Гибель и возрождение - Йен Пирс

Флавия состроила гримаску. Очевидно, ему еще не сообщили.

— Видите ли, дело значительно осложнилось, — сказала она. — Тело мистера Буркхардта выловили сегодня утром из Тибра. Его застрелили.

— О Боже! Бедная душа.

— Да уж.

— Только я не очень понимаю, что это значит.

Она печально посмотрела на него:

— Вы не единственный, отче, поверьте мне. Из банальной кражи незначительной картины дело перерастает в нечто более серьезное. Это какой-то кошмар. Надеюсь, отец Ксавье сумеет прояснить ситуацию, если врач разрешит нам поговорить с ним.

— А как вы думаете: ему больше не угрожает опасность?

Она пожала плечами:

— Я и раньше считала, что она никому здесь не угрожает, и, как видите, ошиблась. Мы приставили к нему охранника.

— Почему-то меня это не слишком успокаивает.

— Меня тоже, — без обиняков призналась она.

— Я бы предпочел приставить к нему одного из наших братьев — кого-нибудь покрепче.

— Отличная мысль. Вы хотите сказать что-то еще?

Отец Жан мялся, не решаясь заговорить, — видимо, тема была очень деликатной.

— Говорите, вряд ли вы меня смутите. Сегодня меня уже ничем не удивишь.

— Я просто подумал, когда же мы увидим генерала? Вы только не подумайте: я нисколько не сомневаюсь в вашей компетентности. Но в прошлый раз мы имели дело с генералом Боттандо… и мне казалось, у нас с ним установились теплые отношения, и… я был бы очень рад снова увидеться с ним.

— Боюсь, ваше желание невыполнимо, — ответила уязвленная Флавия. — Расследование поручено мне. А генерал Боттандо в настоящий момент очень… занят.

Она попыталась скрыть обиду, и ей это почти удалось. Придется привыкнуть к тому, что ее все время будут сравнивать с Боттандо.

— Простите. Вы только не подумайте, я ни на секунду не усомнился…

— Понятно. Примите это как данность: если вам есть что сообщить, придется говорить это мне.

— О Господи! Вы все-таки обиделись. Дело не в вас, а в том, что с генералом мне было бы проще — ведь с ним мы уже имели дело, а вас я совсем не знаю.

Флавия наградила его испепеляющим взглядом. Скажет он в конце концов, в чем дело?

— На днях мне стал известен факт, весьма меня огорчивший.

— И вы не хотите, чтобы о нем узнал кто-нибудь еще?

Он печально кивнул.

— Обещаю забыть о том, что вы скажете, если это не повлияет на расследование, — успокоила его Флавия. — Я должна найти вора и убийцу; чужое грязное белье меня не интересует.

Он откашлялся, сделал глубокий вдох и начал. Но начал издалека.

— Вы, возможно, уже заметили, что мы с отцом Ксавье расходимся во взглядах по некоторым вопросам?

Она кивнула:

— В общем, да.

— Не так давно я был вторым по старшинству после отца Чарлза, возглавлявшего наш орден до отца Ксавье. Думаю, он сделал для ордена больше, чем кто-либо из его предшественников. Не подумайте, что я пристрастен: он помог нам пережить нелегкие времена, наступившие после второго Ватиканского собора. Он обладал редким даром гасить страсти силой своего убеждения. Я знал его на протяжении всей своей жизни. Он был всего на несколько лет старше меня, и я любил его как родного брата.

Флавия кивнула.

— А потом он заболел и уже не мог исполнять свои обязанности. Тогда мы избрали отца Ксавье. Вы можете посчитать мое мнение несправедливым, но я считаю его слабым человеком: душевную стойкость он подменяет уверенным видом, но это не одно и то же, если вы понимаете, что я имею в виду.

Он посмотрел на нее, и Флавия снова кивнула. Как это все далеко от сути.

— Принимая очередное решение, он не чувствует за собой правоты, как это было с отцом Чарлзом. Убеждая других, он убеждает себя и потому делает это с большим пылом и догматизмом, чем если бы в действительности был в этом убежден. Выдвинув какую-нибудь идею, он намертво вцепляется в нее, опасаясь обнаружить собственную слабость. Он разжигает страсти и вступает в конфронтацию, вместо того чтобы убеждать и примирять.

Сейчас он задумал полностью реорганизовать орден. Возможно, отчасти он прав: перемены назрели. Но, знаете, я его ненавижу. Это очень плохо, но я ничего не могу с собой поделать. Такой человек, как он, не может нравиться. Все его действия — скрытая критика действий отца Чарлза. Отец Ксавье заменил человека незаменимого — в нем напрочь отсутствуют доброта, мудрость и, если хотите, даже святость, отличавшие отца Чарлза.

Так и вышло, что всякий раз, когда отец Ксавье выдвигал очередную идею, я оказывался в оппозиции. Он хотел заработать денег и изменить систему обучения в странах третьего мира — я голосовал против. Кто он такой, чтобы переделывать то, что создал отец Чарлз? Когда он предложил распродать нашу собственность, я снова возглавил оппозицию и не допустил распродажи. Вы понимаете, о чем я говорю?

Флавия кивнула.

— Вы, наверное, считаете это забавой глупых стариков, но это обманчивое впечатление.

— Ясно. Только я не понимаю…

После того как отец Ксавье попал в больницу, управление орденом перешло ко мне. Я получил доступ к некоторым документам и пришел в ужас. Я пребываю в совершенном расстройстве. Минутку.

Он встал, подошел к письменному столу и, отыскав в связке нужный ключ, открыл один из ящиков.

— Вот, — сказал он, вручая Флавии большой конверт из коричневой бумаги. — Первое письмо доставили вчера утром.

Флавия развернула листок и прочитала письмо. Оно было отправлено с Миланской биржи. Она нахмурилась, не улавливая смысла.

— Я, разумеется, позвонил им и поинтересовался, что это все означает.

— Почему вы сразу не сказали мне?

— Ксавье очень кичился своими современными взглядами и любил использовать всякие технические новинки — говорил, они полезны в нашей работе. Боюсь, он оказался слишком наивным; он убедил себя, что заработать деньги очень легко. Отец Ксавье связался с этими людьми, никому ничего не сказав, и, похоже, использовал наши деньги для игры на бирже. Хотя он, вероятно, назвал бы это инвестицией.

— Так, и дальше…

— Он проиграл огромные деньги. Я плохо представляю себе процесс, но зато ясно осознаю результат. Мы не то что ничего не приобрели — мы, как выясняется, еще и остались должны этим людям четверть миллиона долларов.

— Теперь понятно, почему он решил распродать часть имущества ордена.

— Полагаю, именно это нам и придется сейчас сделать, если только не произойдет чуда. Он втянул нас в долги. Его долги — это наши долги. Для меня это страшное потрясение.

— Охотно верю. И давно он наладил отношения с биржевыми маклерами?

Он пожал плечами:

— По моим прикидкам, почти сразу после вступления в должность. Но точно я сказать не могу. Лучше бы я по-прежнему ничего не знал.

— Почему?

Потому что подтвердились мои худшие опасения насчет Ксавье. К моему глубокому прискорбию, я получил немалое удовлетворение, убедившись в своей правоте. По идее сейчас я должен начать процесс по отлучению его от должности, однако я не знаю, как это сделать. Ведь в случившемся есть и моя вина. Если бы я не противодействовал Ксавье с таким безоглядным упорством, ему, возможно, не пришлось бы прибегать к подобным мерам. Я создал оппозицию. Зачем? Разве я и в самом деле считал улучшение образования и медицинского обслуживания в странах третьего мира плохой идеей? Вовсе нет, я сам горячий поклонник отца Поля, его образ мыслей восхищает меня, и я не понимаю, почему он прозябает здесь, в Риме, когда в своей стране мог бы принести куда больше пользы. Но нет, я противился продвижению ордена в страны третьего мира только потому, что эту идею выдвинул Ксавье. Вы понимаете, о чем я? Это из-за моей глупости орден оказался на грани краха. Я благодарю Господа, что Ксавье остался жив, и скорблю о гибели синьора Буркхардта. Флавия кивнула:

— Понятно. Что вы намерены предпринять?

Он покачал головой:

— Пока не знаю. Как можно быстро добыть деньги? У меня нет опыта в этой области.

Флавия поднялась и со слабой улыбкой сказала:

— У меня тоже.

Он кивнул и открыл перед ней дверь.

ГЛАВА 12

— Хороший был день? Вопрос свидетельствовал о том, каким чутким может быть Джонатан, когда захочет.

— Не сказала бы.

Флавия сидела в крошечном кабинете Аргайл а. Она достала шоколадное печенье, которое он специально привозил из Англии и прятал за стопками справочной литературы, но есть не стала — у нее вдруг пропал аппетит.

— Может, расскажешь, что произошло? У тебя такой вид, словно ты вернулась с похорон.

— Тяжелый был день.

— Ну же. Рассказывай.

— Потом, — резко ответила она, задетая его жизнерадостным тоном.

— Ну как хочешь. Тогда зачем ты пришла, если не переложить на меня часть своих забот?

— Я что, не могу прийти просто так?

— Как правило, ты просто так не приходишь.

Он был прав. Действительно, зачем она пришла? С трудом взяв себя в руки, она прокрутила в голове детали дела и наконец вспомнила, о чем хотела его спросить.