Элитные группы в «массовом обществе» - Сергей Владимирович Волков

причем была примерно такой же все время с конца XVIII в., то к 1930 г. – только 11 % (в т. ч. 4 % аристократии), даже среди генералов она упала с 64 % до 40 % (в т. ч. 14 вместо 24 % аристократии). Наконец, радикально изменилось как положение Палаты Лордов (у которой еще в 1911 г. было отнято право абсолютного вето и оставлено лишь отлагательное), так и состав пэров. Из новых 280 пэров, возведенных в 1916–1945 гг. в дополнение к имевшимся около 800, только 9 получили богатство и земли по наследству (даже лейбористы в период своей власти возвели 19 «своих» пэров). Кроме того, уже с 1876 г. существовала практика пожизненного (ненаследственного) пэрства, которая в XX в. получила особенно широкое распространение328.

В Испании (оставшейся в стороне от войны, но пережившей потрясения в 30-е гг.) положение аристократии до 30-х гг. не изменилось. Среди министров времени диктатуры Примо де Риверы (1926–1931) аристократии было даже еще больше – 36,1 % (против 17,1 % в 1902–1923 гг. и 19,7 % в 1874–1902 гг.), но почти все они (11 из 13) принадлежали к «новой» аристократии. Среди республиканских министров представителей аристократии, естественно, вовсе не было329. Республиканское правительство не только отменило титулы, но и начало аграрную реформу. Однако она не успела завершиться, затронув Андалузию, Эстремадуру и некоторые районы Кастилии и Мурсии; латифундии в Галисии и других частях Кастилии не пострадали. Во время гражданской войны в ряде местностей (в Басконии, Каталонии, вокруг Мадрида и на юге) дворянство активно истреблялось, а его имущество конфисковывалось, но война закончилась ликвидацией республики. В Италии, относившейся к странам-победителям, после войны сохранилась и монархия, и крупное землевладение: после 1918 г. 10 % землевладельцев владели более чем 6/7 всех земель.

Во Франции после войны потомки рядового дворянства по-прежнему находили прибежище в армии, но в целом офицерский корпус после 1918 г. был почти полностью буржуазным, лишь в кавалерии дворяне были сколько-то заметны. Оставшаяся аристократия поддерживала свое положение главным образом благодаря брачным связям с ведущими промышленными и финансовыми семьями. Среди пресловутых «200 семей», на которые Даладье в 1934 г. обрушивался, заявляя, что эти «хозяева французской экономики и политики, так же не могут быть терпимы, как при Ришелье», не было аристократических (хотя несколько принадлежали к рядовому дворянству). Некоторые из них заключали браки только в своей среде (так, Мишлены женились на кузинах, сохраняя приданое в семье; только один аристократ был принят в клан), но некоторые, как Шнейдеры, Вендели, не говоря о Ротшильдах, регулярно еще с конца XIX в. (например, три представительницы Ротшильдов вышли за принцев, 4 сестры Габер – за маркиза, двух графов и виконта) выдавали своих дочерей за аристократов, и те в качестве зятьев занимали места в правлениях компаний. Вообще же, к 1936 г. во Франции насчитывалось около 60 тыс. семей, претендовавших на дворянское происхождение, но значительная часть – безосновательно (барон Барклай, посвятивший исследование современному ему дворянству, считал, что только около 800 родов реально происходили от старого дворянства и еще около 3600 обладали реальными патентами, в частности, из сотни герцогов 1790 г. осталось менее половины, причем 11 из них узурпировали титулы, и только четверо имели благородную кровь в 4-х гг. поколениях)330.

Таким образом, в большинстве стран, даже и частично Восточной Европы, где были проведены аграрные реформы (всего было перераспределено 70 млн акров или 20 % всей земли), после войны дворянство и особенно аристократия сохранили большинство земельных владений, но значительной мере утратили свои позиции в армии, госаппарате и политике.

Вторая мировая война стала катастрофой для восточно-европейского и немецкого дворянства. Помимо потерь на фронте, после событий августа 1944 г. в Германии из этой среды было арестовано 7 тыс. чел. и 5 тыс. из них расстреляно (все принцы и большинство других титулованных офицеров было смещено или отправлено в концлагеря). Кроме того, этот элемент подвергся массовому избиению на территориях, занимаемых советскими войсками. Хотя большинство аристократии находилось в оппозиции Гитлеру, но и в западной зоне для основных распорядителей судеб Германии – американцев – она была символом милитаризма и антидемократизма, и они стремились по возможности лишить ее имущества. В результате эта среда пострадала очень сильно. Например, один из старейших бранденбургских родов, Арнимы, потеряли 98 имений и 44 членов рода (30 пали на фронте, 1 умер в концлагере, 2 убиты советскими солдатами, 3 вывезены в лагеря и погибли, 8 покончили самоубийством); род Шуленбургов (давший 3 фельдмаршалов и 35 генералов) потерял 23 имения и 23 своих представителей (14 пали на фронте, 2 казнены Гитлером, 7 самоубийств).

После 1945 г. аристократия в Германии потеряла все свое влияние. Между 1939 и 1955 г. только половина сыновей богатейших семей сохранила свое благосостояние (как заметил в 1958 г. один из публицистов, в Германии «не осталось ни общества, ни хорошей компании»). В условиях, когда США постарались до основания разрушить старую Германию и выстроить новую по своему образцу, даже крон-принцу Прусскому пришлось разрешить своей дочери выйти за декоратора из Техаса. К 1956 г. дворяне составляли среди генералитета менее 20 %, в дипкорпусе – около 17 %, в кабинете – 12,5 %, среди гражданских чиновников – 9,1 %, среди промышленных лидеров – около 7 %. На 1959 г. только 8 % немецкой элиты было дворянского происхождения, тогда как 10 % – из пролетариев, а большинство из интеллигентской и буржуазной среды. Конечно, с учетом того, что дворяне составляли менее 0,5 % в населении, социологически они были сверхпредставлены в элите, но прежнюю роль безвозвратно утратили. Примерно такая же ситуация существовала в 60—70-х гг. и во Франции. Давно и полностью утратившее там свое значение дворянство при том же проценте в населении (0,3 % самодеятельного населения), что в Германии, в некоторых группах элиты (военной и дипломатической) было представлено на уровне 10–15 %. На 1954 г. дворянами были 25 % собственников и 29 % президентов и генеральных директоров банков и страховых компаний, 4 % и 10 % – промышленных и торговых компаний, 9 % высших кадров частного сектора, 12 % чиновников «больших корпусов» и 6 % других высших чиновников, 7 % генералитета, и 25 % прочих членов высшей элиты. В дальнейшем эти цифры по некоторым группам были ниже, по некоторым – выше, но в целом доля лиц дворянского происхождения оставалась той же (на 1954 и 1964 гг. – 9 %, на 1974 г. – 8 % всей высшей элиты. При этом 10–20 % членов каждой из ее групп были женаты на дворянках331.

О странах Восточной Европы говорить излишне. Лишь некоторым представителям аристократии удалось не только бежать на Запад, но и преуспеть там (тут судьбы складывались по-разному: если князь Карл Шварценберг, бежавший в Австрию, унаследовал земли австрийских родственников и к 1966 г. владел 60 тыс. акров, около 1/6 потерянных в Чехии, то князь Людвиг Виндишгрец до 60