Танцовщица для небесного бога (СИ) - Лакомка Ната

На третий день наказания Анджали впала в состояние, близкое к дремотному помешательству: она сидела, прижавшись спиной к стене, закрыв глаза, и слышала то обрывки музыки, то чей-то смех, так похожий на злорадный смех Джавохири, но стоило открыть глаза и потрясти головой — как воцарялась глубокая тишина, и даже птицы не пели. На утро четвертого дня, когда пошел дождь, она и вовсе подумала, что бредит, потому что небеса зашептали ее имя: «Анджали, Анджали», — но потом поняла, что это кто-то звал ее.

Подняв голову, девушка увидела зеленое сари, и силы разом вернулись к ней.

— Наставница Сахаджанья! — воскликнула она, подползая к той стороне, где виднелся край зеленных одежд.

— Не кричи! — приказали ей сверху. — Гандхарв Тубуру здесь старший, он разрешил мне повидаться с тобой, — Сахаджанья, старалась держаться грозно, как раньше, во время уроков, но уголки губ дрожали. — Я принесла тебе поесть, — она достала из складок одежды тугой сверток из листьев. — Съешь, а листья разорви и закопай. Если что-нибудь найдут, то накажут еще сильнее. Лови, я сейчас брошу.

Прямо в ладони Анджали шлепнулся сверток, от которого аппетитно пахло жареной курицей.

— И вас могут наказать, наставница, — сказала Анджали, набрасываясь на еду. Здесь были горсть белого риса и несколько кусков курицы, приправленной шафраном и имбирем. Она могла бы съесть втрое больше, но и эта пища подкрепила ее, и все стало казаться не таким уж ужасным.

Их накажут, потом простят, и все будет, как раньше…

— Наставница! А что с Хемой и Ревати?

— Хема получила десять ударов по пяткам и теперь будет жить под присмотром наставницы Мекхи. А Ревати изгнали.

— Изгнали? На землю⁈ — Анджали забыла о голоде и с ужасом уставилась на Сахаджанью.

— Ну точно не во дворец царя богов! — вспылила Сахаджанья.

Анджали уронила недоеденную курицу на колени. Ревати, такая тихая, скромная, самая робкая из всех учениц… Какая судьба ждет ее на жестокой и страшной земле? Слезы сами закапали из глаз, Анджали шмыгнула носом и заплакала.

— Плачь о себе! — жестко сказала ей Сахаджанья. — Больше я не приду, тебе остается потерпеть три дня. Крепись, — не сдержав чувств, последнее слово она произнесла необычайно тепло. Но и это не могло утишить горя Анджали.

Ночь она проплакала, горюя о незавидной доле Ревати, а утро встретила безучастно, как мертвая. Служанка, спускавшая ей в корзине еду, даже окликнула ее, спросив, жива ли. Анджали посмотрела на нее невидящим взглядом и отвернулась к стене.

Последующие три дня прошли для нее в сером забытьи, и по истечении времени наказания, когда сбросили веревочную лестницу и приказали подниматься, Анджали не смогла даже пошевелиться. Один из гандхарвов спустился и обвязал ее веревкой вокруг пояса и под мышками. Веревка впивалась в живот, пока Анджали поднимали наверх, но она висела безвольно, как кукла, равнодушная ко всему.

Наверху ее ждала наставница Сахаджанья. Она что-то говорила, но Анджали не понимала слов и упала прямо у края ямы, отказываясь вставать.

Без особых нежностей Сахаджанья схватила ее за волосы, вздернула на ноги и поволокла к ашоковой роще.

— Ой-ой-ой! Отпустите! Пойду сама! — тут же завопила Анджали.

Она и в самом деле пошла сама, стараясь не прихрамывать слишком сильно, хотя каждый шаг пронзал болью до самого сердца.

Вслед за Сахаджаньей Анджали прошла мимо хижин учениц и оказалась перед беленым домом, покрытым сухими пальмовыми листьями.

— Будешь жить здесь, — сказала наставница Сахаджанья, заводя ее в дом и указывая на свернутую валиком постель. — Теперь за тебя отвечаю я, лично. Я всегда должна знать, где ты находишься, а вечером с девятым ударом должна видеть тебя в постели. Нарушишь правила — и отправишься следом за Ревати. Тебе ясно?

— Да, — ответила Анджали, расстилая матрас.

— Огромное везение, что вам с Хемой разрешили остаться, — продолжала Сахаджанья, доставая свой матрас и бросая подушки. — Старшая апсара настаивала на изгнании всех троих.

— Это ведь вы уговорили пожалеть нас? — спросила Анджали, глядя в пол. — Вы говорили про закон об опеке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— В исключительных случаях наказание ученицы можно отложить, отдав ее под присмотр наставницы. Я поручилась за тебя, а Мекха за Хему.

Сахаджанья замолчала, а потом потрепала девушку по голове, на мгновение смягчившись:

— Вы обе станете превосходными танцовщицами. Я не могла смотреть спокойно, как таланты сбрасывают на землю.

— Наставница! — Анджали обхватила ее за талию, уткнувшись лицом в живот, и дала волю слезам, стыдясь их, но не имея силы остановиться. — Но ведь Ревати тоже талантлива. Почему никто не поручился за нее?

— Ревати — другой случай, — тихо сказала Сахаджанья, не отталкивая ее, но и не обнимая в ответ. — Поплачь, поплачь, станет легче. А потом мойся, ешь и ложись спать. Ты слишком отстала от остальных учениц, теперь надо заниматься усерднее.

— Ревати так любила танцевать, — отозвалась Анджали глухо, давясь рыданиями, которые безуспешно пыталась сдержать. — Она ведь не ждала ребенка?

— Нет.

— За что же тогда ее изгнали?

— Апсара должна быть совершенна во всем, и если совершенства нет — значит, такова воля богов, и ей не место среди нас.

— Но она всегда была самой худенькой!..

— Я не знаю. Может, все дело в крови ее отца.

— Причем тут кровь отца?

— Может, боги дали ему слишком тучное тело, и его кровь перетекла в жилы Ревати. Бывает так, что девочки худощавые в юности, со временем толстеют без причин. Мы берем в школу учениц, но не знаем, как они проявят себя в дальнейшем.

— Но никто не знает, кто отец апсары, — сказала Анджали и задумалась.

— Да, никто не знает, — эхом откликнулась Сахаджанья.

— Значит, дело опять в крови. Если в крови вода — богам это неугодно. Если кровь отягощена кармой неподходящего отца — боги опять недовольны. Если богам угодна только чистая кровь, то зачем они сделали служение апсар таким? Разве справедливо наказывать Ревати за проступки отца и за то, что ее мать когда-то покорно исполнила свое служение, назначенное богами? И почему в Тринаке позволяется жить гандхарвам, которые тучны телом, но апсара, начавшая толстеть, должна быть изгнана?

— Ты лишь сегодня выбралась из ямы и уже снова начала мятежные речи, — рассердилась Сахаджанья и шлепнула Анджали ладонью по макушке. — Ложись спать и не болтай, если хочешь встретиться с Хемой. Она все глаза выплакала, ожидая твоего возвращения, а ты, едва вернувшись, снова решила быть наказанной?

Упоминание о Хеме заставило Анджали присмиреть. Но только через пять дней после освобождения, подруги смогли встретиться. Сахаджанья отпаивала Анджали травяным чаем с медом и кормила тонкими рисовыми лепешками — прозрачными на просвет. Обожженную кожу лечили кислым молоком и масляными притираниями, чтобы вернуть белизну и нежность. Но вот Анджали позволено было прогуляться, и Хема со слезами и смехом повисла у нее на шее.

Спросив разрешения, девушки пришли на городскую стену, в башню с медной крышей, куда Анджали раньше любила сбегать в одиночестве, чтобы намечтаться всласть.

Где-то там внизу, когда ветер разрывал облака, виднелась земля — страшное место, куда отправили их дорогую Ревати. Отправили одну, выбросив, как сломанную вещь.

Девушки молчали, но на душе у них было одинаково тяжело. По щекам Хемы катились слезы. Анджали не плакала, но чувствовала садняще-тупую боль в сердце. С самого своего приезда в Тринаку они трое всегда были вместе. И вот — они с Хемой разлучены, а Ревати и вовсе исчезла. Почему именно она? Почему не гордячка Джавохири? Или кто-нибудь из ее поклонниц? Почему именно Ревати должна была начать толстеть? Что за несправедливое наказание богов? Чем таким страшным провинилась Ревати в прошлой жизни?

— Нам даже не разрешили попрощаться, — сказала Анджали, печально глядя вниз, сквозь плывущие облака. — Ей так одиноко сейчас.

Хема всхлипнула и прижалась к ее плечу: