Убежище - Бренда Новак

Паркер знал, что, наверное, должен сильнее порицать применение силы. Но понимал, что, если бы ему самому было десять и он столкнулся бы с той же самой дилеммой, он тоже не стал бы ни ябедничать, ни плакать. Кто бы ни забрал его тетради, он бы отдал их, по-хорошему или по-плохому. И со стороны Паркера было бы нечестно притворяться, что все должно быть иначе. Поэтому — по крайней мере частично — он и прислушивался к чужим словам. Необходимо было найти человека, чье влияние поможет сыну смягчиться. Они с Далтоном слишком похожи, чтобы друг друга уравновешивать.

На мгновение у него перед глазами встало лицо Хоуп Теннер. Развевающиеся темные волосы и спрятанные под ними глаза на овальном лице — самые необыкновенные глаза, которые он видел в жизни. И хотя у нее они были скорее светло-карие, чем зеленые, у Далтона был похожий разрез.

Стала бы Хоуп хорошей матерью? Было бы Далтону лучше с ней?

«Она не смогла бы дать Далтону больше, чем он сейчас имеет», — сказал себе Паркер и выкинул Хоуп из головы, пообещав себе, что она скоро уедет.

— Ты не считаешь, что мальчики тоже имеют право плакать по каким-то причинам? — спросил он, снова бросая мяч.

— По каким причинам?

— Например… скучая по матери, — сказал Паркер. Далтон снова бросился на землю, ловя очередной мяч, и снова встал. Джинсы на коленях были почти насквозь продраны, к ним прилипли травинки.

— Я не скучаю по маме. Я даже не помню ее. — Он на мгновение задумался. — Наверное, парень имеет право заплакать, если, например, отрубит себе руку. Или если убьют его лучшего друга. Или случится еще что-то подобное.

Паркер чуть не пропустил мяч Далтона от удивления.

— Не обязательно приводить такие драматичные причины, — сказал он, прижимая к груди мяч.

— Не знаю, что ты пытаешься этим сказать. — Далтон хмуро посмотрел на него. — Я не буду рыдать по домашнему заданию, даже если ты меня об этом попросишь.

— Не по домашнему заданию, — возразил Паркер. — Просто… просто если ты почувствуешь, что тебе нужно выплакаться у кого-нибудь на груди. Ты, наверное, считаешь, что для этого нужна мама, но я надеюсь, ты понимаешь, что всегда можешь прийти ко мне.

Далтон заколебался, и Паркер понял, что тот не знает, как ответить.

— Как хочешь, — сказал он наконец. Наверное, он надеялся, что на этом Паркер закроет тему, но тот совсем не продвинулся к намеченной цели и не желал сдаваться. Ему хотелось выиграть сравнение с Хоуп, хотелось доказать, что он лучший родитель, чем могла бы быть она.

— Я знаю, ты думаешь, что слезы только для девчонок, — стал настаивать он, — но это неправда. Мы все чувствуем одно и то же, и тут нечего стыдиться.

Далтон сверлил глазами мяч, который Паркер держал под мышкой, и его взгляд словно говорил: «Может, лучше поиграем?» Но спросил он о другом:

— Папа, с тобой все в порядке?

— Все хорошо. Почему ты спрашиваешь?

— Ты странно себя ведешь. У тебя для меня плохие новости?

— Конечно нет.

— И ты ведь не начнешь плакать, да? Мне бы этого точно не хотелось. Это было бы уж слишком… — он сделал гримасу, — чудно.

Паркер зацепил большим пальцем карман, в определенном смысле чувствуя облегчение, которого сам не ожидал. Сын явно не хотел, чтобы он был мягким и чувствительным.

— Можешь расслабиться. Я не собираюсь плакать.

— Это хорошо. — В голосе Далтона прозвучало облегчение. Хотя он все еще казался несколько неуверенным. — Дедушка и Фиби, да? Они снова к нам приедут?

«Вот это действительно была бы драма», — подумал Паркер.

— Нет.

— Тогда в чем проблема?

Паркер вздохнул и вытер руки о джинсы. Помогать Далтону стать мягче было для него слишком сложной задачей.

— Никаких проблем. Классический гольф скоро начнется.

— Ладно, — сказал Далтон. — Тогда пошли смотреть.

«Дом рождений» выглядел точно таким, каким его запомнила Хоуп. Не считая того, что в одном уголке приемной притулился небольшой моноблок[20], на котором крутились диснеевские фильмы, а в другом — лежащий перед камином на мексиканской плитке огромный ковер навахо. Одни только запахи травяного чая и дорогой ароматической смеси уносили ее на десять лет назад.

— Здесь совершенно не похоже на больницу, — сказала Фейт. Она стояла у входа в клинику рядом с Хоуп и смотрела широко раскрытыми глазами. — Здесь все так… по-домашнему.

— Все верно, в этом и суть, — сказала Хоуп, хотя внутренности у нее завязывались узлом от видов и звуков того времени, которое она выбросила из своей жизни. «Дом рождений» когда-то символизировал для них с ребенком безопасную гавань. А сейчас так сильно напоминал о потере, что Хоуп даже не могла точно ответить, была ли здесь когда-нибудь счастлива. С ее точки зрения, это место гораздо больше подходило для воспоминаний, чем для посещений. Но она знала, что Фейт окажется в хороших руках, а от привычных мест ей самой будет хоть немного комфортнее.

За стойкой администратора была женщина лет сорока пяти. Среднего роста и веса, с короткими темными волосами, в простой одежде и с незапоминающимся лицом. Они с Фейт подошли ближе, и женщина улыбнулась. Хоуп посмотрела на ее беджик. Женщину звали Триш.

Хоуп не помнила никого с таким именем. По-видимому, она пришла работать в центр уже после того, как Хоуп родила Отем. В то время секретарем в приемной работала Девон, внучка Лидии.

— Чем я могу вам помочь? — спросила Триш.

Хоуп тоже улыбнулась:

— Лидия на месте?

— Почти уверена, что да. Совсем недавно она была у себя в кабинете.

— Не могли бы вы сообщить, что к ней пришла Хоуп Теннер?

— Конечно. Я сейчас вернусь.

Они подождали, пока Триш выйдет из приемной. Ее удобные ортопедические туфли громко щелкали по полу.

— Ты считаешь, она тебя вспомнит? — спросила Фейт в наступившей тишине.

— Думаю, да.

Хоуп посмотрела на женщин, которые сидели в креслах и на мягких кожаных диванчиках. Две женщины на последних месяцах общались между собой, а трое малышей от года до двух лет возились с игрушками возле телевизора. Напротив них восседала женщина с новорожденным на руках.

Хоуп увидела, как женщина нежно погладила головку своего малыша… и возненавидела себя за зависть, которая ужом вползала ей в душу.

— Хоуп?

Обернувшись, она увидела у входа в приемную Лидию. На ней была белая блузка и длинная юбка с поясом, расшитым бисером, которые дополняли украшения из бирюзы. На ее худом лице, может, и прибавилось несколько морщин, но высокие скулы, как и всегда, придавали ей красоту, а глаза были все так же проницательны. И Хоуп сомневалась, что ее глаза когда-нибудь потеряют свою ясность. Лидия была воплощением силы духа.

— Привет, Лидия, — сказала Хоуп.

Та подошла к ней и обняла, отчего серебряные браслеты у нее на запястье издали мелодичный перезвон. Но недолгое колебание Лидии не ускользнуло от Хоуп. Она поняла, что Лидия не так уж сильно рада ее видеть.

Ощутив разочарование, подобное тому, что она уже испытала при встрече с Паркером Рейнольдсом, Хоуп сказала себе, что Лидия просто считает, что она совершает ошибку, решив вернуться к прошлому. Даже сейчас. Но ситуация изменилась. У Хоуп была неоспоримая причина вернуться. Лидия поймет, однажды же она поняла.

— Дорогая, что привело тебя в Инчантмент? — спросила Лидия и с любопытством окинула взглядом Фейт.

— Это Фейт, моя сестра. Она должна родить через пару недель. Ну, то есть мы точно не знаем когда. Мы думаем, что через пару недель. Я надеялась, что ты сможешь взять ее к себе пациенткой. На этот раз я смогу заплатить по обычным тарифам, — поспешила добавить она.

— В прошлый раз меня совершенно не волновало, что ты не можешь заплатить, — ответила Лидия, убирая с лица волосы, выбившиеся из прически. — Деньги мне нужны, только чтобы держать на плаву центр. А центр мне нужен, чтобы заниматься тем, что люблю больше всего на свете.

Искренность, прозвучавшая в ее словах, вызвала в Хоуп волну ностальгии. Она тоже обожала помогать малышам появляться на свет. Дело всей жизни Лидии и вдохновило Хоуп стать сестрой-акушеркой. И если она и испытывала приятные чувства от возвращения, то в первую очередь от возвращения к вдохновительнице своих начинаний.

— Здравствуй, Фейт. Догадываюсь, что ты приехала из Супериора, — сказала Лидия, и ее серьезный тон ясно показал — она не забыла, что это за город.

Фейт кивнула.

— Что ж, ты здесь, безусловно, желанный гость. Я сама больше не принимаю роды. Слишком занята заседаниями совета директоров и управлением клиникой. Но могу устроить тебя к одной из наших домашних акушерок, если ты согласишься.

Фейт смотрела на Хоуп.

— Хорошо, — сказала та.

— Отлично. Тогда давай прямо сейчас поместим тебя в палату, хорошо? Думаю, будет лучше сначала разобраться с этим, а потом уже двигаться дальше.