Дневник - Жюль Ренар

12 декабря. Я был рожден для газетных успехов, для ежедневной славы, для литературной плодовитости: чтение великих писателей все это изменило. Отсюда все несчастья моей жизни.

16 декабря. Альфонс Доде сказал мне:

— Как я ни восхищаюсь «Рыжиком», еще сильнее мне нравятся такие ваши вещи, как «Драгоценность», «Часы» и «Виноградарь в своем винограднике». Ничего более совершенного я не знаю во всей французской литературе. Вы можете создавать шедевры на кончике ногтя.

Вы человек семнадцатого века. Вот если бы в вашем распоряжении была казна короля или какого-нибудь важного вельможи, а то ведь никто не в состоянии оплатить то, что вы пишете, и вы такой особенный, такой «сам по себе», что, думаю, ничего другого делать бы вы и не могли. Я представляю вас в садике, площадью в один квадратный метр, и на полном содержании у государства. Почему вы не пишете, как Сеар, который зарабатывает у Карнавале пять тысяч франков, как Анри Февр, который вообще не знает, что пишет! И не ждите пока вы истощитесь. Теперь самое время. Сейчас вы на виду. Все ваши почитатели, и я первый, — мы готовы для вас в лепешку расшибиться, я это говорю не на ветер. Это не дружеская шутка. Просите что угодно, ну, скажем, луну, и мы ее для вас добудем.

— Вот так же, — сказал я, — молодым людям, вступившим на литературное поприще, советуют сначала поступить на службу. А ведь, возможно, надо начинать с литературы, чтобы без труда получить место.

С тех пор я просыпаюсь каждое утро со счастливым сознанием, что мне не надо идти на службу.

18 декабря. Что это такое — новая литература человечества? Разве сегодня мы стали лучше, чем были вчера? Итак, изобрели тысячный сюжет для романа: человечество. Выходит, до сего времени им не особенно занимались. Можно подумать, что такой темы вообще не существовало и никто за нее не брался. А о чем же, по-вашему, говорили наши отцы?..

Вчера мы с Леоном Доде рассуждали о памфлете, может ли он в наши дни иметь успех. Пришлось бы разить наотмашь дубинкой. А способны ли мы на это? Баррес быстро выдыхается. Дальше панамской аферы он не идет. И, напротив, до чего же виртуозен Рошфор! В его распоряжении сотни способов обозвать человека вором. Он всякий раз бьет кувалдой, но всегда по-новому. Он умеет разнообразить свои «ух»! Нынче для того, чтобы сделаться памфлетистом, надо быть сначала великим лириком. Эпоха булавочных уколов миновала. Читатель позабавится лишь в том случае, если мы будем швырять друг другу в голову целые дома.

21 декабря. — Если бы я жил совсем один в мансарде, — говорит Леон Доде, — я бы за три года сделал что-нибудь стоящее!

26 декабря. «Трава». Мой замысел проникнуть в этой книге до самого сердца нашей деревни, то есть до сердца Мари Пьерри, ибо священник и учитель — нездешние, они тут временно. Мне хотелось бы заслужить их доверие, но мне это не удается. Они меня сторонятся. Я слишком много знаю. Я слишком вырос. Я не могу уже дотянуться до своих корней. Сначала они говорили о моей молодой жене: «Она не гордая». А потом, так как ей нравилось говорить с ними о своем доме, о своей спальне, о том, сколько стоят занавески, мебель, они изменили свое мнение: «Слишком она богатая». И они стали ее презирать за то, что, имея возможность хорошо одеваться и нанять несколько слуг, она держит всего одну служанку и скромно одевается.

31 декабря. А что, если бы, вместо того чтобы зарабатывать большие деньги на жизнь, мы старались бы жить на небольшие деньги?

1895

1 января. Исповедь. Недостаточно работал: слишком сдерживал себя. Хотя в жизни я скорее расточителен и слишком расходую себя, — в литературе я, стоит мне взяться за перо, колеблюсь, становлюсь чересчур совестливым. Я вижу не прекрасную книгу, а ту дурную страницу, которая может эту прекрасную книгу испортить, и это мешает мне писать. Повторять себе, что литература — спорт, что здесь все зависит от метода, который теперь называют тренировкой. Не беспокойся, рекордов ты не поставишь.

Недостаточно бывал на людях, следует видеть людей, чтобы расставить их по местам сообразно с заслугами. Слишком презирал журналистику, мелкие неприятности, щелчки судьбы. Недостаточно читал греческую литературу, недостаточно — латинскую. Недостаточно занимался фехтованием или велосипедом: заниматься ими до одурения. После этого умственная работа кажется чем-то вроде спасения в монастыре, где можно спокойно умереть.

Все больше и больше становлюсь эгоистом: ничего не поделаешь. Соблюдать условности. Стараться искать счастья в том, чтобы делать счастливыми других. Не смел восхищаться книгами или поступками. Что за мания изощряться в остроумии перед теми самыми людьми, которых хочется обнять! Слишком добивался, и добивался лицемерно, от друзей похвал «Рыжику»…

Слишком много ел, слишком много спал, слишком трусил в грозу. Слишком много расходовал денег: дело не в том, чтобы много зарабатывать, а в том, чтобы мало тратить.

Слишком пренебрегал мнением других в важных вопросах, слишком часто спрашивал совета по пустякам.

— Надеть ли пальто? Взять ли шляпу?

Будет дождь, но я не беру с собой зонтика, хочу пощеголять красивой тростью.

Слишком упивался своим сочувствием несчастью других. Разыгрывал уверенного в себе человека. Притворялся маленьким мальчиком в присутствии мэтров; перед теми, кто моложе, изображал добряка и великого человека, который не виноват в том, что он гений.

Слишком интересовался киосками, в надежде увидеть там свои книги, слишком присматривался к газетам, надеясь найти там свое имя. Слишком часто дарил и посвящал книги, прощая, во внезапном наплыве нежности, некоторых критиков, которые облагодетельствовали меня тем, что не сказали о моих книгах ни хорошего, ни дурного.

…Слишком много говорил о себе. О да, слишком, слишком! Слишком много говорил о Паскале, Монтене, Шекспире и недостаточно читал Шекспира, Монтеня и Паскаля.

В театре слишком вертелся направо и налево, как снегирь, чтобы подзадорить свою еще такую юную славу. Всегда слишком быстро отказывался от своих первых впечатлений. Слишком часто читал статьи Коппе, с намерением доказать себе, что я поумнее его.

И я бью себя в грудь, говорю: «Войдите!» — и встречаю себя очень приветливо, уже совсем прощенного. Слишком хвалил тонкие журналы, хотя никогда их не открывал, и слишком презирал газеты, хотя прочитывал их ежедневно по четыре-пять штук. Слишком много разглагольствовал о моем поколении и слишком тщательно скрывал свой возраст. Слишком много говорил о Барресе и недостаточно часто писал его имя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});