Взять живым ! - Владимир Карпов

Писал начальник штаба быстро, крупным красивым почерком. Лицо у него отсвечивало желтизной не то от ламп, не то от усталости. Когда зуммерил телефон, майор брал трубку и, продолжая писать, говорил спокойным голосом: "Да, командир разрешает". Или: "Нет, командир с этим не согласен". Или даже так: "Не надо, к командиру не обращайтесь. Запрещаю!" И все писал, писал строчку за строчкой, которые, как и голос, у него были четкими и ровными.

Впервые наблюдал Ромашкин, как работает начальник штаба полка, и его многое при этом поразило. Откуда майор знает, с чем согласится и что отвергнет командир? Почему он так уверенное, без колебаний, не советуясь с Караваевым, отдает распоряжения от его имени? Даже запрещает к нему обращаться! Ромашкин не предполагал, что у начальника штаба такие права и власть.

Размышления эти прервались с появлением Казакова. Был он в сдвинутой на затылок шапке, из-под шапки выбивался темный чуб, под носом усики, в глазах веселое лукавство.

И в докладе Казакова прозвучала некоторая вольность:

- Я прибыл, товарищ майор.

- Проходи, Иван Петрович, знакомься - вот тебе замена, - тоже как-то по-свойски ответил ему начальник штаба, не отрываясь от своего дела.

Ромашкин с удовольствием пожал крепкую руку Казакова и с первой же минуты полюбил разведчика. Была в его удали какая-то распахнутость, готовность к дружбе, добродушие.

- Нашелся? - подмигнул ему Казаков. - Вот и хорошо!.. Так мы пойдем, товарищ майор?

- Погоди! - остановил Колокольцев и, дописав фразу, повернулся к лейтенантам. - Значит, так, Иван Петрович: ты не просто передай взвод Ромашкину, а подучи его, своди разок-два на задания, познакомь с людьми, поддержи, а то ведь твои орлы, сам знаешь, какой народ.

- Все будет в порядке, товарищ майор, - сияя улыбкой, заверил Казаков. - Ребята примут лейтенанта, не сомневайтесь. Я же на повышение ухожу.

- Надеюсь на тебя, Иван Петрович. А пока Люленков подлечится, ты и за него поработаешь. - И, обращаясь уже к Ромашкину, пояснил: - Ранило моего помощника по разведке, капитана Люленкова, в медсанбате сейчас.

Казаков энергично возразил:

- Я на роту собрался, товарищ майор, а вы про замену Люленкова говорите. Лейтенанту помогу, его обучу, а за ПНШа не сработаю. В бумагах этих - сводках, картах - я ни бум-бум.

- Ты заменишь Люленкова временно.

- И временно не могу: не кумекаю.

- Все! Занимайся с Ромашкиным.

- Понял. Идем, лейтенант, - заспешил Казаков, опасаясь, как бы начальник штаба еще чего-нибудь не надумал.

В овраге, по которому они шли к жилью разведчиков, Казаков сперва сердито молчал, потом начал ворчать:

- "Временно"!.. А там Люленков разболеется - и на постоянно застрянешь! Нужна мне эта штабная колготня, как зайцу бакенбарды! - И лишь отворчавшись, обратился к Ромашкину: - Ладно, расскажи, брат, маленько про себя.

Слушал он Василия внимательно, одобрительно кивая, а итог подвел такой:

- В разведке главное - не тушуйся. Никогда не спеши, но всегда поторапливайся. Ты видишь всех, а тебя не видит никто. Понял? - Казаков засмеялся. - Будет полный порядочек, Ромашкин. Сейчас тебя познакомлю с нашими ребятами. Правда что орлы! "Языка" хоть из самого Берлина приволокут... Заходи в наш дворец...

Жилье разведчиков и впрямь оказалось хорошим. Целая рубленая изба была опущена в землю. Сразу под накатом врезаны две оконные рамы. Вдоль стен дощатые нары, на них душистое сено, застланное плащ-палатками. В изголовье висят на крюках автоматы, гранаты, фляги. В проходе между нарами стол с газетами и журналами, домино в консервной банке, шахматы в немецком котелке, парафиновые немецкие плошки.

"Богато живут", - подумал Ромашкин, еще не совсем веря, что все это будет теперь его "хозяйством".

Разведчики отдыхали. Несколько человек лежали на нарах. Двое чистили автоматы. Один у окна читал растрепанную книгу.

- Внимание! - громко сказал Казаков и, когда все обернулись в его сторону, заявил серьезно: - Я говорил и говорить буду, что сырое молоко лучше кипяченой воды! Я утверждал и утверждать буду, что кипяток на всех железнодорожных станциях подается бесплатно!

Разведчики засмеялись и стали подниматься с нар.

- Какие новости, Петрович? - спросил здоровенный детина, любяще, по-детски глядя на командира.

- Вот и я про новости, - продолжал Казаков. - Представляю вам нового командира - лейтенанта Ромашкина. Он боевой фронтовик, вчера ночью поймал сразу трех фрицев. Никому не советую с ним пререкаться, потому как он боксер, чемпион и может вложить ума по всем правилам!

Разведчики как-то мельком, без того интереса, которого ожидал Ромашкин, посмотрели на него и сели вдоль стола.

- Значит, уходишь? - грустно произнес тот же здоровяк. - Кидаешь нас?

- Куда же я вас кидаю? - стараясь быть веселым, ответил ему Казаков. В одном ведь полку служить будем, в одних боях биться.

- Там что, получка больше? - спросил другой.

- На сотню больше.

- Так мы две соберем.

Ромашкин понял: происходит не просто шутливый разговор, а горькое расставание разведчиков с любимым командиром. Казакову верили, с ним не раз ходили на смерть, и не раз он своею находчивостью спасал им жизни. А теперь вот они остаются без него.

Казаков пытался смягчить эту горечь балагурством:

- Не в деньгах дело, ребята. Не могу же я всю войну взводным ходить. Из дома письма получаю: сосед Никола уже батальоном командует, Тимофей Башлыков - ротой, Никита Луговой - тоже батальоном. Что же, я хуже всех? Если вернусь взводным, теща живым съест. Ух, и теща у меня, хуже шестиствольного миномета! Хотите, расскажу вам, как я придумал домой вернуться?

Ромашкин видел колебание разведчиков. Они пытались сохранить обиженное выражение: не время, мол, для шуток. Но глаза у ребят уже теплели.

- Что ж, расскажи, Петрович, - попросил кто-то Казаков присел у стола и начал:

- Ну, вот, представьте себе, явлюсь я домой в капитанском обличий. На груди у меня - ордена, в вещевом мешке - подарки. Жена, конечно, сразу ко мне. Теща выставляет пельмени, пироги, закуски всякие. А я: "Нет, погодите, дорогие родственники. Прежде всего расскажу вам, что же такое война, и покажу наглядно, какая она есть. Пожалуйста, идемте все во двор или вон в садик. Берите каждый по лопатке..." Отмеряю им метра по три каждому. "Копайте! Глубина чтоб была в полный профиль - полтора метра, значит". Ну, станут они копать, руки до кровавых мозолей набьют и взмолятся: "Отпусти нас, Иван Петрович". "Нет, - скажу, - копайте". А когда выроют траншею, принесу для каждого по два ведра воды, вылью на голову и повелю: "Сидите в этой яме мокрыми одну ночь". Они опять начнут просить: "Отпусти, Иван Петрович..."

Казаков помолчал, давая возможность слушателям представить все это, перевел дух и продолжал: