Очерки из будущего - Джон Манро

туманный вечер, на душе у меня было тошно. У меня было ужасное, но смутное чувство, что я рождаюсь в новом мире, где нет ни удобств, ни надежд, ни амбиций старого. Но кроме смутного, но ужасного чувства беспомощности и тошнотворного ужаса перед чем-то неизвестным, мои чувства не были совершенно определенными, за исключением одного вопроса – мне очень хотелось съесть миску черепахового супа. Поскольку я не был голоден и никогда не отличался эпикурейством, возможно, это была моя родовая тяга к удобствам, с которыми мне предстояло расстаться, сведенная до узкой формы, что соответствовало моему тогдашнему душевному состоянию. Во всяком случае, я почувствовал сильную тягу к этой миске черепахового супа, поэтому, сказав мистеру Брауну, что вернусь через полчаса, я отправился к Берчу в Корнхилл. Я съел примерно половину тарелки супа, выпил полпинты хереса, два бренди и содовую и внимательно прочитал рекламный раздел "Таймс". Если бы я захотел, я мог бы углубиться в страницу с передовицей, но я этого не сделал. Я попытался прочитать статью в какой-то газете, кажется, в "Стандарт", но не смог. Мой разум, казалось, двигался так медленно, что я был просто обескуражен многообразием идей, которые он содержал. Но рекламные объявления для меня были кстати. Их было легко понять. Чтобы понять их, не требовалось ни перечислять, ни сравнивать идеи, и они давали мне повод задуматься о чем-то нестрашном. Наконец, взглянув на часы, увы, мне пришлось заложить свои ценные золотые часы и цепочку, я увидела, что уже почти четыре часа. Я взглянул на содержимое своего кошелька – соверен, полусоверен и два флорина. Это, а также несколько шиллингов в банке и мебель в моих покоях в Темпле – все, что у меня осталось. Минут пять я сидел, глядя на часы, пока они не показали четыре. Затем я выпил еще бренди с содовой. А потом, когда было уже десять минут четвертого, я отправился в обратный путь к господам Брауну и Джонсу.

Я как раз дошел до угла Банка, когда встретил мистера Джеймса Вентворта. Мистер Вентворт был одним из тех загадочных людей, у которых нет ни профессии, ни видимого рода занятий, у которых (мы уверены, не зная точно почему) нет своей частной собственности, но у которых всегда есть немного денег в кармане, и которые обычно занимаются продвижением гигантских финансовых схем. Впрочем они были приятными собеседниками, как правило, и коренными жителями Лондона. Я был знаком с мистером Вентвортом около двенадцати месяцев или даже чуть больше. Он был лейтенантом в кавалерийском корпусе, он продал все и спускал деньги в барах, но по тем или иным причинам его не приняли в общество, хотя все кутили на его банкетах. В то время, о котором я рассказываю, ему было около тридцати шести лет. Жил он, как я понял, в основном на пособие от богатой тетки, так как свое состояние он проел много лет назад, и, со всей буйной энергией восемнадцатилетнего юноши, делил свое время между удовольствиями клуба в Вест-Энде, где он часто развлекал меня, и бурлением Сити. Несмотря на разницу в возрасте между нами (мне было всего двадцать три года), мы были большими друзьями, ибо не было человека, чье общество мне нравилось бы больше, чем общество Джеймса Вентворта, который знал все и всех, и чей мозг всегда кипел весельем, анекдотами и коммерческими предприятиями. За всю свою жизнь я не знал такого заядлого выдумщика финансовых проектов, как мистер Джеймс Вентворт, из клуба "Омнибус" на Пэлл-Мэлл, и "Пик-ми-ап Чэмберс" на Пикадилли.

– Ну, старина, – сказал мистер Вентворт, когда мы пожали друг другу руки, – как дела?

– Как дела? – ответил я, – Плохо, как только может быть в жизни. Дело в том, что я разорен.

– Разорены! – воскликнул Вентворт. – Давайте перейдем здесь, я хочу попасть на Ломбард-стрит.

– Нет, – сказал я, – я должен вернуться на Трогмортон-стрит.

– Ерунда! – сказал Вентворт. – Пойдемте, пока есть возможность. Я хочу вам кое-что сказать. Быстрее! За этим автобусом. Вот так.

И не успел я толком сообразить, что делаю, как снова оказался на Корнхилле.

– А теперь, – сказал Вентворт, – зайдем сюда, к Бёрчу, и расскажете мне обо всем.

Поэтому мы отправились к Берчу, и за очередной порцией бренди с содовой и тарелкой супа, который он заставил меня съесть, я рассказал историю своих потерь, испытывая при этом странное чувство облегчения от того, что выкладываю свои неприятности человеку, который был намного старше меня и с которым я мог говорить откровенно.

Вентворт внимательно выслушал мой рассказ. Когда я закончил, он, казалось, глубоко задумался на минуту или две, а затем сказал, обращаясь скорее к себе, чем ко мне:

– Старая, старая история. Ты помните, что я сказал вам в последний раз, когда мы виделись, – что биржа, это машина, построенная таким образом, что во время сделок банкиры выигрывают всегда, иначе они не смогут жить.

– Да, – сказал я, – и я жалею, что не последовал вашему совету.

– Ну, ну, – сказал Вентворт, – нет смысла плакать над пролитым молоком. Теперь позволь мне задать вам вопрос как другу. Ответите вы на него или нет, как вам будет угодно. Кроме денег, которые ваши брокеры держат в качестве покрытия, какая у вас собственность?

– Никакой, – ответил я. – Вы же помнишь, я часто говорил вам, что все мое имущество было в акциях и паях; и они, и вся прибыль с них, находятся в руках Брауна и Джонса.

– Но, – сказал Вентворт, – у вас разве нет денег в банке?

– Около десяти шиллингов, – ответил я с неудачной попыткой улыбнуться.

– Хм, это плохо, – сказал Вентворт, который, казалось, о чем-то очень глубоко задумался. – Но ведь есть мебель в ваших покоях, во сколько она вам обошлась?

– Около 350 фунтов.

– Как давно она у вас?

– Около восьми месяцев.

– У вас есть квитанции? Она вся оплачена?

– Да.

– Вы можете выпить еще бренди с содовой? – воскликнул Вентворт, поднимаясь с лицом, сияющим от радости. – Я не имею в виду, можете ли вы заплатить за него, но сможете ли вы выпить его, не причинив себе вреда?

– Ну, смею сказать, что смогу, – сказал я, удивленный его волнением.

– Два бренди и содовую, мисс, пожалуйста, – сказал он девушке за стойкой бара. – Теперь, – сказал он, когда они стояли перед нами, – если я скажу вам, что ваши 8000 фунтов в такой же безопасности, как если бы они лежали у вас в кармане в банкнотах Банка Англии, вы обещаете мне две вещи под честное слово мужчины и джентльмена?

– Во-первых, что вы