Фонд последней надежды - Лиля Калаус

Ася сделала несколько кругов по номеру, ушибла колено о холодильник и с размаху упала на кровать.

— Только ты, Насырова, у меня смотри! — вытираясь, сказала Гулька.

Ася села.

— Гуль, да я… Ты же знаешь, я ведь… Это так, треп просто…

— Дура! — Гулька натянула миленькую разлетайку в горошек. — Наоборот! Сцапай его! Такие варианты раз в сто лет попадаются!

— Нет, Гуль, я так не могу…

— Ох и ослица. Ну что он в тебе нашёл, а? Мой тебе совет — затащи его сегодня же ночью на этот сексодром, поняла?

У Аси гулко стукнуло сердце.

— За меня не боись, подруга! — развивала мысль Гулька. — У меня свои планы! Ко мне Жаник вроде клинья подбивает. Давай, говорит, мамандай, вместе риски снизим… Болван, конечно, но симпатяга. Он с Жоркой поселился, а Жорка наверняка к Коровиной свалит, так что всё устроится просто чудно!

— А с кем Коровина живёт? — машинально спросила Ася.

— Практически, со всеми, а конкретно здесь — одна, она нечётная баба получилась, — охотно ответила Гулька, — короче, все ходы записаны, если провалишь операцию — гляди, здороваться перестану! Кстати, я с собой бритву и крем прихватила, надо тебе — иди в душ.

Ася нахмурилась.

Гулька, пыхтя, натягивала мягкие буркутские сапожки на свои толстенькие щиколотки.

— На ужин-то что наденешь?

Ася вытащила из-под кровати изорванную сумку, разложила на кровати свои наряды.

— Нда-а… Пробитая ты, — констатировала Гулька, окинув взглядом жалкую коллекцию из шерстяной юбки, свитерка с медвежатами (в катышках) и древних спортивных штанов.

Асе стало стыдно. И зачем натолкала в сумку это старьё? Конечно, гардероб у неё по-любому не впечатляет, но могла бы хоть постараться.

— Знаешь, я, наверное, на ужин не пойду, — горько проговорила она. — Ты мне из столовой бутер захватишь?

— С ума сошла?! Да мы тебя сейчас накрасим, оденем, родная мать не узнает! — возбудилась Гулька и мячиком запрыгала по номеру. — Держи блузончик в итальянском стиле. Он широкий тебе, конечно, но там подвязать можно. Ну и «бюстик» у тебя, сколько ж ему лет? Что, труселя такие же? Офигеешь с тобой. Ладно, не парься, он все равно в первый раз не разглядит. Юбчонку, так и быть, свою надевай, пусть будет классика. Колготки убери, убери, говорю, этот срам, нет, в помойку это говно!! Вот тебе чулки — имей в виду, от сердца отрываю, Леванте, между прочим. Та-ак… Сексапильненько… Туфли — жуть! Блин, это уже не исправишь. Волосы взбей немного… Слушай, я эту плойку сейчас ногами растопчу. Ты чё, рехнулась?! Хочешь жжёным волосом вонять? Давай я тебя расчешу, горе ты мое луковое. Вот так… И медальончик бабушкин, золотой, жертвую — последний штрих. Теперь будем делать морду.

Гулька, как миледи из старого фильма, принялась вынимать из косметички пузырьки, коробочки, тюбики, флакончики, пудреницы, карандашики, какие-то еще непонятные фитюлечки, фенечки и прибамбасики.

Сосредоточенно рисуя стрелки на асиных дрожащих веках, она задумчиво сказала:

— Одного не пойму. Как к вам Артём-кондом затесался? Он же, вроде, не по этому гендеру проходит. Вот, что значит жить по законам стаи!

В столовой стоял непрестанный булькающий шум, как на морском берегу. Гулька подтащила Асю к свободному столику:

— Говори всем «занято», усекла? Я за Жаником смотаюсь.

И пропала в водовороте человеческих тел.

Не успела Ася сесть, как услыхала:

— Асенька, душенька, приютите старика?

Карим Каримыч, фондовский адвокат, был чудный дядька, в другой ситуации Ася была бы только рада такому соседу. Он вечно сыпал интересными историями, был невероятно мил и по-старомодному предупредителен. Между прочим, прекрасно танцевал, несмотря на свои семьдесят. Маленький, худенький, в отлично выглаженном твидовом костюме, Карим Каримыч держал в сухоньких клешнях заставленный поднос и ласково улыбался. Что же делать? «Гулька меня убьёт!», — пронеслось в голове у Аси, её рот уже открылся, чтобы покорно произнести…

— Карим-ага, конечно, давайте к нам! — раздался сзади противный голос Жорки Непомнящего. — Аська, подсуетись, помоги человеку!

Обернувшись, Ася увидела, что за их с Гулькой столом уже развалился Непомнящий собственной персоной и даже уже наворачивает жареную куру в грибном соусе, а рядом с ним сидит осоловелый Тараска и ковыряется в спагетти.

— Давай, падай с нами, Асенька, мы тебе биточки притаранили! Скажи, Гамаюныч?

Тараска перевёл глаза со спагетти на солонку и кивнул. Карим Каримыч, рассыпаясь в любезностях, мостился третьим. Ася беспомощно огляделась…

Со стороны раздачи лёгкой походкой корсара двигался, как чёрная тень, Коршунов — в своих потёртых джинсах, винтажной майке с хаусизмом, с подносом, дребезжащим стаканами и тарелками.

Олег на ходу обвёл столовую взглядом, отыскивая свободное место. Не заметив ни отчаянно машущую ему Алию № 2, ни Алию № 1, крупную молчаливую тётку из программы «Интернет и я», сидящую, как всегда, в полном одиночестве, ни приветливо улыбающуюся троицу Коровину-Меделяйте-Дружинину (бедный юлин диджей отсыпался в номере), ни даже благосклонного кивка Корнелии, вкушающей ужин в компании с отёчным Мойдодыром и кислой Мадлен Генриховной, Олег уверенно выбрал направление и, придерживая поднос, зашагал навстречу своей судьбе. А она, дивная, вся розово-перламутровая, тонкая, в чём-то белом и пышном, с волосами боттичеллевской Венеры, с тонкими, обречённо опущенными руками, смотрела на него, как испуганная белочка, и словно звала… Нет, буркутский коньяк совсем неплох, ей-богу! Не останавливаясь, Олег свободной рукой приобнял Асю за талию и увлёк за собой, не отвечая на возмущённые крики мужской общественности.

Глава 10. ЖЖ. Записки записного краеведа. 23 декабря, вечер

«…Я без аппетита поужинал и поднялся к себе. За стеной царило молчание, и это пугало больше всего. Я включил телевизор, пощёлкал пультом, выключил. Пытался писать воспоминания дальше, но вымарал пять длинных абзацев — абсолютное не то.

Сон не идёт. Иногда забываюсь в полубреду, иногда просыпаюсь и маниакально прислушиваюсь к проклятому четвёртому нумеру. Сами знаете, как иногда тошно бывает от бессонницы, какими жуткими мыслями и страхами может наградить она человека с гипертонией и развитым воображением!

Соседка моя вернулась только в четверть первого. И, похоже, сразу же предалась сладкому сну. Я промучился ещё с полчаса. Показалось: что-то отпустило. Глаза слипаются. Выключаю компьютер и ложусь. Будь, что…»

Ужин плавно перетекал в фазу гульбища. Раздачу закрыли деревянной заслонкой, в кухне потушили свет, вместо люминесцентных, как в пионерлагере, ламп тихонько засияли три торшера у входа и пушистая, окутанная китайскими гирляндами елка. Заработал маленький бар в углу, за его стойкой возник юный белорубашечный бармен с наклеенной, как фальшивые усы, улыбкой, завертел в пальцах матовый тугой шейкер. Затрепетали присобаченные на ниточках к потолку комки ваты и снежинки, вручную вырезанные из бухгалтерских документов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});