Горящая колесница - Миюки Миябэ

— Совсем наоборот, ведь если придираться к таким вещам, останешься без надёжных нанимателей. Мы требуем единовременный начальный взнос в размере трёхмесячной оплаты и договор подписываем, всё как полагается. Покуда жильцы не доставляют беспокойства, никаких условий мы не ставим — не наше дело, как они живут и где работают.

Похоже, что сама Нобуко была прилежной деловой женщиной. Никакой косметики, строгая причёска… Даже лёгкое напряжение, с которым она держалась из-за искреннего усердия, было притягательным и молодило её.

— Она жила тихо и мирно, эта госпожа Сэкинэ. При встрече всегда здоровалась…

Хомма не спеша кивал, словно соглашаясь с Нобуко. Да, всё верно — адвокат Мидзогути тоже говорил, что два года назад, при встрече, Сёко Сэкинэ показалась ему спокойной и рассудительной.

И вот такая особа исчезает без предупреждения, оставив мебель и пожитки…

Хомме показалось, что самые худшие его предчувствия оправдываются. Если бы настоящая Сёко Сэкинэ просто продала своему двойнику данные посемейного реестра, то зачем бы ей надо было бежать из дома среди ночи? Просто сменила бы квартиру, переехала обычным порядком. Даже если допустить, что она собиралась обновить всё имущество, включая мебель, то и тогда можно было бы обойтись без экстравагантностей. Достаточно было сообщить домовладельцам…

Настоящая Сёко Сэкинэ исчезла из этого дома два года назад, семнадцатого марта. Никому ничего не сказала, тихо растворилась без следа. А уже в начале следующего месяца под её именем в квартале Хонан поселилась совершенно другая женщина.

Хомма почувствовал, как в животе что-то перевернулось, медленно стала подступать тошнота.

Да, в чёрном ящике-то, оказывается, не бирюльки какие-нибудь, не счёты, а замысловатой формы лезвие — неловко ухватишь и того и гляди порежешься…

Нобуко Конно смотрела на него так, словно что-то заподозрила. Хомма кивнул на коробку:

— Можно взглянуть?

— Конечно, пожалуйста!

Примостившись у стола для приёма посетителей, он снял с коробки крышку.

— Мебель и всё такое мы частью продали, частью сдали в утиль, а это…

Вещей в коробке было не много. Три магнитофонные кассеты, пять пар дешёвеньких серёжек. Ещё была жемчужная брошка в футляре. Тетрадь для записи расходов, заполненная только на первой страничке (бумага на краях пожелтела). Полис общегражданской медицинской страховки, давно просроченный. Полис действовал до 31 марта 1989 года и зарегистрирован был по адресу этого самого дома.

Ко всему этому имелась ещё потрёпанная книжечка клиента парикмахерского салона и два томика карманного формата. Обе книги были историческим повестями с авантюрным сюжетом.

Странный набор вещей.

— А что на кассетах?

— Вроде бы музыка. Дочка слушала один раз, говорит, что, скорее всего, записано с приёмника.

Кроме вещей, были ещё какие-то бумажки. Вот, например, памятка посетителям районной поликлиники. Часы приёма врачей, план этажей и расположения кабинетов, инструкции пациентам: как записаться на приём, где получать лекарство… Сюда же вложен чек оплаты за медицинское обслуживание. В 1988 году, 7 июля, Сёко побывала у терапевта. Ладно, если бы только это, но на полях шариковой ручкой записан был какой-то телефонный номер.

— А это что? — спросил Хомма у Нобуко. — Вы пробовали звонить?

Нобуко кивнула:

— Да, позвонила. Я думала, что это может быть телефон её знакомых или друзей.

— Ну и как?

Нобуко постучала по коробке с розой:

— Сюда попала!

— Что?

— Это оказалась «Розовая линия». Их телефон — компании, которая торгует по каталогам. Видно, пока Сэкинэ-сан ждала приёма в поликлинике, она полистала журналы и обратила внимание на этот номер, вот и переписала его. А потом, наверное, позвонила туда, и ей прислали каталог.

Хомма снова стал разглядывать крышку коробки:

— Так это торговля по каталогам!

— Ну да, только это не для мужчин. Фирма специализируется на женском исподнем, на всяких там чулках…

— Исподнее — это что?

— Бельё! — Нобуко рассмеялась.

— Значит, эта коробка тоже была в её квартире?

— Да, вот я и сложила туда то, что не поднималась рука выбросить. Украшения эти не продать, а книги выбрасывать не хотелось.

Под больничной памяткой была другая бумажка. Это был рекламный листок кладбища с цветными фотографиями. Кладбище находится в Уцуномии, называется «Вечнозелёный сад».

— Уж не собиралась ли Сёко Сэкинэ купить место на кладбище, когда умерла мать?

— Наверное, хотела сделать матери могилку… — предположила и Нобуко.

— Так вы знали, что у неё мать умерла?

— Конечно знала! Ведь мать была её поручителем, когда она к нам вселялась. Сэкинэ-сан мне сразу сообщила, что мать умерла, когда это случилось.

— Говорят, несчастный случай?

Нобуко поморщилась:

— Вроде бы пьяная упала с лестницы где-то возле дома, ступени были каменные…

— Это случилось в Уцуномии?

— Да, её мать жила там, одна. Она работала, бодрая ещё была женщина…

— Сэкинэ-сан горевала, когда потеряла мать?

— Да это же для неё было настоящее потрясение! Они, видно, с матерью дружно жили.

«Видимо, так, — подумал Хомма, — ведь если бы настоящая Сёко Сэкинэ действительно не ладила с матерью и не хотела даже появляться в родном городе, то зачем бы ей селиться в Кавагути, откуда до Уцуномии рукой подать, прямая ветка. Если исходить из человеческой психологии…»

Кадзуя говорил, что его Сёко не хотела даже говорить о родном городе. Но ведь это была уже «подменная» Сёко. Нечего и сомневаться в том, что Сёко-двойник даже не помышляла о поездке в Уцуномию, и упоминаний об этом городе не выносила. Вполне понятно.

Укладывая на место содержимое коробки, Хомма попросил:

— Вас не затруднит ещё немного подержать это у себя?

— Хорошо. А если бы вы сообщили нам, когда отыщете госпожу Сэкинэ…

— Сообщу непременно.

— Всё оставляете? — решила уточнить Нобуко, указывая на коробку.

— Разве что кассеты возьму, можно?

— Как хотите. Можете их послушать.

Укладывая вещи в коробку и закрывая крышку с надписью «Розовая линия», Хомма поинтересовался, просто на всякий случай:

— А в квартире Сэкинэ-сан не было каких-нибудь старых фотографий, школьных альбомов?

Нобуко покачала головой:

— Если бы были, я бы сохранила, не сомневайтесь. Но ведь такое люди берут с собой, даже когда тайком переезжают в неизвестном направлении, ведь это память. Верно ведь?

— Да, верно.

С разрешения Нобуко Хомма переписал из жилищного контракта прижизненный адрес матери Сёко Сэкинэ, который значился в графе «поручитель».

— А фотографии госпожи Сэкинэ у вас нет?

— Нет, у меня с жильцами деловые отношения, ничего личного.

— А может быть, с кем-то из соседей она была дружна?

Нобуко задумалась:

— Ну, как бы там ни было, сейчас уже в доме никого из тех, кто жил при ней. У нас люди быстро меняются.

Да, это дело Нобуко — стараться, чтобы люди менялись быстро. Ведь от новеньких каждый раз поступает так называемый «взнос за получение ключа».

— А вы не пробовали после её исчезновения звонить ей на работу? В бар «Лахаина» в Синбаси?

Нобуко опустила глаза на свои папки и нехотя ответила:

— Да, я звонила. В баре тоже удивились. Как да почему… Неужели, мол, и у нас она больше не будет работать…

— И она действительно оставила работу…

— Да, они мне потом звонили, что она не пришла в понедельник. Она у них не получила часть зарплаты, так деньги и пропали…

Хомма опять почувствовал приступ тошноты. Теперь уже он не сомневался: настоящая Сёко Сэкинэ исчезла не по своей воле, ей помогли.

— У неё в доме бывали мужчины?

Впрочем, если бы был близкий человек, то он наверняка забил бы тревогу, когда она исчезла…

Нобуко отрицательно покачала головой:

— Если и был у неё кто-то, мы об этом не знали. Вам лучше спросить в баре, где она работала.

Нобуко первой поднялась и направилась к выходу из своей комнатушки. Она открыла дверь в зал и придержала её для Хоммы:

— Плохо вы ходите. Воспаление суставов?

— Да нет, попал в аварию.

— Ой беда! Разве можно в таком состоянии ходить через силу и всё самому расследовать? Не обратиться ли в полицию? Они ведь ищут пропавших людей…

Хомма горько усмехнулся:

— Сообщение о пропаже они зарегистрируют, а искать не будут.

— Какое равнодушие!

В зале хозяин варил за стойкой кофе, а Акэми протирала окна.

Здесь, в присутствии всех троих, Хомма задал свой последний вопрос. Он достал фотографию другой Сёко, невесты Курисаки:

— Когда Сэкинэ-сан ещё жила здесь, вам не приходилось видеть эту женщину?

Сначала Нобуко, потом Акэми и наконец сам Конно — все по очереди брали в руки фотографий и внимательно рассматривали. Потом все дружно затрясли головами. То, что все трое делали это совершенно одинаково, выдавало в них членов одной семьи, хотя на первый взгляд между ними нельзя было обнаружить никакого сходства.