Милые люди - Юлия Гайнанова

вообще день рождения.

Когда она вернулась на кухню, никто и не заметил, что ее не было. Гости всё приезжали и приезжали, над столом, как пчелы, летали и жужжали веселые разговоры, Анастасия Петровна разносила гостям вареный картофель. Оля любила вареный картофель с селедкой и луком больше всего на свете и предвкушала настоящее веселье. О, Нинка приехала! Как дела у тебя, Нинка? Как на работе? Вдруг над ухом прогремело что-то обидное:

– Да ты ж стерва стоеросовая[19], я тебе прислуга, что ли? Сколько раз мне надо повторять, будешь картошку или нет? Я что, официанткой тут нанималась?

Оля никак не могла понять, почему на нее снова все уставились, и снова эта застывшая сцена и гневный взгляд Анастасии Петровны.

А, это она ей!

– Я не расслышала, простите, спасибо большое, конечно буду, картошечка у вас самая вкусная на свете!

Анастасия сделала воображаемый плевок в сторону, с грохотом плюхнула кастрюлю на стол и ушла в дом.

– Смотрите, а у Оли рот черный! Скажи честно, ты выпила ежевичное вино?

Оля извинительно улыбнулась на автомате, она не чувствовала подвоха, и потом солнце, друзья же все собрались:

– Да, а что?

– Дура ты, вот что! – прокричала Алина. – Я везде его обыскалась, ты же знаешь, что оно мое любимое! В этой деревне его не сыскать, и я специально его привезла только для себя!

На самом деле Оля ничего такого не знала, а может, и знала, да забыла. И потом, она в гостях или что-то перепутала?

Оля расплакалась, но в этот раз почему-то никакой немой сцены вокруг, вдруг на веранду зашел какой-то новоприбывший друг Алины, все кинулись смотреть, что он ей подарил, и всем как-то было не до Олиных тихих слез, тем более Оля никогда не краснела, когда плакала, и было полное ощущение, что слезы текут по мраморной статуе, а не по живому человеку. Она наелась картохи до тошноты и тихонько пошла спать.

Наутро Оля встала раньше других: когда ежевичное вино уже практически выветрилось из ее организма, гости открыли бутылку огненной воды, поэтому ожидать их пробуждения раньше обеда было бессмысленно. Девушка решила, что с наступлением нового дня пришли и новые возможности радоваться тому, что ее окружает, а то, что было вчера, лучше забыть: Луна, наверное, холостая была[20]. Она верила, что сегодня не будет ни глупых ссор, ни каких-либо попреков.

Она надела купальник и решила пойти к речке. Когда она зашла в ванную взять полотенце, наткнулась там на Алину, которая, видимо, не планировала прожить этот день с радостью:

– Ты что, на речку без меня, что ли, пойдешь?

Тут Оля не выдержала. Намерение прожить день, забыв о том, что было вчера, исчезло так же быстро, как появилась толпа желающих повыпускать дымовые колечки ради получения наследства Чарли Чаплина[21]. Она взяла полотенце и с размаху шлепнула Алину по ляжке.

– Да вы охуели тут, что ли, все разом? Я что, блять, не могу уже провести нормально день с подругой? Почему я тебе все всегда должна? Всем плоха? Да ты посмотри на себя, алкашка несвежая, шлюха ты подворотная! Ненавижу!

Оля в ярости вернулась к матрасу на полу, где она ночевала, где валялась ее сумка. Как есть в купальнике, она отправилась на поезд пешком, ни с кем не попрощавшись.

Девушка ехала домой и думала о том, что теперь у нее нет не только работы, но и подруги, что никто ее в целом мире не любит и не ценит. Как бы ей ни было сейчас плохо, она представляла, как приедет домой, немного выпьет, посмотрит какой-нибудь фильм и обязательно встретит новый день, где все будет по-другому.

И по-другому правда стало: Оля нашла новую работу, где в свободное время доставала визитку Алины и дырявила ее скрепкой.

– Оля, хватит заниматься ерундой! Сегодня Павлова не будет, ты его подменишь.

– Хорошо, Марина Дмитриевна, конечно, я согласна, – тихо проговорила Оля, как будто та ее о чем-то спрашивала.

Для тех, у кого пропал аппетит

«В желудке заложены интеллект, сознание, темперамент и чувства».

Чарльз Дарвин

Когда я попал в ловушку, жалел лишь об одном. О том, что больше никогда не увижу родных и близких? О скорой смерти? О несвершенных еще делах, домах, деревьях и детях? Нет, об этих безусловно важных вещах я даже не вспомнил.

В той глубокой земляной яме с огромными покатыми стенами мне не пришло в голову строить план спасения. Я не кричал и не звал на помощь, а как-то сразу свыкся с неприглядной ситуацией и стал жалеть лишь об одном: утром я торопился и не успел как следует позавтракать. А в два часа дня я уже здесь, в лесу, в этом хитроумном капкане, и обеда, на который планировалось зажарить добычу, не предвиделось.

Я стал воображать, что бы съел, зная о скорых неприятностях. Конечно, прежде всего оладушки. Не тонкие масляные огромные французские крепы с шоколадным мороженым и тонко нарезанным бананом, не сладкие и в меру воздушные оладьи с черничным вареньем, а именно оладушки – мои любимые, на кефире, слегка жиденькие и непропеченные, не слишком соленые и не однозначно сладкие, без каких-либо подливок и сиропов. Пока они жарились и брызгались маслом, я достал бы блендер, залил в него свежий кефир и небрежно разорванную плоть банана. Потом вышел бы на задний двор и собрал бы штук двадцать клубничин – не самых красивых, потому что им все равно предстояло бы превратиться в месиво. Помыл бы, сорвал их маленькие зеленые короны и бросил в блендер. Пока мой коктейль взбивался бы, я выложил бы оладушки на тарелку и накрыл их полотенцем, сел за стол и деликатно приказал жене приготовить мне плотный завтрак.

Нежный и сладкий бархат коктейля и тающие на языке оладьи – это всего лишь разминка, баловство – дальше идет кульминация. Жареные сосиски и загорелые тосты – великолепный дуэт. Хлеб благородно оттеняет эту примадонну, ее величество сосиску, розовую и мягкую и в то же время способную обжечь масляной пеленой. Теплая фасоль в томатном соусе иногда вмешивается в отношения этой пары, чтобы придать некоторую пикантность. А вот картофельные шкварки то и дело бесцеремонно вмешиваются, ведь они тут почти за главных. Их сила в сале, на котором они жарились, в золотой корочке, скрывающей бесподобную картофельную сущность, в мелко порубленном чесноке, который присоединяется к ним лишь в самом