Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая - Виктор Бычков

Микеланджело Буонарроти.

Пьета.

1550–1555.

Музей произведений искусства Собора Санта-Мария дель Фьоре.

Флоренция

Микеланджело Буонарроти.

Пьета Палестрина.

1555.

Галерея Академии.

Флоренция

Н. М.: Думаю, что все это отнюдь не бесполезно. Особенна та вербализация опыта путешествия, которую нам иногда удается все-таки осуществить в рамках хотя бы нашего «Триалога». Это подтверждают и его читатели в своих откликах. Да и мы сами, в первую очередь, отнюдь не без удовольствия обмениваемся письмами о таких поездках и даже инициируем друг друга письменно рассказывать о них. Понятно, что сущность эстетического опыта, составляющего высшие точки путешествия, передать не удается, но все то, что Вы называете «вокруг да около», уже активно работает на эстетически чуткого человека, вызывает у него интерес к данному путешествию, если он его еще не совершил, и своеобразное анамнетическое сопереживание, если он уже был в тех местах, о которых читает. Я, например, с интересом и духовно-эстетической радостью изучаю все Ваши послания о подобных поездках.

В. Б.: В этом Вы правы. Судя по нашему триаложному опыту, подобные письма действительно инициировали нас совершать те эстетические путешествия, в которые мы сами вроде бы и не собирались. Письма о. Владимира о Моро ускорили посещение его музея, а Ваши рассказы о Брюгге подвигли меня съездить туда и пережить много прекрасных часов. А без этого я, пожалуй, и до сих пор не побывал бы там. Да, сущность конкретного эстетического опыта нельзя вербализовать, но ориентировать эстетически чуткого человека именно на него неким вербальным текстом, особенно талантливо написанным, вполне можно и даже, пожалуй, нужно. С этим я не могу не согласиться. Именно Ваши красочные рассказы о Санторине и Корфу побудили меня в свое (совсем в общем-то недавнее) время посетить эти удивительные в эстетическом плане места.

Итак, мы, кажется, приходим к выводу, что событие эстетического путешествия, никем вроде бы сознательно не анализированное, имеет все основания для того, чтобы стать предметом серьезного изучения эстетиками. Не так ли?

Н. М.: Полагаю, что именно так. Да мы в какой-то мере этим разговором уже и закладываем начала такого изучения.

В. Б.: Несомненно. И здесь я все-таки хочу попытаться обратиться к святая святых эстетического путешествия и эстетического опыта в целом – к его метафизической сущности, которая в конечном счете и является его идеальной целью, далеко не в каждом путешествии, увы, достижимой реально, но манящей нас всегда в подобное путешествие.

Н. М.: Я думаю, однако, что об этом имеет смысл поговорить как-то специально. Сегодня мы и так немало наговорили и многое посмотрели, вспомнили из недавнего и отдаленного опыта путешествий по искусству, памятникам архитектуры и природы. Давайте немного передохнем.

В. Б.: Согласен.

292. В. Бычков

(08.11.13)

Дорогие собеседники,

немного отдышавшись от достаточно напряженной, концентрированной и очень интересной в духовно-эстетическом плане поездки в Милан, спешу сообщить, что я опять в рабочем седле и готов к контактам. В Милане удалось многое. Главное – посетить базилику св. Амвросия и Амвросианскую библиотеку, которые я не имел физической возможности увидеть в мой первый визит в этот город где-то лет 10 назад или ранее. В этом году, когда я заново пересматривал тексты Бл. Августина и Амвросия (а книга об Августине уже вышла, и на следующей неделе мне обещают привезти ее из Питера, где она издавалась), мне очень захотелось посетить место, где служил св. Амвросий и пришел ко Христу Августин. Теперь, слава Богу, удалось. Спокойно помедитировал в почти пустой базилике, подышал духом раннего христианства, поклонился мощам святых Амвросия, Протасия и Гервасия в крипте, осмотрел раннехристианские мозаики (капелла св. Виктора) и рельефы, прекрасную средневековую мозаику в апсиде и даже купил три диска с амвросианским пением, которое только в этом храме, как я читал, и исполняется со времен Амвросия.

Обложка книги:

Бычков В. Эстетика Блаженного Августина. М. – СПб.:

Центр гуманитарных инициатив, 2014. – 528 с.

(Далее идут материалы, вошедшие в наш разговор с Н. Б. (письмо № 290–291); поэтому здесь они опущены.)

О более подробных впечатлениях надо писать как-то специально. И это, вероятно, когда-то будет. Еще в конце октября мы с Н. Б. затеяли интересный разговор о событии эстетического путешествия. В него могут вписаться многие наши впечатления от увиденного именно вот в подобных чисто эстетических поездках. Пока я просто хочу подать весточку из родного града и послать вам свидетельство моих дружеских чувств и готовности к задушевным разговорам.

Между тем, Вл. Вл., Н. Б. сообщила мне, что в издательство уже пришли сигнальные экземпляры «Триалога plus» и в ближайшие дни должны подвезти и весь тираж. Приятная весть для всех нас.

Ваш В. Б.

293. В.Иванов

(08.11.13)

Дорогой Виктор Васильевич,

Ваше испанское, а теперь и миланское письма погружают меня в какое-то прустовское состояние мечтательного поиска утраченного времени. Картинки собственных воспоминаний причудливо сочетаются с Вашими искусными этюдами опытного паломника и образуют серию мерцающих опусов в лабиринте воображаемого музея. Со своей стороны могу поделиться своими впечатлениями от недавней поездки во Франкфурт, где мне надлежало прочитать две лекции в музее икон.

После Москвы я умудрился подхватить бронхит, от которого до сих пор не могу окончательно избавиться. Поэтому до самого последнего дня поездка была под большим – обкашлянным и обчиханным – вопросом. Все же я дерзнул и не раскаиваюсь. Сразу же по прибытии в гостиницу, расположенную очень удачно между Schirn'ом («Шишков, прости – не знаю как перевести»), словом, большим выставочным комплексом (Вам хорошо знакомым) рядом с краснеющим собором и Музеем современного искусства, я и направился в последний, желая садистически насладиться багрово апокалиптическими картинами западного заката. Но, увы, с наслаждением ничего не получилось. Никаких острых, захватывающих впечатлений. Никаких пронизывающих жутью ароматов разложения некогда великой культуры, а просто-напросто – скука и вопиющая к небесам бездарность. Исключением является большая инсталляция Бойса «Blitzschlag mit Lichtschein auf Hirsch» (1958–1985), которая поразила меня во время моей первой поездки во Франкфурт и положила начало моему увлечению творчеством этого великого мага и алхимика, умудрявшегося из отходов создавать намеки на существование философского камня. Вспоминается старинное алхимическое изречение: in stercore invenitur. Оно, между прочим, многое поясняет в современном искусстве. Кстати, забавная деталь: в одном из залов развешивали произведения Уорхола и, представьте себе, в сравнении с прочими экспонатами они показались какими-то эстетическими откровениями. Если после хлеба из опилок получаешь сухарик, то радости нет предела…

Посозерцав «Удар молнии», разнесший на бесформенные кусочки бедолагу оленя, и представив себе, что и человечество может постичь подобная участь, я оправился к Schirn'y в надежде возместить потерянное время. Schirn всегда радовал выставками, изысканными по тематике и подбору картин. Но, увы, и здесь меня ждало разочарование. По крайней мере таково было первое впечатление от двух афиш: первая возвещала, что здесь выставлено восемь инсталляций бразильских художников, так сказать, «Brasiliana. Installationen von 1960 bis heute». Вторая приглашала посмотреть работы Жерико. Ни то, ни другое меня не соблазняло, но не уходить же с пустыми руками и я – собрав остаток сил – пошел на Жерико. Сам по себе это прекрасный мастер, но моя опытность говорила мне, что с «Плотом "Медузы"» Лувр не пожелает расстаться и дело ограничится второстепенными произведениями и роскошными экспликациями во всю стену. Так оно и оказалось. В первых залах были в изобилии представлены рисунки и литографии, однако утомленное разочарование постепенно сменилось умеренным восторгом, когда до меня стал доходить замысел устроителей выставки. Жерико и ряд его современников дают возможность наглядно раскрыть две темы, близкие нашему – «апокалиптическому» – сознанию: ужас, скрытый в повседневности («die Grausamkeit des Alltäglichen»), и безумие, владеющее человечеством в различных формах, открытое романтиками («die Psychiatrie der Romantik») в качестве одного из важнейших источников, инспирирующих художественную фантазию. На выставке представлен довольно впечатляющий и малознакомый материал, позволяющий взглянуть на романтизм с неожиданно новой стороны. Об этом стоило бы написать поподробнее, если хватит сил и времени. Видно, как исподволь идет «геологический» сдвиг, меняющий рельефы ландшафтов эстетического сознания. Меняется и оптика, способная заметить нечто новое в хорошо знакомых вещах. Словом, я ушел с выставки нагруженный, подобно верблюду, тюками «черноромантических» впечатлений.