Удивительная жизнь Эрнесто Че - Жан-Мишель Генассия

Сержану было предписано оставить все текущие дела и заполнить форму об этническом составе персонала института, указав расовое происхождение родственников вплоть до четвертого колена по отцовской и материнской линии. Иудеев и мусульман разрешено было использовать только на подсобных работах, но никак не в научных исследованиях.

– Я подозревал, что рано или поздно это станет проблемой, – признался Йозеф.

– Вот что у нас получается, дорогой Каплан: национальность и вероисповедание в нынешней ситуации ставят вас под удар. Есть три решения. Я возглавляю государственное учреждение и обязан избавиться от всех «нежелательных элементов». Как только вы будете уволены, вас интернируют – сначала здесь, потом отправят в метрополию. Надеюсь, вы понимаете, насколько мне отвратительна эта идея. Решение номер два: вы покидаете институт и скрываетесь, не сообщив мне куда. В сложившихся обстоятельствах далеко вы не уйдете, жандармы задержат вас и доставят в тюрьму. И последнее, третье решение: я посылаю вас в такое место, куда никто никогда не явится, но условия жизни там более чем тяжелые, особенно для европейца.

– У меня есть выбор?

– То, что я предлагаю, рискованно не только для меня, но и для института, поэтому мы должны быть очень осмотрительны. Вы когда-нибудь слышали об опытной станции?

Они ехали по узкой дороге. Сержан на большой скорости вел машину, под завязку загруженную продуктами, оборудованием и тщательно упакованными лабораторными реактивами. Ночью, чтобы не привлекать внимания, они собрали все, что было нужно, в институте и поехали на квартиру Йозефа. У него было всего два чемодана, и он понятия не имел, что делать с нажитым за два года имуществом.

– Берите самое необходимое, на остальное наплюйте.

Йозеф хотел непременно взять свой патефон, пластинки Гарделя и детекторный приемник, но Сержан его остановил:

– Там, куда вы едете, нет электричества. Бросьте все, это будет доказательством поспешного отъезда.

Сержан не позволил Йозефу оставить записку Нелли, Кристине или Морису, и у Каплана появилось гадкое чувство – он как будто предавал друзей.

– Они ничем не смогут вам помочь, – попытался утешить его Сержан. – Первые аресты запланированы на ближайшие дни. Начнут с евреев. Их поместят в лагерь для интернированных в Оране, потом настанет очередь голлистов, масонов, коммунистов, испанских республиканцев и алжирских националистов. Списки уже составляются. Поговаривают, что еще один лагерь откроют под Константиной. Смертоносная социальная инфекция распространяется как пожар, и против этой эпидемии есть только одно средство – бегство. Вы помолвлены?

– С Нелли? Нет. У каждого из нас своя жизнь. Я ей даже ключа от квартиры не давал.

– Тем лучше. Не придется вовлекать девушку в эту мучительную историю. Никто ничего не должен знать о ваших планах. Когда война закончится, вы все им объясните, и они поймут и простят… если действительно любят вас. Зато им не придется врать на допросе в полиции, они скажут, что вы исчезли внезапно, ни с кем не простились, из вещей взяли только одежду. Решат, что вы сели в поезд и уехали в Тунис, Марокко или Сенегал. О вас скоро забудут, и поверьте, это лучшее, что может случиться.

По дороге Сержан давал Йозефу указания по программе исследований. Он говорил громко, перекрикивая шум двигателя. Ему нужно было убедиться, что Йозеф все понял и готов к тому, что его ждет.

– Мы начали этот проект несколько лет назад, он рассчитан на долгий срок. В идеале вы проведете на станции два-три года.

Йозеф взглянул на Сержана, пытаясь понять, не шутит ли его патрон. Сержан курил, не сводя глаз с каменистой дороги.

– Не удивляйтесь, хорошую работу за меньший срок не сделаешь. Война будет долгой, так что вернетесь вы не скоро. Повторяю: вы не должны, да и не сможете никому писать, ни с кем видеться! Место, куда я вас везу, одно из самых нездоровых и не приспособленных для жизни. На пятнадцать километров вокруг там нет ни одного белого, кроме моего начальника строительства. Вы будете жить среди фермеров-арабов, большинство не говорит по-французски. Вам очень повезло – вы привиты от малярии и сможете совершить нечто действительно стоящее. Был бы я помоложе, сам бы этим занялся. Дюпре возит на строительство оборудование и провизию раз в пять-шесть недель, можете ему доверять. Иногда в сезон дождей дорогу размывает, но тут уж ничего не поделаешь. Как-нибудь разберетесь.

Сержан припарковался на площадке у обочины, выключил фары, и они несколько минут молча курили.

– Итак, Каплан, вы не покинете свой пост, пока я не подберу вам замену.

– Не уверен, что продержусь в одиночестве так долго.

– Вы будете очень заняты, времени на хандру не останется: местные живут в ужасающих антисанитарных условиях. Наука наукой, но главная ваша задача – лечить людей.

– Я не практикующий врач!

– Когда к вам приведут малыша с увеличенной селезенкой, вы поймете, что малярия не только тема для научных исследований. В этой местности всегда была очень высокая смертность. Теперь ваша проблема не жидкость в пробирке, меняющая цвет на синий или белый, а умирающий ребенок.

Йозеф пытался разглядеть пейзаж за темным стеклом машины. Ему следовало размышлять последовательно, взвесить все за и против, но в голове была звенящая пустота. Он закрыл глаза и вспомнил тот солнечный день, когда впервые увидел Алжир с палубы парохода. Ему так счастливо жилось в этом белом городе, а теперь все кончено – на время, а может, навсегда. Кто знает, как повернутся события в войне, которая так трагически началась? В конце концов, что такое два или три года, когда тебе всего тридцать?

– Думаете, у меня получится?

– Иначе я бы вам этого не предложил.

Йозеф докурил, опустил стекло, чтобы выбросить окурок, и в машину ворвался порыв ледяного ветра. Они обменялись крепким рукопожатием, и Сержан сказал:

– Вот еще что: с сегодняшнего дня вы больше не Каплан, а доктор Гарнье. – Он достал из кармана зеленый блокнот и протянул его Йозефу. – Я составил программу опытов, которые вы будете осуществлять in vivo. Решения придется принимать самостоятельно. Формально институт больше не имеет по отношению к вам финансовых обязательств. Полагающееся ежемесячное жалованье и страховые деньги будут перечисляться на счет, вы воспользуетесь ими, когда вернетесь, и отгуляете все отпуска. Если получится, мы сохраним для вас квартиру. Не волнуйтесь, в это забытое богом место никто не суется. Да и дороги туда, кстати, нет.

* * *

Сержан оказался прав, как, впрочем, и всегда. Асфальтовая дорога закончилась в Зегле, деревне, отстоявшей от станции километров на пятнадцать. Это расстояние можно было преодолеть только на муле – в октябре, с началом сезона дождей, каменистая тропа исчезала под потоками жидкой грязи. Одно время власти собирались провести в этот тупик электричество, но папка с планами затерялась между двумя министерствами: никто не хотел выделять деньги на нелепый проект. Через два бесконечно долгих километра разбитая каменистая дорога превратилась в изрытое ямами и выбоинами поле. Сержан вел машину очень осторожно, на самой малой скорости, но все его усилия оказывались тщетными: «Juvaquatre»[79] поднимал тучи пыли, грохотал, постанывал, грозил развалиться, лишившись одновременно амортизаторов и подвесок. В конце спуска пейзаж изменился, и взгляду путешественников открылся вид на желтоватые лужи, заросли ежевичника и колючего кустарника, камыша и карликовых пальм.

И болота, насколько хватало глаз.

Им потребовалось еще два часа, чтобы добраться до места назначения. Улед-Смир располагался в долине, зажатой между районами, прилегавшими к провинции Сиди-Бель-Аббес. На севере гора Дайя низвергала на заболоченную местность водопады ливней. Когда начинался влажный сезон, многочисленные болотца, разделенные рвами, высокими травянистыми изгородями и гарригами[80], сливались воедино. Вода на огромной залежи загнивала в складках невозделанной почвы.

В двадцатых годах государство выделило Институту Пастера сотни гектаров этой унылой земли. Деньги, полученные в дар от одной богатой наследницы, позволили Сержану насыпать на территории земляной холм и поставить у его подножия опытную станцию для борьбы с малярией. Его вдохновил пример успешной работы станции в Буфарике, на равнине Митиджа. На территории станции по периметру стояли четыре здания, в том числе открытое стойло для мулов. В центре находился колодец глубиной тридцать два метра, откуда брали мутную воду (ее приходилось фильтровать и кипятить).

Станцию окружал десяток хижин, сложенных из самана и хвороста.

Сержан открыл дверцу, встал на подножку, потирая затекшую поясницу, и посигналил. Йозеф смотрел через стекло на сидевшую у стены старуху, рядом с ней в поисках корма расхаживали белые куры. Сержан подошел к женщине, о чем-то спросил и вернулся к Йозефу: