Портреты гомеопатических препаратов, ( часть 2) - Кэтрин Култер

«Нужно, чтобы у стула было три ножки для того, чтобы на нём было удобно сидеть», — это известное всем увещевание Геринга, означающее, что любой гомеопатический случай требует, как минимум, трех хороших симптомов, чтобы врач чувствовал себя уверенно, выписывая лекарство. Каким бы значительным ни был один психический симптом, его редко бывает достаточно для правильно подобранного лекарства.

РОМАНТИЧЕСКАЯ ЛЮБОВЬ

Нигде так часто не встречаются развеянные идеалы, разочарование, обманутые надежды и всеохватывающие неуправляемые чувства, как в романтических взаимоотношениях, и, вероятно, Ignatia — главное гомеопатическое средство при любовной тоске. Но это состояние принимает множество форм, и для его лечения используются также и другие средства, такие как Phosphoricum acidum, Staphysagria, Aurum metallicum и Natrum muriaticum (см. рубрику «любовь, болезни от разочарования» в «Реперториуме» Кента).[2]

Идеалистически настроенная в отношении любви Ignatia (в отличие от интеллектуально идеалистичного Sulphur и социально идеалистичного Natrum muriaticum) искренне верит, что любовь может менять и преображать людей. И действительно, может, но только на время. Когда любимый незаметно возвращается к своему обычному поведению, Ignatia совершенно теряется и не может приспособиться к уменьшению проявлений любви (Phosphorus) или к какой-то другой неспособности любимого человека вести себя в соответствии с её идеалами. Эти сильные романтические чувства могут вызвать расстройство психики Ignatia.

Классической картиной этой неуравновешенности является полная идеалистических представлений молодая девушка, которая была обманута, полюбив женатого человека или как-то иначе ошибившись в том, кому отдала своё чувство. Она ожидает проявлений любви или предложения от своего любимого и полностью отчаивается, когда это не происходит. Или она влюблена и отвергнута — он женился на другой. Кент описывает, как печаль переполняет её по ночам, и она лежит без сна и плачет, терзая себя до тех пор, пока не наступает момент, когда она уже не в состоянии этого вынести, и она рассказывает со слезами на глазах о своей неразделенной и неподходящей любви матери: «Мама, почему я это делаю? Я не могу выбросить этого человека из головы!» Действительно, крушение любовных отношений может повергнуть этот тип женщины в состояние страха и отчаяния — она чувствует себя такой же беспомощной, как ребенок перед ночным кошмаром.

Беннингхаузен помещает только Ignatia и Hyoscyamus в четвертую степень в рубрике «несчастная любовь», но у Hyoscyamus обычно выражены более крайние формы психической патологии: горячка, галлюцинации, несвязная речь или настоящее умопомешательство.

Бескорыстие является ярким элементом романтической любви: желание отдать всё своё время, своё имущество, любовь, всего себя любимому человеку, у Ignatia этот импульс выражен очень сильно (так же, как и желание подчиняться, в отличие от многих других типов, стремящихся властвовать в любви). Он может быть настолько всеобъемлющим, что вся внешняя жизнь вне пределов их влюбленного состояния не имеет никакого смысла и всё остальное, за исключением осуществления этого состояния (т. е. полной отдачи себя), становится пустым существованием или простой необходимостью терпеть.

Когда объект этого господствующего над всем чувства устранен, а бескорыстие Ignatia разрушено, она не только теряет жизненные ориентиры, ей даже некуда направить свою эмоциональную энергию, поскольку центр внимания больше не существует, и она может доходить до полной потери своей личности. Полностью поглощенная жизнью любимого, принимая все его интересы, вкусы и заботы и в результате этого постепенно утрачивая свои собственные черты, она остаётся одна, без собственного мира, на который могла бы опереться. Она всё мерила по своей любви, а теперь, когда это чувство ушло, у неё нет внутренних ресурсов, которые ей помогли бы начать новую жизнь («кажется, она не выработала никаких правил, никакой философии», Кент).

Состояние Кэтрин Эрншоу, романтической героини в «Утерингских вершинах» Эмилии Бронте, изображает то, что чувствует в таких случаях Ignatia. Её отчаянный и горький крик: «Я — Хэтклиф!» — и её закат и смерть от того, что её страсть разрушена, выражают и воплощают в жизнь импульс Ignatia к самоуничтожению себя в любви.

Эта фраза взята из того отрывка, где Кэтрин говорит о Хэтклифе: «Он в большей степени я, чем я сама. Из чего бы не были сделаны наши души, и его, и моя сделаны из одного и того же… Если всё погибнет, но он останется, то я ещё буду оставаться, а если останется всё, но он будет уничтожен, то Вселенная обратится к всемогущему страннику — я, кажется, не буду там. Моя любовь к Линтону похожа на листву деревьев: время её изменяет, — я хорошо помню, как меняются деревья зимой. Моя любовь к Хэтклифу похожа на вечные скалы под ними, малый, но необходимый источник видимого восторга. Нелли, я — Хэтклиф. Он всегда, всегда у меня в душе: не как удовольствие, гораздо больше того, чем я могу себя порадовать, он как мое собственное естество».

Более сложным портретом страдающей от любви Ignatia является избалованная, богатая, хрупкая юная героиня из романа американского писателя Генри Джеймза «Дэйзи Миллер», чья полностью ускользающая личность приобретает значение и серьезность, если её рассматривать как образец Ignatia.

Как это обычно бывает, Дэйзи вся — чувство без рамки и формы. Она эмансипирована, достаточно богата, чтобы иметь всё, что ей хочется, и делать всё, что ей нравится, но живет в этой пагубной атмосфере достатка без обязательств. Хотя ей предоставлена свобода, она мало ею пользуется, за исключением того, что неудачно влюбляется. Её романтическая привязанность, таким образом, становится единственным ярко выраженным чувством во всём остальном неоформленной и хрупкой натуры, и, когда её любовь растоптана, ей некуда больше обратиться. Неожиданная глубина чувства в этой, на первый взгляд, поверхностной «маленькой кокетке» (как ошибочно оценил её герой романа) неизбежно приводит к смерти от идеализированной и несбывшейся любви.

Отсутствие надежды («отчаяние и безнадёжность», Беннингхаузен), ощущение, что нет жизни без любви, нет ничего, кроме огромной пустыни и бессмысленности, можно различить в молчаливой печали, как у Дэйзи Миллер. Временами она открыто выражает эти чувства. И тогда страдающая от любви Ignatia, как и Pulsatilla, может полностью обнажить свою душу. Основное различие этих двух типов заключается в том, что Ignatia более разборчива в выборе слушателей. Pulsatilla редко может удержаться от соблазна излить свои печали кому бы то ни было, кто согласился бы слушать, и поэтому рассказывает о любви легко и не останавливаясь, в то время как Ignatia, погружаясь в отчаяние, старается себя сдержать (Natrum muriaticum).

Отсюда и более взволнованный, горький и драматичный тон: «Как могу я продолжать жить, когда он ушел?» или: «Когда я утром просыпаюсь, я не знаю, как мне прожить этот день с этим ужасающим одиночеством впереди. Ещё меньше понимаю, как прожить следующую неделю, месяц или год. И когда я думаю, что эта ужасающая пустота может продолжаться всю остальную мою жизнь, на меня накатывает волна ужаса!» Или: «Он составлял такую неотъемлемую часть меня, что я никогда не почувствую себя чем-то цельным без него! Это всё равно, что потерять зрение или слух, или правую руку, и я всегда буду чувствовать потерю». Мужчина Ignatia выразил своё отчаяние даже в более сильных выражениях: «Поскольку жизнь уже никогда не будет без неё такой же счастливой, как была, и нет уже никаких радостей, и не для чего больше жить, то я бы хотел вырезать своё сердце, чтобы ничего не чувствовать, или отрезать голову, чтобы больше о ней не думать!»

Когда страдающей от любви Ignatia советуют заняться другими делами, она обычно отвечает: «Но куда мне обратиться? Без него — меня ничего больше не интересует!» И это правда. Слава, осуществившиеся мечты, богатство, успех, творчество — всё это ничто для Ignatia, если её любимый ушел. Все аспекты её жизни кажутся ей незначительными, все обязанности — бессмысленными, и теперь стали ненужными все те дела, которым она раньше отдавала всю энергию, время и чувства. Ей некуда идти за утешением, и отвергается, даже сама возможность спасения. Никакие силы внутри неё и снаружи не в состоянии противодействовать огромной и пугающей пустоте, которая охватила её. «Я должна прекратить вспоминать его день и ночь, месяц за месяцем, но я не знаю как!» — жалуется она. «Иногда, на короткие периоды, мне удаётся отвлечься, но затем снова набегают мысли о нём и захватывают меня. И никак, абсолютно никак я не могу от них избавиться!»

Однако во многих из таких случаев Ignatia способна принести отчаявшимся пациентам некоторое спокойствие, которое даёт возможность со временем полностью излечиться.

Примером сказанному может послужить одна пациентка, описавшая подробно свою свекровь в образах творения Данте. В первое посещение она сказала: «Я в Аду все дни и ночи напролет, в девятом, самом пылающем круге настоящего Ада!» Во второй свой приход, после приема нескольких доз Ignatia 50M, она уже описывала своё состояние так, как будто перешла из Ада в Чистилище: «Я всё ещё нахожусь в низших кругах, но уже вышла из Ада». При последующем посещении она продолжала своё восхождение: «Небеса ещё так далеко, и, может быть, я никогда туда не попаду, но я достигла самых высоких кругов Чистилища и, наконец, увидела где-то на горизонте слабый свет после долгой темной ночи».