Человек войны - Андрей Негривода

Андрей заглянул внутрь бара и увидел старую добрую компанию ребят с женами, которые работали в разных ресторанах кто официантом, кто барменом, кто поваром, а кто и пел, точно так же как Генка, будучи кабацким музыкантом. Все они знали Андрея, а он знал их. А еще он знал причину сегодняшних посиделок – завтрашний вечер, а особенно ночь, Новогодняя Ночь(!), была самым, наверное, «жарким» временем для них всех. Потому и встречали они Новый год по сложившейся традиции сегодня, на сутки раньше, в узком, «семейном кругу».

Кто-то из этой большой компании увидел Андрея и хотел было что-то сказать, но... Андрей не дал этого сделать, приложив палец к губам: тихо, мол... Генка сидел «во главе стола» спиной не только ко входу, но и к крохотному помосту-сцене, на которой стояла вся его аппаратура.

Андрей проскользнул за спиной своего друга и приблизился к помосту, на котором стояла такая же его «старая знакомая» Таня – довольно взрослая уже, сорокалетняя женщина, которая пела сама в каком-то из русских ресторанов, а иногда работала вместе с Генкой дуэтом.

– Привет! – прошептала она.

– Привет, Танюш! Дай микрофон, а?

Это было их с Генкой старой «игрой».

Иногда, от нечего делать, они вдвоем, «под бутылку беленькой», давали дуэтом целые концерты, которые пользовались неизменным успехом у посетителей.

Андрей когда-то, в своем нежном детстве, сумел-таки окончить музыкальную школу. Не такую именитую, конечно, как Генка Калюжный, школу имени Столярского, а обычную. Но все же... Сольфеджио он любил и ходил на эти уроки с превеликим удовольствием. Вот ему, благодарному ученику, преподаватели и сумели «поставить» не только пальцы «на гитару», но и голос «на попеть когда получится». Его пальцы, его руки с годами, проведенными в армии, потеряли былую легкость, огрубели и закостенели. А вот голос... Голос остался... Правда, с годами он тоже потерял звонкость, но для тех песен, которые Андрей любил, он был теперь «самое оно» – этот баритон «с трещинкой» как нельзя лучше подходил именно для таких песен «русского шансона»...

На «сцене» всегда было три микрофона, и Таня, не говоря ни слова, зная уже заранее, что будет дальше, протянула Андрею включенный «радиомикрофон» – именно эта песня была «фишкой» «дуэта» Андрей – Гена...

...А «Геныч» в это время, совершенно не подозревая о том, что происходит за его спиной, запел:

Заходите к нам на огонек!Пела скрипка ласково и так нежно.В этот вечер я так одинок,Я так промок, налей, сынок!..

Дома ждет холодная постель,Пьяная соседка, а в глазах – похоть.Здравствуй, старый друг, метрдотель,Мадемуазель, привет, Рашель!..

Сегодня болен я душой,Так выпьем же, друзья, со мной!..

И тут запел Андрей:

Сядем у тапера за спиной...

Реакция Генки была мгновенной!!!

Словно они уже давно отрабатывали именно такой «сценарий» песни, словно они виделись в последний раз не два месяца, а десять минут назад.

– Дамы и господа!.. – проговорил он в свой микрофон.

Посмотрите, люди, на его руки.

– ...Разрешите вам представить...

Ну, давай сыграй, мой золотой.

– ...солиста заезжего погорелого театра...

Ты что ж такой, совсем седой?

– ...Андрюху, по прозвищу «Лысуватый»! Поприветствуем нашего, давно забитого солиста!

Это было сделано так мастерски, что никто ничего не заподозрил! Все сидевшие за столом начали хлопать, и Андрею не оставалось ничего, кроме как продолжить петь:

Спой мне песню, девочка, ну спой...

– На-на-ла-на-а-а! – пропела в третий микрофон Таня.

Про мою любовь, которой нет больше.Как шумит за окнами прибой...

– На-на-ла-на-а-а!..

Давай пойдем, ко мне домой...Возьмем конфет и ананас,И две бутылочки для нас!..

А дальше... Дальше Генке попросту оставалось допеть ту песню, которую он начал, совершенно не предполагая, в какой балаган все это выльется.

Заходите к нам на огонек!Пела скрипка ласково и так нежно.В этот вечер я так одинок,Я так промок, налей, сынок...

– Ха-а-а! Давай, Лысый, зажигай!..

Захлопали в ладоши все, кто сейчас сидел за этим большим столом. Они не просто хлопали – они устроили настоящую овацию...

– Да-вай, Лы-сый! Да-вай, Лысый!..

Его любили и уважали. Оказывается... Андрей понял это только сейчас. Хотя... Ничего странного в этом их отношении к Андрею не было. Его, зная его репутацию среди «новых русских израильских» бандюков и зарвавшихся «горских евреев», выходцев с Кавказа, как непримиримого и бескомпромиссного «вышибалы», приглашали на «спорные вечера» практически все хозяева русских ресторанов. И немало было таких «моментов», когда его попросту «пробовали на зуб». А потом эти зубы выплевывали... Со временем устоялось мнение, что ресторан, который охраняет Андрей, – «территория тишины и покоя».

– Попозжее, ребята! Дайте отдышаться!

– Ну-ка! Присаживайся, блудный сынку! – Генка придвинул свободный стул к столу. – Ты мне ничего не имеешь сказать?

– Нормально, Геныч... Почти... Нормально!

– Андрюха! – прокричал с другого конца стола Феликс, хозяин «Версаля», который сегодня был «председателем» всего этого предновогоднего кильдыма. – Денег надо?

– Ты имеешь предложить мне денег, Фела?..

Феликс, этот «мужчина за пятьдесят», владелец самого «старого» в Нетании русского ресторана и проживший в Израиле больше двадцати пяти лет, когда-то, с «доисторической родины», тоже был одесситом, как и Андрей, и Гена, и иногда таки вспоминал о том незабвенном городе, в котором родился и вырос.

– Не так чтобы очень... Двести пятьдесят зеленых американских рублей за ночь. Тебе это надо?

– Нет!

– А шо ты не хочешь узнать за шо?!

– Я не собираюсь охранять блядей! А за эти гроши можно еще только работать «душегубом» на тех пацанов, шо имеют себя за круче, чем поросячий хвост! Ни тех, ни других, Фела, мне неинтересно! Ты же знаешь!

– Поц! – Феликс улыбнулся. – Ни тех, ни других мансов мне тоже неинтересно! Я имел за другое... Завтра! С 8.00 вечера и до упора...

– И где будет этот упор?

– В шесть утра я уже хотел иметь свою жену в своей постели – как встретишь Новый год, так его и проведешь. Ты же знаешь.

– Четыреста!

Андрей ответил, зная заранее, что таких денег за одну ночь ему никто не даст, но... Тут было дело принципа... Одесса – это, по сути, один самый большой в мире базар. И все «рыночные» отношения строятся здесь на принципе почти библейском «Наеби ближнего своего, ибо ближний наебет тебя, и возрадуется!»... Продавец назначал свою цену, покупатель – свою, а дальше... Имел тот, кто опытнее в «пудрить мозги».

– Люди добрые! Вы слышали, шо сказал мине сейчас это хабарник?! – А вот с этого момента уже начиналась игра «кто кого». – Вы слышали, шо такое глупое он имел мне сказать?! Да за такие деньги я могу нанять пять «толстолобиков» из того зала, де ходит накачать свою жопу моя жена.

– Так нанимай! Кто тебе доктор? – ответил Андрей.

– Триста! – ответил Феликс.

– Фела! – Андрей улыбнулся. – За триста пятьдесят я сторожил твою хавиру в прошлый Новый год... У тебя шо, плохо с памятью?

– Хорошо! Триста пятьдесят!

– А инфляция за год?

– Андрюша! Дорогой мой человек! У меня с того времени работают шесть молодых качков! За двести!!! И если ты не будешь самым хитрожопым, то я таки дам тебе за твои красивые глаза триста пятьдесят, и ты будешь седьмым!

– Тогда обращайся к ним, а я буду просто «на посидеть» в Новый год за праздничным столом с друзьями!

– Так это же натуральный грабеж! Люди! Посмотрите на этого запойного алкоголика, который возомнил о себе, шо он самый красный перец! Четыреста! Как ты и хотел, и фуй с тобой, «золотая рыбка»!

– Сейчас!

– После вечера!

Андрей улыбнулся еще раз:

– Фела... «Версаль» всегда забит под завязку. Особенно на праздники... У тебя мест на четыреста с лифуем рыл. В Новый год в прошлом году ты брал по сто пятьдесят баксов с рыла. А в этом году, я уверен на сто процентов, возьмешь не меньше чем по двести... И шо? Ты не можешь найти четыреста сейчас?

– Нет.

– Тогда завтра после всей ночи пятьсот!

– Это шантаж!

– Это ты сам предложил мне работу, и мы имеем думать, сколько она, та работа, стоит. И ты знаешь, шо я не люблю, когда меня имеют за придурка.

– И де только ты научился так нагло разговаривать? Скажи, и я отправлю туда своего сына на поучиться!

Феликс поковырялся во внутреннем кармане пиджака, явил на свет четыре стодолларовые купюры и передал их через весь стол Андрею, сопровождая словами:

– Грабеж посеред бела дня! Натуральный рэкет поперек праздника! И скажите мне, где будут мои нервы, если я каждому такому халамиднику буду давать по четыре сотни баксов вперед за ту работу, на которую он может просто не прийти?! Я вас спрашиваю?!