Рабы - Садриддин Айни

— Тоже пока хорошо, слава богу! Вот молюсь за вас, за всех за близких… Как здоровье Азима-бая, караван-баши?

— Слава богу, — постарел, но бодр. Резв, как жеребенок.

— Как идут дела?

— Дела идут неплохо. Баи Варданзе уже заготовили разных тканей, халатов и всякого рода товара. Теперь закупают хлопок и кишмиш.

— А из Бухары какие вести?

— Азим-бай послал со мной письмо караван-баши Мир-Бадалю — узнать, когда там соберутся. Мир-Бадаль ответил, что нѳ раньше как месяца через полтора, а то и через два.

— Вот, верно ведь говорят: «Всяк меряет на свой аршин»; бухарские купцы — народ денежный, они делают крупные закупки, потому и долго собираются. А у нас народ бедный, не баи мы тут, а так… полубаи. Мы уж сразу готовы, хоть завтра поднимай караван!.. Как у вас с верблюдами-то?

На лето верблюдов выпускали на вольные пастбища, сняв с них седла и попоны. А когда в горбах накапливался жир и горбы поднимались, на верблюдов, соблюдая торжественные обряды, хозяева надевали новые попоны, новые седла, устраивали пирушку для пастухов и погонщиков и после этого составляли новый караван.

— Этот год верблюды хорошие. Разжирели. Уж месяц, как мы их оседлали. А ваши верблюды как?

— И мои готовы, — ответил Абдуррахим-бай, — уже месяца полтора, как мы пустили их в работу. Сейчас их нанял у меня другой человек и теперь гоняет их с поклажей из Гиждувана в Самарканд.

— Польстившись на деньги за эти перевозки, не замучаете вы верблюдов? Ведь впереди дорога далекая и трудная.

— Я в своих верблюдах уверен. Я уж двадцать лет по крепостям езжу. И не только в Оренбург и Троицк, я и в Ирбит ездил. Никогда мои верблюды не отставали. Под началом нашего караван-баши, когда ходим в крепость, лучших пятьсот верблюдов ходит моих.

— Я этого не знал. Уж простите! — извинился гость, Абдуррахим-бай увидел Гульфам, шедшую по воду.

— Эй, оставь кувшин. Сначала неси нам скатерть да завари чай. — И улыбнулся гостю: — За разговором-то совсем забыл о чае. Уж простите!

— Что вы! Давно ли я не пил вашего чая!

— Говорят, казахских разбойников в этом году много. Что об этом наш караван-баши думает?

— Бухарский караван-баши приготовил пять мелких пушек, нанял двадцать пять молодцов, здоровых ребят. У нашего караван-баши тоже есть три таких пушки, поставим их на верблюдов да двадцать молодцов возьмем, богатырей. Да из хозяев у каждого, как и у вас, верно, по одному-два ружья и по пистолету найдется?

— Я на этой неделе собираюсь в Бухару. Если удастся, куплю себе там хорошее ружье.

— А! Чуть не забыл! — оживился гость. — Из Бухары нашему хозяину пришло письмо. А он мне послал: «Покажи это баю», — говорит. Вот оно.

Абдуррахим-бай развернул письмо:

«Караван-баши Варданзенского туменя достопочтенному Мухаммеду Азиму-баю.

После многократной молитвы о здоровье Вашем и о процветании дел Ваших, шлем Вам почтительный от всего сердца привет.

Да станет известно Вам, если угодно Вам узнать об этом, что сегодня с хивинским караваном прибыло на наш постоялый двор много мальчиков, рабов и рабынь.

Много есть того, что бывает редко.

У большинства — брови дугой. Рот, как фисташка, зубы, как жемчуг. Улыбающиеся розы, еще не раскрывшиеся, стройные кипарисы, полная луна. Искушение для души!

Если нужны рабы и служанки, то спешите на базар! Спешите, путь к нам недалек!

Молящийся о благополучии Вашем.

Арендатор караван-сарая Паи Астана

Акрам-бай».

Прочитав это письмо, Абдуррахим-бай нетерпеливо завозился.

— Это кстати! Я как раз собирался прикупить какого-нибудь мальчика, раба. Я сегодня перед рассветом выеду.

Он принялся оживленно угощать гостя.

Когда гость собрался домой, Абдуррахим, провожая его, сказал:

— Передайте привет караван-баши.

Когда гость уехал, Абдуррахим распорядился:

— Ты, Наби-Палван, ускорь очистку хлопка. Нажми на бездельников. Очищенный хлопок вяжи в кипы. А нового хлопка без меня не бери. Я приеду, сам взвешу и сам приму.

Отпустив Наби-Палвана, Абдуррахим-бай начал собираться в Бухару.

11

На рассвете двор караван-сарая Паи Астана был подметен и полит водой.

Кипел большой, яростно начищенный, сверкающий, как солнце, самовар, увенчанный кудрявыми облаками пара.

Во дворе на коврике торжественно восседал Акрам-бай.

Акрам-бай заварил чай, принесенный служкой, накрыл чайник платком, а на поднос наломал лепешку. Акрам-бай собрался завтракать, но не успел.

Приближенный его высочества эмира, опоясанный серебряным поясом, за который был засунут аризачуб,[49] появился в воротах.

— Где келья караван-баши хивинских купцов Мухаммеда Карима-бая-эшик-агабаши?

Акрам-бай, растерявшись и возликовав, вскочил:

— Пожалуйте, пожалуйте! Я покажу.

Акрам-бай провел прибывшего к дверям Карим-баевой кельи:

— Сюда!

— Спасибо. Можете идти! — ответил посланный эмиром. — У меня тайное поручение его высочества к эшик-агабаши.

Прижав руки к сердцу, Акрам-бай откланялся.

Карим-бай почтительно, стараясь скрыть радость и беспокойство, встретил прибывшего и ввел в келью.

В келье сидел слуга Карима-бая, занятый заваркой чая. Карим-бай выслал его, по требованию прибывшего, и приготовился выслушать тайное слово эмира.

Посланный эмиром открыл аризачуб, вынул оттуда письмо и возгласил:

— Грамота его высочества.

С этими словами он передал ее Кариму-баю.

Карим-бай взял послание. Увидев на нем эмирскую печать, поцеловал его, провел посланием по своим глазам, затем воткнул письмо в свою чалму и встал с места.

Он трижды поклонился в сторону эмирского дворца, до которого отсюда было около трех верст, потом снова сел, распечатал письмо и прочитал:

«Хранимый эмиром Мухаммед Карим-бай, удостоенный высокого звания эшик-агабаши, пусть знает, что здоровье августейшего повелителя во всех отношениях хорошо.

Заявление, посланное Вами во дворец, прочтено и совершенно ясно понято.

Настоящим разрешается продажа кому угодно рабов и рабынь Ваших.

Сделано. И да достигнет благородного, коему послано. Да пребудет он в надежде. В остальном — привет».

Карим-бай после долгой молитвы в честь эмира вытащил свой кошелек, отсчитал двадцать тенег, снял с полки головку сахара и все это подарил посланцу эмира.

На это посланный сказал:

— Очень мало. За такую высокую милость не жалко было бы коня подарить.

Карим-бай понимающе кивнул приближенному эмира, достал с полки еще коробку леденцов и дал ему, явно обрадованному.

12

Разрешение было в руках. Торговля началась.

Подобно тому как чистят, скребут, моют и седлают лошадей перед ярмаркой, так одели в новые платья, прибрали и оправили рабов и рабынь.

Их вывели под навес во двор и посадили в ряд.

Карим-бай сел под другим навесом на положенные в три ряда стеганые одеяла, опираясь на три слоя пуховых подушек, как и надлежит сидеть лицу, удостоенному высокого чина — «предводителя придворных привратников августейшего».