Как убить золотого соловья - Войтек Стеклач

– Эта вроде бы скоро отвалит, – шепнула мне Яна.

В свои девятнадцать она еще могла не знать, что старушка, погруженная в проблемы сельского хозяйства, способна отвалить часа через два.

– Вы не возражаете?

Такой вопрос был предписан правилами хорошего тона. Старая дама опустила ворох газет, скрепленных деревянной планкой, и отвела лорнет.

– Ах, пожалуйста, – воскликнула она любезно.

Только я помог веснушчатой надоеде снять пальто и мы сели за столик, как появилась официантка.

– Девушке грог, – заказал я, – а мне можно сухой мартини.

– Его нет, – официантка покачала головой. – Вермут?

– Давайте, – согласился я.

– А грог, – седая официантка улыбнулась, – грог без воды?

Она помнила меня. И в ее улыбку закралась грусть. На сей раз рядом со мной была не Геда. Мои воспоминания… Мои сентиментальные воспоминания…

– Как это… без воды? – удивилась Яна.

– Обычный грог. – И я послал официантке ответную улыбку.

Сюда мы ходили с Гедой в наш первый год. Сидели здесь вместе над учебниками. И навсегда остались преданы этой кондитерской. Из какого-то суеверного чувства благоговения, что ли. Хотя меня это потом стало раздражать. Но я твердо знал: если спустя столько лет мне когда-либо и удавалось доставить Геде настоящее удовольствие, так это когда я звал ее сюда. Удовольствием, однако, это было лишь для нее.

Раскусила ли нас седая официантка? Скорее всего – да, хотя, может быть, и нет, ведь все те годы мы могли ей казаться не более чем скучающей супружеской парой. А Геда всегда заказывала чистый горячий ром. В последнее время, правда, пани редактор Маркова пила не простой, а импортный «Кей».

– Что с тобой? – спросила заботливо Яна.

– А что? – встрепенулся я.

– У тебя такое лицо…

– Извини.

Она пожала плечами:

– Это твое дело… если ты ходишь со мною по своим заветным местам. Пустился в воспоминания, да?

– Угадала, – сказал я, – тебя это задевает?

– Не знаю, – ответила Яна, – смотря о чем ты вспоминал. Ты не пьешь грог?

– Нет.

– Ага, – сказала надоеда, – значит, это твоя подруга любила чистый ром.

– Соображаешь, – похвалил ее я.

– Вредная привычка, – не дала себя сбить Яна, и ее передернуло: – Бр-р, чистый ром. Она, должно быть… – наступила пауза.

– Что ты хотела сказать?

– Меня иногда заносит, – мудро заметила Яна.

– Вот, пожалуйста. – Официантка поставила перед нами вермут в узком высоком бокале и пузатый дымящийся сосуд с грогом.

– Спасибо.

– Пирожные закажете?

Эта официантка всегда спрашивала насчет пирожных. Я вопросительно взглянул на Яну. Она капризно надула губы.

– Выходит, что нет, – сказал я.

Официантка отвернулась.

– Не люблю сладкое, – пояснила Яна.

Старушка с лорнетом внезапно отложила газеты:

– Подождите, я расплачусь.

Геда тоже не любит сладкое.

– До свидания, – попрощалась с нами старушка. И мне показалось… мне показалось, что она подмигнула Яне.

– А с этим своим парнем ты в самом деле покончила? – спросил я. – Или вчера просто так сболтнула?

– А тебе действительно интересно?

– Разумеется.

– Тогда сбавь обороты, – усмехнулась Яна, – не собираешься ли ты после двух дней знакомства меня ревновать?

– Я не это имел в виду.

– А что ты имел в виду? – Она слегка подула на свой грог, он еще не успел остыть.

– Да так, – сказал я. – Что ты вообще за человек?

– У меня есть одна неприятная черта, – кокетливо ответила Яна, – я ужасно люблю мистифицировать.

Девица начала мне надоедать.

– Извини, – я взглянул на часы, – у меня дела. Оставлю тебе деньги, ладно? – Я достал купюру, положил ее на красноватый блестящий стол и допил свой вермут.

– А как же… – выдохнула она смущенно.

– Что – как же?

– Я купила на завтра на полшестого билеты в кино… Для нас.

– Что это тебе вдруг вздумалось? – Я невольно засмеялся.

– Я решила…

– А куда? – нетерпеливо спросил я, надевая пальто.

– В «Бланик», – пискнула Яна.

– Ну ладно, – сказал я. – Пока!

– Так ты придешь?

– Я тоже обожаю мистификации, – состроил я страшное лицо, – так что посмотрим.

26

– Ах, как все запуталось! – горестно покачала головой пани Махачкова. – И кто бы мог подумать… Но так уж, Честик, заведено. По-другому и не бывает. Нет, не бывает – и все тут! – пессимистически заключила она.

Было еще не так поздно, около половины девятого, и в зале за стеной шла дискотека. Мы говорили вполголоса.

– А в шутке-то, пожалуй, была доля правды, – произнес задумчиво Добеш, – я ему сегодня после обеда весь телефон оборвал. Пропал, просто-таки испарился.

– Не может быть, – зашептал Гертнер. – Почему именно Бонди?

– Все так странно, – пожал плечами Богоуш Колда, – с одной стороны, я ничего не понимаю, а с другой – абсолютно ничему не удивляюсь.

– Точно, – кивнул я, – со мной тот же случай.

– Ну, да вы же и проходите по этому делу на пару, – вежливо заметил Бубеничек.

Добеш, Колда, Гертнер, Бубеничек и я – в таком составе сидели мы в тот вечер в «Ротонде».

– Когда я в последний раз говорил с Грешным… – начал я. – Это было сегодня утром, в общем, до обеда. Он делал такие странные намеки.

– Какие? – заинтересовался Бубеничек.

– Да вот на Томаша намекал, – сказал я, – на его статьи о Зузане в «Подружке».

– Ну да? – сглотнул Том.

– Смотрите-ка, – обрадовался Добеш.

И напрасно, так как я тут же добавил:

– О тебе он тоже говорил. Что, мол, ты собираешься жениться, а главное – о Зузанином контракте.

Это подействовало – Добеш мгновенно помрачнел и взорвался:

– Какая чушь! Они хотят нас поссорить, вот и провоцируют!

– Зачем, – деловито возразил Бубеничек, – зачем бы им это делать?

– Потому что они ничего не знают, – вырвалось у Добеша, – и надеются, что кто-то из нас проговорится!

– А кто может проговориться? – невинно осведомился Бубеничек.

– Не цепляйся к словам, – проворчал Добеш. – Послушайте, а что, если нам восстановить день за днем Зузанину последнюю неделю? С позапрошлой субботы до дня ее убийства.

– Идет, – кивнул Богоуш.

– До воскресенья мы были в Либерце, так что Зузана все время была у нас на глазах.

– И ничего такого не случилось? – спросил Том.

Колда покачал головой.

– Стойте, – поднял палец Добеш, – чтобы нам ничего не упустить… Богоуш, как насчет вечера накануне нашего отъезда из Либерца?

Колда покраснел:

– Ерунда.

Добеш, адресуясь ко мне, пояснил:

– Все же для порядка: Зузана не пускала Богоуша к себе, и он говорил, что у нее там кто-то есть.

Богоуш заерзал на стуле:

– Она сама мне сказала, что не может меня впустить. Что у нее важная встреча.

– Она сама тебе так сказала?

– Ну да, только могла это выдумать, – покорно объяснял Колда, – может, это была отговорка, чтобы от меня избавиться, потому что я был пьян.

Я про себя отметил, как поспешно увильнул Добеш от разговора о Зузанином заграничном контракте и до чего ловко подставил Колду.

– А Бонди был тогда с вами в баре? – настороженно спросил Томаш Гертнер.

– Не-ет, – протянул Добеш, – Гуго никогда допоздна не засиживается. Ранняя пташка!

– Ты думаешь… – Бубеничек, который до того почти не вмешивался в разговор, тревожно поднял брови.

– Да, – ответил я за Томаша, – эта возможность не исключается, во всяком случае, стоит ее обмозговать.

– Но Бонди толстый и противный, – трезво заметил Томаш, – что в нем могла найти Зузана?

– Монеты, – подсказал Богоуш, – меня, например, Зузана… извини, Честмир, – Колда виновато покосился в мою сторону, – укоряла за то, что я все время без гроша. Как-то… было дело… ей даже пришлось заплатить за меня, – Колда усмехнулся, – так потом она три дня со мной не разговаривала.

– Ну да, – сказал я, – а меня она вечно попрекала недостатком честолюбия.

– Тогда она еще не знала, что ты заделаешься частным детективом, – пошутил Добеш.

– Ну а что было дальше? – обратился я к Добешу.

– В понедельник, – сказал Добеш, – мы вернулись из Либерца и до среды отдыхали. В среду мы мотались в Писек, потом, в четверг, был Оломоуц, в пятницу – Острава, а оттуда мы сразу же двинули в Прагу: на субботу была назначена та запись на телевидении. Обычная выездная неделя.

– Но в ней есть дыра, – отметил Колда, – после нашего возвращения из Либерца. С двух часов в понедельник До семи утра в среду мы не виделись.

– Вот как? – засмеялся Добеш. – А я-то думал, что относительно понедельника и вторника сможешь внести ясность ты.

Добеш, в отличие от Богоуша, ничуть меня не берег.

Колда пожал плечами.

– Мысль, конечно, интересная. Но ничем помочь не могу. Я позвонил Зузане только во вторник утром. Она собиралась отсыпаться весь понедельник.