Нубийский принц - Хуан Бонилья

— Видел парня, который разбил голову о стену? Это вполне мог быть наш нубиец.

Я промолчал.

— Даже если это не он, все равно отличный трофей для Клуба. Вылитый Майкл Джордан. Жалко, — вздохнула албанка.

В Клубе существовало специальное подразделение из самых дорогих моделей, похожих на знаменитостей. Докторша старалась потакать вкусам самым разборчивых клиентов: в их распоряжении имелись клоны моделей, например Тайсона Бекфорда и Наоми Кэмпбелл, теннисисток, вроде Анны Курниковой, актеров и актрис, от блистательной копии Джона Гэйвина — подтянутого и сексуального, как в “Спартаке”, а вовсе не такого, каким он представал, играя респектабельных буржуа, — до молодого Пола Ньюмена и Бреда Питта, от очаровательной Одри Хепберн — не мое приобретение, — которую часто приглашали в качестве спутницы на светские мероприятия, до сногсшибательной Деми Мур, которой пришлось покинуть Клуб из-за рака груди, удостоившись на прощание идиотского комментария Лусмилы (“Надо же, а я думала, они силиконовые”). Среди моих трофеев было несколько клонов, но особым успехом они не пользовались, должно быть, мне нравились несексуальные актеры. Мне повезло только с одним парнишкой, которого я повстречал в Барселоне, буквально в двух шагах от кабинета Докторши. Парень был вылитый Кассиус Клей, и Докторша пришла от него в восторг. Чтобы набить себе цену, я соврал, будто выслеживал трофей не одну неделю, прежде чем обнаружить его в квартале Ла-Мина, одном из самых бедных и опасных в городе, и мне стоило большого труда заполучить его, но твердость и профессионализм в конце концов взяли верх.

Я пару раз бывал в Малаге, но охотиться здесь мне прежде не приходилось. Город славился многочисленной и разношерстной иммигрантской общиной, но у меня всегда находились дела поважнее. Тем не менее мне всегда казалось, что Малага может принести знатный улов, если действовать с известной осторожностью. Лусмила призналась мне в такси, по дороге в отель, что одно время, измученная невероятной севильской жарой, пыталась побираться на здешних улицах, где дышалось значительно легче из-за близости моря. Это жестокий город, констатировала она. И не пожелала сообщить подробности. Таксист покосился на нас в замешательстве, но сказать что-либо постеснялся. Мне показалось, что слова албанки как нельзя лучше соответствуют царящему вокруг напряжению: забастовка мусорщиков длилась десятый день, и оставалось только поражаться, как город до сих пор не запылал.

Повсюду виднелись горы мусора, горожане в белых масках старались поскорее покинуть зловонные улицы, посреди проезжей части валялась дохлая крыса. Я спросил у таксиста, есть ли надежда, что конфликт мусорщиков с мэрией благополучно разрешится, и тот ответил в стиле воинственных типов, которые обожают звонить на радио, чтобы выплеснуть в эфир очередную порцию брани. По словам таксиста, мусорщики — это уроды и козлы, которые только и знают, что торговаться за прибавку к зарплате и лишний день отпуска вместо того чтобы работать, богатеям из городской администрации, живущим в чистеньких кварталах, из которых мусор по ночам вывозят частные компании, на все плевать, а спасти положение могут “только войска”. В некоторых частях города ситуация была близка к настоящей катастрофе, полчища крыс становились все опаснее, а всеобщее отчаяние со дня на день грозило обернуться бунтом. Лусмилу монолог таксиста позабавил. Она считала, что здешний кризис должен пойти на пользу нашему делу.

— Стало быть, работаем вместе? С чего начнем? — спросил я в вестибюле отеля, пока мы дожидались, когда нам выдадут ключи от номеров. Я с раздражением услышал в собственном голосе дрожь. Лусмила, как никто другой, умела использовать чужие слабости в своих целях. На мой вопрос она дала самый худший из возможных ответов: презрительно пожала плечами. Я настаивал:

— По-моему, нам лучше действовать отдельно, на свой страх и риск, и встречаться раз в день, скажем, за завтраком, чтобы держать друг друга в курсе, то есть я имею в виду, не терять друг друга из виду, ты только не подумай, что я навязываюсь.

— Лучше за ужином, — отозвалась албанка. — Я встаю очень рано и никогда не завтракаю.

Распаковав чемодан и развесив рубашки в шкафу, я решил немедленно приступить к делу. Меня подстегивало присутствие Лусмилы. Наше противостояние чем-то напоминало ту дурацкую гонку, которую я затеял тогда в Севилье. Впрочем, с тех пор в игре значительно повысились ставки. Докторша заверила меня, что я получу ее место в барселонском офисе, даже если трофей достанется албанке. Теперь, когда стало ясно, как далеко простираются амбиции Лусмилы, я не удивился бы, узнав, что она решила использовать наше дело для небывалого карьерного скачка из моделей в начальницы отделения. Я позвонил администратору и попросил принести в номер пачку сигарет. На самом деле мне хотелось пообщаться с кем-нибудь из местных. Рыжий малый, который притащил мне сигареты, отчаянно заикался. Я поневоле вспомнил Гальярдо и слова Докторши о том, что все рыжие больные. Я показал посыльному фотографию нубийца и спросил, знает ли он, в каком парке сделан снимок. Он буркнул: “Как же”.

— А в каком парке собираются негры?

— Да их тут везде полно. Как стемнеет, уже на улицу не выйдешь. Они все парки заполонили, — зловеще проговорил посыльный, старательно отводя глаза.

— Да ладно, — усмехнулся я.

— Честное слово, они буквально повсюду, зараза похуже мусора, — заверил меня посыльный и, помолчав, выпалил: — У меня чуть портфель не увели.

Трагическая история портфеля нисколько меня не волновала. Личный опыт — обманчивая штука: смотреть на мир сквозь призму пережитого значит ничего в нем не разглядеть.

Я расплатился за сигареты, не прибавив ни цента на чай. Перед уходом посыльный произнес с неприязнью в голосе:

— Сходи к Английскому Двору, на Пуэнте-де-лас-Америкас, там негры кишмя кишат.

Эх, как же нам не хватает всевидящего автора, который перенес бы нас на крутые горные склоны, где уцелевшие нубийцы укрылись от суданских властей, и развернул бы перед читателем эпическое повествование о храбром юноше, который сумел вырваться из лап головорезов в форме правительственных войск и вместе с горсткой не менее храбрых товарищей пустился в легендарное плавание на утлом суденышке к вожделенному берегу. Попутно всевидящий автор устроил бы нам небольшую экскурсию на виллу таинственного клиента, по мановению которого закрутились шестеренки поискового механизма клуба “Олимп”, отметил бы невиданную роскошь его апартаментов, описал бы во всех подробностях его рабочий день, с изрядной долей юмора изобразил бы его супругу — и ее коллекцию обуви — и перечислил самых видных из его любовников. К несчастью, единственный всевидящий автор, которого мне довелось знать, остался валяться в прихожей с проломленным черепом. Хоть это и не имеет прямого отношения к нашей истории, скажу, что Паола выдвинула против меня обвинение в убийстве ее ротвейлера; на суде я клялся, что пес напал на меня первым по приказу своей хозяйки, но судья возразил, что животное хорошо меня знало и к тому же едва ли могло подчиняться командам, отданным при помощи телепатии. В результате меня обязали выплатить немыслимую для детского футбольного тренера сумму, так что отцу пришлось спасать меня от долговой ямы при помощи своей чековой книжки. Выписывая чек, он произнес одну из своих чеканных фраз: “Хуже убийцы собак, только убийца собак, который не может заплатить за то, что делает”.