Русская фантастика 2010 - Людмила Белаш

Прыгаю через три ступеньки. Пятый. Шестой. Седьмой этаж.

Шестой почти выгорел, изнутри его обрабатывают ребята. Удачи.

Моё место — здесь. Две площадки по четыре квартиры. У стены рдеют угли: чьё-то бесхозное добро, любят у нас загромождать коридоры рухлядью. Мгновенная оценка ситуации. Налево!

Следом пойдёт газовка: на карачках, на пузе — в полный рост не развернуться, мешает температура и задымление — поползут навстречу огню. Как на войне — в атаку. Я не прячусь, шагаю в открытую.

Дым тянулся косматыми прядями, закручивался, как в густой смоле, а дальше — барельефом — вздымалось пламя, охватывая двери, косяки и перегородки. Всё это, гудя, рухнуло к ногам, обращаясь в головешки и рассыпаясь пеплом, едва я приблизился. На границе быстрого слоя и внешней среды из-за неоднородности возникают чудовищные флуктуации, темпоральный градиент круто растёт, и процессы ускоряются не то что в разы — неимоверно.

Я иду сквозь огонь. Безболезненно. Беспрепятственно.

Теперь понятно, почему меня называют Фениксом?

По вмиг истлевшему паркету я забежал в квартиру. Обыскал: многие прячутся — в шкаф, ванну, под кровать. Первая, вторая… Никого. И здесь никого. Люди успели уйти или выбрались на балконы.

Счастливчики, горько усмехнулся я. Вам не грозит стремительный, преждевременный износ организма, сверхнагрузки и потеря энергии из-за контакта с границей слоя. Я не спасу вас.

Я не работаю на лёгких объектах, где справятся и без Птички. Птичка, ха! Голову бы отвернул тому, кто это придумал. Не работаю на сложных — там справятся. Проявляя чудеса героизма и силы духа — справятся. Без меня.

Я работаю там, где не выдерживает никто.

И одна из главных задач — как можно быстрее подобраться к человеку, сграбастать в охапку и отволочь в руки медиков.

В четвёртой квартире, поодаль от горящего дивана, валялся без сознания мужчина лет тридцати: одежда и волосы тлели, лицо покраснело от жара, вздулось волдырями. Но я этот жар не чувствовал, лишь видел признаки. На границе темпорального слоя воздух успевал охладиться, так что я пребывал в весьма комфортных условиях, разгуливая среди пламени, будто в скафандре высшей защиты. У человека ожог второй степени, который — если не поспешить — в два счёта сменится некрозом и обугливанием, а мне хоть бы хны.

Температура внутри здания сравнительно мала, опасность представляют дым, открытый огонь, высокая концентрация углекислого газа и токсичной дряни. Если вовремя не локализовать пожар, температура достигнет восьмисот-девятисот градусов, и спасать кого-либо уже будет поздно.

Вытаскивать людей нужно сейчас. Немедленно. Моё преимущество — скорость.

Мебель и вещи цвели алыми протуберанцами. В дыму тучей мошек роились искры, виновницы пробоя — раскалённые частицы сажи — через вентиляцию и дыры проникают в помещения. Я взвалил мужчину на плечо. За те секунды, что поднимал — мои секунды! — на лице человека появились новые морщины: в уголках глаз, возле рта, на лбу. Тёмные волосы поредели, на висках проступила седина. Я не видел этого: в сплошном задымлении не разглядеть. Я знал.

Слой быстрого времени изнутри больше и без труда вместит несколько человек. Был бы Гераклом — так и поступал бы, но максимум, что могу, — взять двоих, потоньше да похудощавей. Или детей: они легче.

Сжав зубы и стараясь не глядеть на мужчину, я вытащил его из квартиры и спустил на относительно безопасный пятый этаж, где пострадавшего приняли Андрей и Палыч. Генка с Петром дожидались своей очереди. Недолго на самом-то деле: по их часам я летаю вверх-вниз как реактивный. Выше работали два отделения из других расчётов. На шестом было не так жарко, не то что на седьмом.

Я вернулся назад. На второй площадке бесчинствовал огонь: от дверей почти ничего не осталось и без моей помощи. Невольно сторонясь замерших в танце рыжих языков, я шагнул внутрь. Пламя за невидимым кругом двигалось замедленно, вальяжно, будто и не горело бешено, а всего лишь расплывалось по воздуху облаком в безветренную погоду. И мгновенно вскипало на границе, за доли секунды пожирая всё, до чего могло дотянуться. Время в буферной зоне ускорялось так, что несколько лет спрессовывались в минуту.

И вновь погорельцам повезло — успели удрать на балконы, откуда их обязательно снимут. Рано или поздно — снимут. Ну а Феникс спасает безнадёжных, тех, к кому не успеют пробиться. Грязная работа — во всех смыслах. Что ж, мне не привыкать. Остались восьмой и девятый. Вперёд, Птичка!

Подкоптившегося, но крепкого на вид старика я обнаружил в ванной. Выносить пожилых я зарёкся после того, как один дед умер у меня на руках. Однако этот был не такой уж старый, и я рискнул. Затем подобрал бьющуюся в истерике женщину: она ничего не соображала и металась по кухне, кидаясь на стены, — никак не могла найти выход. Больше на восьмом никого не было.

* * *

Дыхание сбивалось. Судорожно глотая задымлённый воздух, давясь и кашляя, я мечтал о горных вершинах, где лежит снег, о чистом и морозном, колючем, живительном… Я никак не мог набрать полную грудь. Высунулся за перила и ловил налетавший ветер, пил про запас. Но ветер грозил иной опасностью — раздувал огонь.

Из подъезда выскочил Николаев — нечёткий, исчезающий силуэт; кометой взрезал пространство. Опять кого-то «спас»! Ход Птички замедлился, из болида он превратился в смазанное пятно. Отнёс к «Скорым» мужчину в тлеющей одежде и рухнул на землю: копить силы для следующего рывка. Я бы даже сказал, театрально рухнул. Знаем мы его трюки. Дешёвый из тебя актёр, Олег Батькович, не возьмут тебя в Мариинку. Так и лежал, не двигаясь: уродливый манекен, грязная клякса на фоне молодой травы.

К нему — вот молодец! — подбежал давешний репортёр. Что, попался? Попробуй оттолкни. Заткнуть рот свободной прессе не удастся. Изволь отвечать, сколько лет жизни отобрал сегодня!

Однако какой-то человек в камуфляже прогнал репортёра и теперь что-то втолковывал Николаеву. От чрезмерного любопытства я высунулся по пояс, не обращая внимания на огонь. А тот уже облизывал балкон, развевался на ветру багровым стягом, жёг открытые участки кожи.

Надо уходить! Спасаться самостоятельно. Я здесь как между молотом и наковальней. В комнате, словно в горне, ворочалось пламя, и невидимый подмастерье раздувал мехи. Забраться на крышу? Перебежать к торцу здания, где огонь не так силён? Меня заметят и снимут. Сидеть, забившись в угол, и в конце концов получить ожоги третьей или четвёртой степени вовсе не хотелось. А если сюда ворвётся Николаев?! Я лучше спрыгну и разобьюсь, чем позволю ему приблизиться!

Внизу безутешно, с надрывом закричала женщина. Она вырывалась из рук санитаров и голосила, голосила…

Будто откликаясь, на кухне соседней квартиры лязгнула форточка, распахнулась под напором горячего воздуха. Из неё повалил дым; на подоконник легли оранжевые отсветы. Стёкла дребезжали. Громыхнуло — утробно, мощно, и я дёрнулся как ужаленный: еле слышимый, словно издалека, донёсся детский рёв. По-настоящему, взахлёб. На меня точно спикировал десяток разъярённых ос. Я присел, закрывая лицо от ядовитых жал, в глазах потемнело. Ситуация донельзя напоминала… А, чёрт! Николаев вот-вот пойдёт на второй крут! Спасать, как же. Взрослые — ерунда, их жизнь давно испорчена, у них, ха-ха, есть выбор. Да или нет. Николаев обязан спросить, если человек в сознании. Правда… никто ещё не отказывался. Но ребёнок?!

Кто живёт в квартире? Хоть убей, не помню! Дежурные «здрасте — до свидания — соль не одолжите?», а встретишь в магазине — и не узнаешь. Сколько у них детей, один? Какого возраста? Почему ребёнок не догадался выйти на балкон? Взрослых нет дома?

Спину обдало жаром: дым накатывал волнами, частички гари — осиная стая — роились, отблёскивая угольно-рдяными брюшками. Полотенце высыхало, и дышать становилось всё труднее.

Что же творится у соседей? Или всё не так плохо? Лаврецкий, не оправдывайся! Ясно, что поджилки трясутся: геройствовать на словах — совсем не то, что на деле. Раз у тебя горит, значит, и там. Стало быть, надо лезть. Достану, потом — на балкон, выберусь на крышу… А если не сумеешь? Погибнете вместе! Тем более… вдруг их двое? Я лихорадочно пытался вспомнить — и не мог. Мысли расползались драной ветошью.

Зачем тебе лезть за детьми? Зачем?! Потому что тогда их спасёт Олег! Врагу такого не пожелаю.

Я прикинул расстояние между балконами: прыгнуть не сумею, не спортсмен. Однако допустить, чтобы этот негодяй…

Я расшвырял барахло и, поднатужившись, выдрал из-под матраса доски. Перекинул на соседний балкон. Чертовски ненадёжная опора, но что делать? Поборов страх, я залез на перила.

Мир ухнул в тартарары, под ногами разверзлась пропасть: тянула в себя, засасывала.

Заставив себя не глядеть на землю, я сосредоточился на балконе. Тот был почти пуст, в углу приткнулась кособокая самодельная этажерка, на обшарпанном табурете стоял таз с прищепками, хорошо видными отсюда.