Сто одна причина моей ненависти - Рина Осинкина

не пришла. Потом… Когда ко мне эцилопы явились с обыском… Я заподозрил тебя в сговоре с убийцей, только не бей. Это недолго продолжалось, я одумался и вернулся к мнению, что вертихвостке стало скучно и она решила немного размяться. Ну а теперь все стало еще серьезнее.

– Ты не добавил «старой».

– Что? Не понял.

– Ты должен был сказать: «старой вертихвостке», – замороженным голосом пояснила Людмила.

И прозвище «Микола» из его уст ей тоже не понравилось.

– Разве я грубиян, миледи?

– Отнюдь… милорд. Так что там про более серьезную ситуацию? Не отвлекайся.

– Ты сама меня перебила. Получается, что некто знает, что мы с тобой… То есть я хотел сказать, что некто знает, что Людмила Миколина, чисто гипотетически, могла адресовать мне подобную эсэмэску.

– И, чисто гипотетически, Сергей Портнов приглашение принял бы? Маловероятно.

Сергей вскинул на нее взгляд:

– Но я его принял.

Он тут же отвел глаза. Молодец. А то Людмила могла бы подумать, что Серега… Ничего она не могла бы подумать.

Людмила заторопилась со словами. Чтобы прогнать ненужные мысли, следует заморочить голову словами. Хоть какими-нибудь. Любой ерундой заморочить.

– Если мы оба заявим, что алиби у тебя есть, то следствие от тебя отстанет. И начнет искать в другом направлении. В нужном. Потому что свидетельские показания какой-то там Зинаидиной соседки припрут тебя к стенке, и свою невиновность ты ничем не докажешь. Надежно припрут.

– Стоп, стоп, Миколетта. Ты несешь чушь, и сама это понимаешь, – не скрывая раздражения, проговорил Сергей. – Я не собираюсь теперь утаивать факт этой эсэмэски. Но твое предложение отклоню. Спасибо тебе, ты выказала себя благородно, но – не надо. В полиции должны узнать, что убийца консьержки готовился к преступлению так скрупулезно, что не поленился отыскать в ее окружении человека, которого можно подставить. Причем убедительно. Поэтому с утречка в понедельник я позвоню в полицию и попрошу у них, как ты выразилась, аудиенцию. Поэтому ты тоже жди повестку.

Людмила не сразу решилась задать ему вопрос, но все-таки спросила:

– Сергей, а что помешало тебе сразу сказать про СМС полиции?

– Почему сразу не сказал? – озадачился Портнов. – Да как-то знаешь… Вылетело из головы. Вот просто взяло и вылетело. Веришь?

Она не верила.

Чувствовала она себя усталой. Выжатой как лимон. Опустошенной. Еще бы. Пора домой, однако. Теперь уже точно пора.

Легко поднявшись с табурета, на который как-то незаметно для себя присела по ходу разговора, она так же легко произнесла:

– Ну, если заварка у тебя кончилась, я пойду до дому. Там и попью… С Анисьей.

– А что за гостья у тебя? Внезапная такая.

– Что правда, то правда. Внезапная, в самую точку. Я Анисью с эстакады сняла, откуда она сигать намеревалась. Прям на железнодорожные пути. Все от несчастной любви. Так-то. Только ты никому не рассказывай. Я всем говорю, что она моя квартирантка, считай, что и тебе так же сказала.

– И надолго ты ее приютила? А то супруг твой нагрянет, а у вас в гостях такая симпатичненькая девочка, молоденькая, да еще с готовым ребенком.

– Так, – хлопнув по столу ладошкой, проговорила звенящим голосом Люда, – пора мне. Засиделась.

– Обиделась, что ли? Ну, извини.

Но Людмила, проглотив горечь, от которой ломило глаза, сказала:

– О чем ты, Портнов? Я тебя не понимаю.

И засмеялась.

Чуть не спалился. У Миколетты все тот же цепкий ум и внимательное отношение к нюансам.

А сам-то себе не хочешь ответить на скользкий вопрос? Почему не поведал ребятам из органов, как напрасно просидел почти час, придурок, на щербатой скамейке, вросшей гнилыми столбиками ножек в глинозем в абсолютно непригодном для романтических встреч месте между заброшенным общественным сортиром и покосившимся дощатым ларьком с табличкой «Пиво в розлив» на облупившемся фронтоне?

Все же ненавидел он ее сильно. До сведенных скул ненавидел. Хорошо, что быстро ушла.

Но руки ему развязала. В понедельник он доложит ментам про эсэмэску. Они проверят номер, с которого ее отправили, может, и нароют что-нибудь.

Сам Сергей больше не звонил по этому номеру. Кроме одного-единственного раза, когда сквозь помехи эфира услышал ее голос, произнесший слова о важности встречи. Почему не звонил? Был уверен, что механическая барышня скажет: «Абонент находится вне зоны действия сети»? Или боялся услышать лживый голос Миколетты?

Людмила медленно спускалась на первый этаж. Проходя мимо своей двери, прислушалась – тихо. Спят ее девчонки. Не слышно, чтобы Клаша шумела, значит, спят обе. Или Анисья опять шарит в интернете, но это не страшно. Хотя лучше бы тоже поспала.

На лавочке у песочницы, возле которой по обеденному времени местная малышня не тусовалась, Люда решила посидеть, перевести дух. У нее ведь еще одно дело запланировано, а для этого нужно присобрать себя изнутри, привести в порядок нервы. Потрепал их Портнов, умеет. Но от намерения она не отступит. Хоть и неприятный осадок остался от общения с Серегой, свой долг она знает и исполнит. И – кстати – она ведь еще Анисье пломбир на полдник обещала. Не забыть бы.

– Посижу чуток с тобой, умаялась чего-то, – услышала Люда старческий фальцет.

«Блин», – подумала она, вежливо улыбаясь бабе Вале, пристраивающей сбоку от скамейки растопыренную от провианта сумку-тележку.

– Опять к старому брехуну ходила, – неодобрительно произнесла пенсионерка Свешникова, поправляя полы бежевого, с рукавом реглан, старомодного плаща, и присаживаясь рядом.

– К кому вы ходили? – не поняла Людмила.

– Ты ходила, а не я, – сурово поправила ее баба Валя. – Чего мне с ним лясы точить, с выскочкой этим? Навыучивались, а теперь носы задирают.

– Я не задираю, – совсем растерялась Люда.

– Ты-то тут при чем? Я про Николашку Калугина говорю. Ему советская власть образование дала, а он строит из себя величину. И всегда строил. О чем, бывало, ни спросишь – ничего в простоте не скажет, все с кренделябрами. А ты к нему повадилась. Не отпирайся, я видела, как ты с третьего спускалась. И вчера у него была. Вроде нормальная девка, а с такими типами якшаешься.

– А почему он брехун? Не припомню я, чтобы он сочинял что-то, – с легким удивлением спросила Людмила, пропустив мимо ушей бабкино высказывание про то, что «Николашка» из себя кого-то строит. По данному пункту Людмиле пояснений не требовалось.

Баба Валя, проработавшая лет тридцать восковой модельщицей в литейке, шибко грамотных на дух не переносила. Рудиментальная, так сказать, неприязнь, со времен тотальной гегемонии пролетариата сохранившаяся. Разговоры, что Серегин сосед любит приврать, из той же серии, скорее всего. Но ведь что-то Людмила должна была ответить собеседнице? Для поддержания разговора… Она и ответила.

Значит, баба Валя