкие тени, синевой моря. Героем акварелей стал гармонично развитый человек, духовно и физически прекрасный. Спортсмены — главные «обитатели» многих произведений Дейнеки. Его карандаши и кисти не раз воспроизводили любимые художником тона сине-зеленого моря и бронзово-коричневого южного загара.

Чистые эти тона подернулись дымным, пепельно-серым налетом, когда Дейнека обратился к рассказу о горестных днях любимого города — к картине «Оборона Севастополя».

В город пришла война. Перестали летать спортивные гидропланы — их заменили тяжелые бомбардировщики. Небо, светившееся первозданной чистотой, заволоклось смрадными тучами дыма. Именно тогда, в 1942 году, к возникла картина «Оборона Севастополя» (кстати сказать, ее название указывает на прямую патриотическую связь с другой известной картиной художника — «Оборона Петрограда», хранящемся в Государственной Третьяковской галерее).

Дейнека запечатлел самый острый момент сражения, битву не на жизнь, а на смерть. Только камни Севастополя остались теми же. В остальном город неузнаваем, он — в огне. Полуразрушенные здания выглядят обнаженными скелетами. Небо над городом — багрово-черное, в нем смешались дымы взрывов и пожаров. А на переднем плане картины сошлись в смертном бою с фашистскими захватчиками советские моряки-черноморцы.

А. Дейнека. Оборона Севастополя

Стоя перед полотном, испытываешь ощущение, будто не только видишь, но и слышишь войну, ее тяжкий грохот, скрежет металла, крики людей. Когда-то, устраивая выставки, Верещагин приглашал музыкантов, чтобы музыка дополнила его картины, сделала впечатление от них еще более острым, — таков был темперамент художника. Живопись не нуждается в непременном «усилении» музыкой. Но уж если сопоставлять эти жанры искусства, то «Оборону Севастополя» Дейнеки можно связать с Седьмой симфонией Шостаковича, так трагична и монументальна эта картина.

Фигуры моряков будто отлиты из бронзы. Могучие, мускулистые тела напряжены, руки крепко сжимают винтовку или связку гранат. Перед нами — те же излюбленные герои Дейнеки, сильные и прекрасные люди, но сейчас они не радуются жизни, а умирают за нее, умирают за каждый севастопольский камень.

Полный решимости порыв моряков несет захватчикам смерть. Ярость черноморцев так раскалена и безудержна, что понимаешь: эти люди не сдадутся, как и их предки, умиравшие на этом же клочке земли, мертвые встанут они в море, взявшись за руки, и стеной преградят дорогу вражеским кораблям… Так оживают легенды.

Грозен на картине вечный бой. Один из фашистов уткнулся лицом вниз и обагрил своей темной кровью плиты Севастополя. Этот уже не поднимется, как и тысячи других, пришедших к нам, чтобы убивать и жечь. Такова великая справедливость возмездия.

* * *

По пустынным улицам блокированного Ленинграда мимо засыпанных песком памятников и закамуфлированных зенитных батарей бродила старая женщина. Она могла уехать отсюда. Но она осталась. Она не желала расставаться со своим городом в минуту опасности. Это была Анна Петровна Остроумова-Лебедева.

Жизнь Анны Петровны была связана с Русским музеем еще с апрельского дня 1916 года, когда художница получила письмо с просьбой прислать сдоя работы для учреждаемого в музее Отдела графики. Сегодня работы Остроумовой-Лебедевой составляют в музейных коллекциях графика одно из главных звеньев.

В молодости ученица Репина, Анна Остроумова мечтала стать живописцем, и для этого имелись все основания. Но случилось непредвиденное: от скипидара, на котором растворяют масляные краски, у нее начиналась астма, текли слезы. Приходилось все чаще оставлять кисти ради штихеля, холст — ради доски. Рука училась вырезать рисунок на твердом дереве, мягком металле, линолеуме. Так Остроумова-Лебедева стала графиком.

Когда началась война, Анне Петровне перевалило за семьдесят. Она оставалась в своей квартире на Выборгской стороне. Иссякали продукты питания. Водопровод и канализация не действовали. Весной к супу из столярного клея Анна Петровна прибавляла салат из листьев одуванчиков. Но старая художница, так часто воспевавшая Ленинград в своих рисунках, гравюрах, акварелях, снова и снова выходила к Неве, всматривалась в панораму любимого города, подернутого теперь дымами пожаров, в строгие, графически четкие контуры его башен и шпилей, соборов и мостов. А возвращаясь домой, садилась за стол и при неверном свете коптилки, сделанной из аптечного пузырька, склонялась над своими досками.