Рабы - Садриддин Айни

В их разговор вмешались люди казия,[55] раиса,[56] чиновники и человек от начальника ночного полицейского дозора Варданзенского туменя, которых созвал к себе Абдуррахим-бай.

Судейский служка, обращаясь к народу, самоуверенно заявил:

— Мы помирим вас. Вы дайте хозяину расписку в том, что от вас он недополучил столько-то волокна и столько-то семян, хозяин даст вам еще хлопок для очистки и понемногу удержит недоимку. Не сразу, а понемногу. А? Ну, а если вы заупрямитесь, делать нечего, — придется тащить вас всех к казию. Тогда дело примет другой оборот.

— Избави бог! — воскликнул один из крестьян. — Целую неделю и жена и дети, обдирая ногти до крови, чистили-чистили этот хлопок, сам я целую неделю гнул спину, не могу и сейчас разогнуть, пропускал волокно через трепалку, и за все это я же оказался у хозяина в долгу. Никак не поймешь, как это так получилось?

— Если б честно работали, так не получилось бы. Усатый Рустам махнул рукой:

— Выходит, мы сами себя ограбили. Вот это ловко!

— Не знаю, вор ты или не вор, но по закону ты вор. Хозяин дал тебе пять пудов хлопка и недополучил с тебя пятнадцать фунтов. Ты сам признаешь, что их у тебя недостало? А? Вот их казий и взыщет с тебя, милый.

— Сколько мне свешал хозяин, столько и получил от меня. Там не хватало того, что я недополучил, — вот мои слова! — ответил Рустам.

Тогда вмешался Разык-бай, богатый скупщик хлопка из Размаза:

— По твоим словам выходит, что хозяин вор.

— Вора называют вором, честного — честным, — ответил Рустам Разыку-баю. И улыбнулся: — Ведь вы, Разык-бай, с нашим хозяином дружите, как собака с кошкой. Может, оттого, что друг от друга норовите перетянуть трепальщиков хлопка, может, оттого, что мешаете друг другу скупать весь хлопок вокруг. И как же это вышло, что сегодня вы оказались на стороне нашего хозяина?

Один из крестьян ему ответил:

— А скупщики все заволновались, как один, когда услышали о нашей тяжбе. Они все недовесили по стольку же, им тоже придется объясняться с трепальщиками. Вот они и собрались, чтобы вместе одолеть нас, а потом поедут вместе к Разыку-баю. Да и не придется им ехать, — если мы покоримся, и там крестьяне покорятся. Вот почему Разык-бай сегодня «сердечный друг» нашего хозяина. «Вор вора узнает и темной ночью».

— Ого! — вскричал Разык-бай. — Слышали? Люди чархакима,[57] вы слышали? Эти поганцы сейчас назвали и меня вором.

Судейский служка приказал страже:

— Тех, у кого развязался язык, взять!

Четверых трепальщиков хлопка схватили и привязали к деревьям, остальные крестьяне замолчали.

Чиновники вместе со скупщиками хлопка вели дело к тому, чтобы написать бумагу «Примирение» и в ней признать долг за трепальщиками и обязать их отработать хозяину этот долг, когда пожелает хозяин.

— Но это же несправедливо, господин! — пожаловался один из крестьян имаму.

— Ничего! — ответил имам. — Если это несправедливо, бог наградит вас за терпение. Если решится дело справедливо, надо благодарить тех, кто это дело решает. Долг верующего в том, чтобы быть благодарным.

— Ох, — тихо шепнул один из крестьян своему соседу, — если б попался мне наш хозяин в глухом местечке, я бы не пожалел его головы! Да, хитер злодей! Хитростями и обманом он захватил у нас большую часть хорошей земли. А нам приходится на этой же земле работать уже не для себя, а для него. Батрачить у него же. Чистить хлопок ему же. И за эту работу ходишь ни сыт, ни голоден, а долг твой у него растет.

— Жить надо в страхе божьем! — сказал имам. — Неблагодарность суть грех. Опомнитесь. Грешно так говорить о хозяине. Мало ли вы ели его хлеб-соль? В книгах сказано: «Долг за хлеб-соль есть долг богу». Значит, надо тяготиться этим долгом, спешить отдать этот долг.

— Вы у нашего хозяина хлеб-соль едите бесплатно, вам и приходится быть с ним заодно. Нам это понятно. А мы за горсть соли должны месяц на него работать!

— Молчи, бесстыдник! — рассердился имам. — Если ты таков, не будет тебе добра. Вот попомни мои слова. Баю богатство дано богом. А ты не рад, ты не рад божьей милости? Норовишь спорить с богом.

— Не от бога взял он это, а у нас украл!

Услышав эти слова, страж схватил крестьянина и привязал его к дереву рядом с теми, которых связали раньше.

«Примирение» написали и принудили каждого из трепальщиков расписаться, признав свой долг. Порядок взыскания этого долга устанавливался по усмотрению бая той работой, которую хозяин возложит на должника. Тем, кто согласился снова брать хлопок в очистку, половину долга Абдуррахим-бай обязался списать.

Судейский служка объяснил, что эта последняя оговорка была проявлением милости бая к своим бедным односельчанам.

— Смутьяны же, оскорбившие уважаемое духовное лицо и уважаемого землевладельца Разыка-бая, будут отведены к казию и там получат воздаяние за свои проступки.

Абдуррахим-бай вызвал свою арбу.

Смутьянов отвязали от деревьев, погрузили на арбу и связали. Абдуррахим-бай сказал связанному по рукам и ногам Рустаму:

— Теперь ты понял, кто вор, — ты или я?

— Понял! — ответил Рустам. — Ты! Только разница в том, что ночной вор идет с ножом в руках, один на один, а ты среди бела дня, на глазах у всех, грабишь. А все равно ведь все видят и все понимают.

Стражи кинулись к Рустаму, принялись бить его по голове палками. Возница сел верхом на лошадь, и арба, покачиваясь на неровной дороге, двинулась к казию Шафриканского туменя.

14

Осень прошла. Начиналась зима, но в бухарских землях дождей еще не было.

В небе стояли серые облака, заслоняя и без того уже неяркое солнце.

Сибирские зимние ветры через безграничные оренбургские и казахские степи несли в открытые степи Туркестана морозы и такую стужу, что руки крестьян болели, как от ожогов. Студеные ветры песком и пылью забивали глаза и секли лица.

Ранним утром, едва рассвело, рабы Абдуррахима-бая, ничего еще не поев, работали на винограднике. Надо было окопать старый виноградник, несмотря на ветер и холод.

До полдня они били и копали мотыгами мерзлую землю, подрезали лозы и совсем обессилели.

— Когда так устанешь да изголодаешься, этот ветер — как соленая вода на рану! — пожаловался Риза и прилег на холмик нарытой земли, отложив мотыгу.

Ашур остановился, опершись на рукоятку мотыги.

— Я думал, когда хозяин уедет с караваном, нам будет полегче. А этот зверь Наби-Палван еще злее самого хозяина.

Хашим, подняв с земли мотыгу, присоединился к ним:

— Я слышал их разговор, когда прощались. Хозяин сказал Наби-Палвану: «Если мной ты не можешь стать, будь хоть моими глазами».

— Я тоже этот разговор слышал, — подтвердил Ашур. — Эти слова хозяин в прошлом году говорил приказчику. Но тот не был таким, как этот.

— Потому хозяин и прогнал его. А у этого и морда, как у палача.

— Наби-Палван заставляет и рабынь и хозяйских наложниц очищать хлопок. Если при бае после домашней работы они каждый вечер очищают пять или шесть корзин хлопка, то Наби-Палван заставляет их очищать по десять. Пока весь хлопок не перечистят, и нас не пускают спать.

— Что ж, не одни мы. Вон Некадам — ребенок, а несчастному мальчишке ни минуты отдыха нет: «Некадам, гони скот в поле; Некадам, пои скотину; Некадам, вычисти стойла; Некадам, подкинь скоту сена; Некадам, подмети двор; Некадам, собери хлопковую лузгу да отнеси ее к печам; Некадам, сходи за водой; Некадам, иди чистить хлопок!» О господи! А ведь ему семь лет всего! У него изо рта еще молоком пахнет.