Танцовщица для небесного бога (СИ) - Лакомка Ната

— Мы никогда ее не забудем.

Анджали вдруг сложила ладони у рта и крикнула:

— Ревати-и-и!

Но облака плотно сомкнулись, скрыв от подруг землю среднего мира, и никто не отозвался на крик. Даже птицы, которые сегодня молча кружили на зубцами дворцов Города Трех Владык.

Просидев до первых звезд, девушки вернулись в Тринаку. До девятого вечернего часа им полагалось явиться в дома наставниц, и за опоздание должны были быть наказаны. Хема поторапливала Анджали, а та, как нарочно, шла слишком медленно.

— Ты как-то странно идешь, — заметила вдруг Хема. — Почему хромаешь?

— Наколола пятку, пока сидела в яме, — невесело усмехнулась Анджали.

— Надо приложить листья базилика, — встревожилась ее подруга.

— Уже приложила. Завтра станет лучше.

Хема успокоилась и расцеловала ее на прощанье, после чего убежала к дому наставницы Мекхи, чтобы не опоздать к указанному часу.

Наставница Сахаджанья еще не пришла, и Анджали торопливо расстелила постель, морщась всякий раз, когда ступала на больную ногу, и улеглась, притворившись спящей.

Недавние события научили ее осторожности, и даже Хеме она не открыла страшную тайну, мучившую ее еще больше, чем печальная участь Ревати. Нога болела все сильнее и сильнее. Бедро в месте сочленения с тазом вспухло болезненной твердой опухолью. Пристанывая сквозь зубы, Анджали пыталась массировать опухоль, но она не становилась мягче.

Сердце будто сжали холодной, жестокой рукой. Что будет, когда откроется, что она больна? Больным не место среди небесных танцовщиц. Что ждет ту, которая заболеет? Изгнание. Ее прогонят следом за Ревати. И Джавохири вдосталь потешится над ее несчастьем.

— Я поправлюсь, — прошептала Анджали, поглаживая бедро и стараясь не плакать. — Обязательно поправлюсь.

8

На счастье Анджали, наставница Сахаджанья велела ей оставаться дома несколько дней и освободив от танцевальных занятий — чтобы отъелась и пришла в себя после наказания ямой. Под этим предлогом Анджали не выходила на улицу, отговариваясь слабостью, хотя на самом деле надеялась, что покой исцелит ее ногу.

Она использовала десятки притираний и снадобий, чтобы избавиться от опухоли, и даже посадила на бедро пчелу, потому что вспомнила, как кто-то из лекарей-риши[1] говорил, что пчелиный яд может помочь.

Но лучше не становилось.

Хема прибегала навещать ее каждый день и жаловалась, что наставница Мекха очень строга к ней и каждый вечер обыскивает одежду и постель, проверяя, нет ли чего запретного.

— Тебя хотя бы не бьют веером по голове, — добродушно усмехнулась Анджали, потирая макушку.

— Наставница Сахаджанья добрая и бьет не слишком сильно, — неуверенно возразила Хема.

— Если это — не слишком сильно, боюсь даже помыслить, что будет, начни она избивать меня всерьез, — пошутила Анджали.

— А надо всерьез? — раздался голос от порога.

Наставница Сахаджанья пришла сегодня раньше обычного времени, и первым делом начала снимать зеленое школьное сари и достала синее, для особых случаев.

— Вы куда-то идете? Снова будет праздник? — полюбопытствовала Анджали.

— Вы тоже идете, — сказала Сахаджанья. — Оденьтесь в темное и не особенно украшайте себя. Обычно младшим не разрешается смотреть на это, но для вас сделали исключение, — она посмотрела на одну и другую со значением, — посчитали, что вам будет полезно.

Анджали и Хема переглянулись, притихшие и испуганные.

— Как ты думаешь, куда мы идем? — шепотом спросила Хема, когда они вместе с Анджали шли за наставницами Сахаджаньей и Мекхой к главной площади Тринаки.

— Наверное, кого-то будут наказывать, — ответила Анджали так же шепотом, — и хотят, чтобы мы это видели.

На площади собрались почти все жители Тринаки. Они толкались и вопили, и за их головами невозможно было ничего разглядеть.

Но апсары не стали протискиваться вперед, работая локтями. Небесные танцовщицы имели на площади собственное место, которое не могли занимать простые жители. Крытый павильон, занавешенный тонкими тканями — чтобы скрыть красоту от нескромных взглядов, когда нет праздника — был полон. Здесь стояли наставницы и старшие ученицы. Никто не заметил появления Анджали и Хемы, все смотрели на середину площади, где стояли стражники-гандхарвы с тростями наперевес, и лишь наставница Тилар сказала Сахаджанье и Мекхе:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Вы все пропустили! Допрос только что закончился, сейчас госпожа вынесет приговор!

Анджали и Хема вытянули шеи, пытаясь разглядеть, что происходит.

На переносном троне в тени колонн сидела женщина. Красивая, в красном и золотом, с золотыми браслетами, закрывающими руки от запястий до локтей, и с драгоценными камнями в прическе. Слуги обмахивали ее веерами из павлиньих перьев, и ручки ее трона были выполнены в виде павлиньих голов. Анджали посмотрела — и догадалась.

— Это царица богинь, — прошептала она на ухо Хеме. — Жена господина Шакры! Видишь, даже ее одежды вышиты павлинами!

Хема открыла рот, разглядывая великолепную госпожу, а потом вдруг пискнула, указывая пальцем.

У подножья трона слабо шевелилось какое-то голое существо, серое от пепла и пыли. Когда оно поднимало руки в молитвенном жесте и пыталось взглянуть на царицу, гандхарвы пускали в ход трости, заставляя просителя пасть ниц. Хема спрятала лицо на груди у Анджали, чтобы не видеть этой ужасной картины, а сама Анджали, хоть и охваченная ужасом, не могла отвести взгляда. Потому что узнала ту, которая столь униженно ползала у трона госпожи Шакти, моля о пощаде.

Шьяма-Мукхи.

Черная и прекрасная. Прекрасная, как ночь. И что осталось от ее божественной красоты? Длинные волосы, когда-то блестевшие, как шелк, сбились в колтуны, а по щекам, серым от пепла, слезы прочертили дорожки до самого подбородка.

Один из гандхарвов встал на возвышение в центре площади и, призвав толпу к молчанию, объявил:

— За нарушение закона кармы, за несоблюдение дхармы, за дерзость, неповиновение и хулу на богов апсара Шьяма-Мукхи приговаривается к наказанию. Приговор — амокша.

Преступница упала без чувств. Ее облили водой, избегая прикасаться даже краем одежд. Апсары постарше, окружавшие Анджали и Хему, испуганно зашептались. Плакать и открыто выражать горе никто не осмеливался.

Гандхарвы из числа низших прислужников схватили преступницу под руки и куда-то поволокли. Ноги бывшей дайвики скребли по пыли.

— За что ее так? — спросила Анджали шепотом, дергая Сахаджанью за край сари.

Сахаджанья обняла ее за шею, прижав губы к уху, и прошептала:

— Шьяма-Мукхи украла и съела амриту, которую могут вкушать только боги, и после этого осмелилась назвать себя женой господина Шакры. На нее донесли госпоже Шакти. Та выдвинула обвинение в хуле на богов. Видишь, чем заканчивают те, кто ставит гордость выше закона?

На обратном пути наставницы шли впереди, тихо переговариваясь, а Хема и Анджали следовали за ними на почтительном расстоянии в десять шагов. Анджали рассказала, что поведала ей наставница Сахаджанья, и Хема пришла в необыкновенное возбуждение.

— Так она была любовницей господина Шакры⁈ Как высоко вознеслась, и как низко пала! Так будет со всеми зазнайками, и с Джавохири тоже! Верно, Анджали?

Но ее подруга была молчалива и задумчива.

Хеме страстно хотелось посплетничать, и она упросила наставницу Мекху позволить ей переночевать вместе с Анджали.

— Нет! — отрезала Мекха. — Когда вы вместе — жди беды.

Хема приуныла, но тут за нее неожиданно вступилась Сахаджанья.

— Пусть останется, — сказала она. — Пусть поговорят, обсудят то, что увидели, утешат друг друга. Ты же знаешь, что потрясения, пережитые в одиночестве, удержанные в сердце, могут повлиять на их красоту. Вспомни нас в юности. Как мы дорожили каждым мгновением, проведенным вместе, когда случались неприятности.

Скрепя сердце, наставница Мекха согласилась, и Хема с восторгом бросилась принимать прах от ног учительниц, а потом повисла на шее у Анджали.