Тавматургия - Владимир Мирзоев

Ф. Брр! Черт, как здесь дует… Холод собачий.

П. А ты повой, поскули — авось полегчает.

Ф. Нет, лучше дай мне мороженого. Пускай что внутри, то и снаружи. Да будет лютый мороз!

П. Много не ешь.

Ф. Тебе что, жалко?

П. Это не просто пломбир — это мой приз, моя компенсация за трудное детство.

Ф. Послушай, давай танцевать!

П. Невозможно. Мы здесь не одни.

Ф. (оглядывается). В метафизическом смысле?

П. Да нет, в самом банальном. Видишь, в кресле сидит человек, укрывшись газетой, и делает вид, что мы ему неинтересны.

Ф. Тогда… Сделаем вид, что он тоже нам неинтересен.

П. Нельзя.

Ф. Почему?

П. Потому что, как только мы ляжем в постель, мы тут же станем думать о нем, отвлекаться…

Ф. Фантазировать…

П. А как он это все видит? Не оскорбляем ли мы его тонкую душу своими утехами? Странное слово «утехи». Ф. А вдруг он скучает?

П. Не думаю, что господину придется скучать.

Ф. Если мы…

П. Допустим.

Ф. Я думаю, я без одежды прекрасна.

П. Не спорю.

Ф. И, наконец, ты уверен, что он не слепой?

П. Интересный вопрос. Попытаемся применить дедуктивный метод. Раз он читает газету…

Ф. Или делает вид, что читает…

П. Или делает вид, что читает…

Ф. Ну? Почему ты молчишь? Не молчи.

П. Значит, он не глухой.

Ф. Это как минимум. Да.

П. Стоп — я понял, чего я хочу.

Ф. Ну, ну, ну.

П. Я хочу, чтобы этот притвора…

Ф. Восковая персона…

П. Непроницаемый хмырь…

Ф. Этот памятник павшим…

П. Стал свидетелем нашей любви. Объясняю: когда мы умрем, например простудившись, он волей-неволей будет о нас вспоминать.

Ф. Будет помнить мою лебединую шею.

П. И губы.

Ф. И эти, те.

П. Будет помнить, как я находил себе путь…

Ф. Под моим животом.

П. Как слезой затуманилась радужка глаза…

Ф. Когда я кончала.

П. А я начинал понимать…

Ф. Начинал понимать?

П. Что из Ада — единственный выход.

Ф. Любовь!

Поэт и Франческа любят друг друга. Свидригайлов отсутствует.

4.

Входят близнецы из дивизии «Мертвая голова».

X. Вы не видели наших родителей?

С. Нет.

У. Мы ваши соседи.

X. Справа и слева.

У. Вера и Слава.

X. Они всегда живут в разных комнатах.

У. У отца аллергия на мамины волосы.

X. А мама боится ученых мышей.

У. Можно мы немного у вас порисуем?

Свидригайлов кивает утвердительно. Близнецы достают бумагу и карандаши.

У. Это будет подарок. Для вас.

X. И для вашей любимой.

С. И что это будет?

У. Увидите. Скоро.

С. Надеюсь, какой-нибудь фрукт или ветка сирени. Что-нибудь жизнеподобное.

X. Нет, не смотрите пока!

У. Еще не готово.

X. Если вам нечего делать, расскажите пока о своих приключениях.

У. Там.

С. О своих злоключениях?

X. Да.

С. Ну, пожалуй, все это не очень съедобно. Не для детей.

У. Съедобно, съедобно!

X. Хлеба и зрелищ! Ура!

С. Хорошо: всю свою скучную жизнь я только и делал, что ждал озарения свыше.

У. Чтобы спасти свой народ?

X. Чтобы спасти свою шкуру.

С. Да, пожалуй.

X. Мама и папа тоже играли в такую игру.

У. Называется прятки.

X. Сделай страшное и затаись.

У. Убивай — но ни звука.

X. И тогда, может быть, о тебе никто и не вспомнит.

С. Затаиться?

X. Нельзя ни семьи, ни детей.

У. Ни жены, ни животных.

X. Молиться не вздумай.

У. Молчи.

X. Тихо.

У. Тсс…

С. (шепотом). Лучше давайте поспорим.

X. (так же). На что?

С. Ну хотя бы на ваши глаза.

У. Это Гофман, я знаю!

X. Поспорим, что вы никогда не сможете…

У. Тсс…

X. …догадаться.

С. Что на рисунке?.. Мм… Цветок.

X. Черта с два!

С. Рыбка? Барашек? Павлин?

Близнецы показывают свой рисунок.

С. Мертвая голова?

У. Вы проиграли.

5.

Он и Она лежат в раскрытой постели, их тела светятся от пота.

ОНА. Ты еврей?

ОН. А ты гестапо? В принципе, я не совсем еврей. То есть совсем не еврей. Осьмушка — и та по отцу, которого никто никогда не видел.

ОНА. Никто никогда? Даже мама твоя?

ОН. Я говорю про себя.

ОНА. Просто подумала: вдруг ты еврей.

ОН. Ксенофобия на марше, пыль из-под копыт?

ОНА. Да нет, я просто так — праздное любопытство. Или непраздное. (Смеется.) Ксено-фобия. Смешно: популярное имя в народе — Ксения — это ведь значит «чужая». Назвать свою дочку, малышку, «чужая» — что должно быть в такой голове?

ОН. Вероятно, опилки?

ОНА. Или солома. Нет — Ридли Скотт. Два «тэ» на конце.

Смеются. Он нагишом идет к холодильнику, достает банку пива, возвращается к Ней.

ОН. Хочешь холодного?

ОНА. У меня после пива давление падает — сплю как сурок.

ОН. Ну и спи, мой сурок. Или тебе на работу?

ОНА. Кстати, тогда все понятно. Почему эти Ксении, как правило, — сучки с отвратительным, вздорным характером. Если ты для папули с мамулей чужая с пеленок, что же тут удивляться? Тогда все логично.

ОН. А во мне вообще какая-то черная кровь.

ОНА. Негритянская?

ОН. Дремучие корни. Деревня Денисиха.

ОНА. Это неважно. Хороший любовник может быть черножопым, рябым, слегка косоглазым, даже клоуном.

ОН. Здравствуй, Бим. Однажды меня затошнило. Сижу в даунтауне в каком-то паршивом кафе, напротив — цветное семейство: папа, мама и двое прелестных детишек, брат и сестра. Пожирают чизкейки, корчат рожицы — чистый мультфильм. Ну, фантазия как-то случайно за малышей зацепилась и понеслась кувырком, дальше — больше: представляю, как я с этой самой мамашей, как я с тыла ее обнимаю, вставляю, пуляю промеж ягодиц, ну и так далее. Не то чтоб она Афродита с идеальной фигурой, но глаза хороши, шея длинная, губы, соски под футболкой, живот, ноги стройные. И тут нисходящий мой взгляд упирается — ты не поверишь — в огромную, афротипичную пятку.

ОНА. Ну и что?

ОН. Говорю же: меня замутило.

ОНА. От себя самого чуть не вырвало?

ОН. Знаешь ли, чувство стыда…

ОНА. Бывает причудливым? Знаю. Анекдот, чтобы тему закрыть: муж-еврей — это сегодня не роскошь, а средство перемещения в рай.

ОН. Хочешь уехать в Израиль?

ОНА. В Америку.

ОН. Считай, ты уже…

ОНА. Я уже?

ОН. …оказалась в Америке.

ОНА. Что это значит — «считай»?

ОН. Ну, реальность пластична. Воображение тоже.

ОНА. Я хожу по земле. И когда-нибудь доберусь до Америки.

ОН. Где свобода откроет тебе стальные объятия?

ОНА. Как дровосек.

ОН. Родина-мать вам не нравится?

ОНА. Потаскуха, садюга, севрюга…

ОН. А мачеха, думаешь, примет и пожалеет?

ОНА. Здесь повсюду стоит этот запах. Ты чувствуешь? Запах абсурда и крови: канализация, пиво, портянки, клей БФ, КаГэБэ, одеколон «Русский лес».

Без стука в комнату входит Свидригайлов, он пьян, шарит по полкам, бормочет невнятно, то ли на матерном, то ли на финском наречии.

ОН. Это что за явление?

ОНА. Это Аркадий, сосед. Аркаша, ты что потерял: соль или спички?

С. Мне бы соду, сестренка. Изжога, собака, загрызла.

ОНА. Он симпатичный. Всегда, если нужен стакан, угостит, может спеть под гитару — Высоцкого или жестокий романс.

С. Вот же она, белоснежка, — нашел! (Ложкой разводит соду в стакане, жадно пьет.) Уф… кажется, все, отпустила.