Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Отныне Спаситель знал: вот он – мой противник, и Я родился человеком, чтобы победить его. Иисус непрерывно изучал Своего противника и в последний вечер Своей земной жизни (Ин 16:11) засвидетельствовал ученикам, что он – «князь мира сего» (нашего космоса)!

Счастливые дни

И как бы выходя со Спасителем из мрачной пещеры на яркий солнечный свет, мы вновь возвращаемся вместе с Ним к людям. С чего Он начнет? Может быть, продолжит дело Иоанна, возглавив его? Но этого Он не делает. Священная история не знает такого, чтобы последующий пророк сменял предыдущего еще при жизни (к примеру, Иисус Навин – Моисея, Елисей – Илию) или приступал к самостоятельному служению параллельно с ним. Всегда лишь один из них выступал рабом Божьим, которого предпочел и осенил Своим доверием Всевышний. И хотя Иоанн во всеуслышание объявил, что Идущий за ним сильнее его, а он всего только Его предтеча, Иисус соблюдал установившийся священный порядок, хотя и не строго, что объяснялось исключительностью данного случая. Он не подчинялся Иоанну, а просто встал рядом с ним, держась в той или иной мере в тени, отступив на второй план и оставив за ним в открытом служении первую роль. От Своей же роли, назначенной Ему Его особенным призванием, Он до времени воздерживался.

Какое-то время – назовем его праздничными днями – Он был ничем не занят, поскольку применительно к Нему недостойно употреблять такие слова, как «досуг», «каникулы» и т. п. Сейчас Ему надлежало просто быть, позволяя собственной личности незаметно и свободно, еще не следуя велениям борьбы за Свое дело, раскрываться в свете Своего призвания.

Апостол Иоанн, восполнивший в своем Евангелии то, о чем не рассказали три первых евангелиста, повествует о времени, предшествующем вступлению Иисуса на открытое служение. Было оно по-своему праздничным и для самого повествователя, ибо именно тогда ему воссиял свет и явилась жизнь. «В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков» (Ин 1:4). Это видно хотя бы по тому, с какой тщательностью, будто ведя дневник, он прорисовывал отдельные детали, поразительно верно, как никто другой, передает апостол человеческие черты Спасителя. Тут и Его нескрываемая радость при встрече с благородными юношами, и Его искренняя похвала им, открыто высказанная, что видящий все в мрачном свете книжник непременно назвал бы непедагогичным и – с другой стороны – опрометчивым, Его простецкая житейская манера разговаривать с матерью отрывочными фразами (что ее нисколько не удивляет). И в то же время жесткое, мужественное поведение в храме. Все это вместе создает настолько яркую и красочную картину, что мы, позволив себе непредвзято прочитать эти строки, просто поражаемся: кажется, что это описание жизни обычного человека. Когда мы, люди далеко не святые, пытаемся представить себе человека истинно святого, то в созданном нашим воображением образе нет ни жизненной теплоты, ни свежести. Его поступки безупречно правильны и рассудочны, так что создается впечатление, будто ими руководит не отзывчивое сердце, а холодный расчет. Но в Нем, в Ком «слово стало плотью», святость проявляется естественно и свободно, она благородна, полна сердечной теплоты и правдива. Мы видим перед собой человека, который живет, и в котором жизни куда больше, чем во всех нас.

Если Матфей и Марк как бы подтверждают, что Иисус, вышедший, по их свидетельству, на открытое служение лишь после взятия Крестителя под стражу, жил какое-то время уединенно, то Лука самим ходом своего повествования этому противоречит (Лк 4:14 и далее). Но, как известно, он часто без соответствующей ремарки изрядно забегает вперед, выстраивая к тому же повествование не в хронологической последовательности, а руководствуясь иными соображениями, что явно наблюдается и здесь.

Отныне мы видим Спасителя внутренне уверовавшим в Свое призвание, публично засвидетельствованное Иоанном, спокойно идущим Своим путем, отнюдь не боязливо, но осторожно, более опасаясь выйти на служение прежде назначенного Ему часа. Он выжидает, как бы руководствуясь словами, сказанными Самуилом Саулу: «Когда эти знамения сбудутся с тобою, тогда делай, что может рука твоя, ибо с тобою Бог» (1 Цар 10:7). Шаг за шагом Он идет туда, куда Его зовут обстоятельства: к Иоанну; на свадебный пир в Капернаум, на праздник Пасхи в Иерусалим, на берега Иордана и, наконец, туда, откуда Он к нам пришел.

У Иоанна

Его место прежде всего там, где вновь свершалась Священная история, где властвовал раб Божий, где собирались все те, кто жаждал лучшего, горнего и к нему стремился. Здесь в толпе беспрерывно сменяющихся людей, не выделяясь среди прочих и поначалу никем не узнанный, и «бродил» Иисус в ожидании событий, которым должно произойти. Здесь Спасителю предстояло обрести тех, без кого Ему было в предстоящем деле не обойтись – мужей, готовых по-детски доверчиво, без тени сомнения искренне откликнуться на Его призыв и способных полностью Его понять. Что стало бы со Спасителем, если бы Его никто не понял! И те, кого Иисус здесь нашел – как накануне Своей смерти Он с благодарностью признается им (Ин 16:6 и далее), – были особым даром Его Отца. Он нашел их, хотя и не искал. Его искали.

Теперь мы подходим к точному отчету Иоанна чуть ли не о каждом дне той недели, которая стала поворотным моментом в его жизни, отделявшим первую ее половину, когда он был учеником Крестителя, от второй, в которой стал учеником Иисуса.

Допустим (чисто произвольно), что посланные священники и левиты (Ин 1: 19–51) пришли к Иоанну в воскресенье (в первый будничный день, начинающий неделю). К ним Иоанн обращается со словами об Иисусе – ему кажется, что Он совсем близко, хотя Его еще не видно. Все 40 дней, пока Иисус пребывал в пустыне, Иоанн недоумевал: где же Он? И вот на следующий день, стало быть, в понедельник, Иоанн видит Его вдалеке и рассказывает своим ученикам, что ему о Нем известно. Сколько сострадания, благоговения, благодарности в его словах: «Вот агнец Божий, Который берет на Себя грех мира»! (Ин 1:29) Он явно хочет с непоколебимой уверенностью, как бы официально, засвидетельствовать перед учениками, что Иисус и есть Тот, о Чьем приходе он постоянно говорил в своих проповедях, и насколько превзошел Он Своим появлением все его самые смелые ожидания.

На следующее утро двое галилейских юношей решились стать учениками «агнца Божьего» (имя, отнюдь не обещающее спокойной жизни). В среду Иоанн видит вдалеке Иисуса и указывает на Него. Скрытое величие истории проявляется в том, что Креститель не осмеливается выйти Ему навстречу и приветствовать, но и Он не приближается к нему. Удивительно тонко описано, как эти юноши молча отходят от своего прежнего учителя и молча ходят по пятам за Иисусом, не решаясь заговорить с Ним, ожидая, когда Он обратит на них внимание. Короткого разговора оказывается достаточно, чтобы между ними возник союз, который станет достоянием вечности.

Вечер они провели у Иисуса в тихой беседе. Горячему сердцу не требуется много слов, чтобы понять и быть понятому. Вся мощь первого впечатления, разумеется, обогащенного опытом долгой жизни, отразилась в словах апостола, написанных им на склоне лет (Ин 1:1; Ин 1:4) о том, что было от начала. Эти простые и удивительно понятные, осиянные священным светом слова раскрывают нам, что тогда так поразило его. «Вот это и есть изначальное. Такими были бы и мы, таким бы стал мир, но все вышло иначе, наша история пошла не по тому пути. В Иоанне человечество как бы вдруг вспомнило о своем «начале» – таком ослепительно прекрасном, подобном свету начинающегося дня. И это изначальное — Слово – «было у Бога, и Слово было Бог»[45]. Оно пребывало в недре Отчем, к Нему были обращены все Его помыслы и устремленья, в этом и заключалась Его суть. Потому и происходит это без всякой борьбы, колебаний, не как следствие некоего выбора, а непринужденно, искренне, «от начала». Невозможно яснее выразить сокровеннейший принцип духовной жизни, любовь к Богу, преисполненность и ведомость Им как прародиной духа, а все последующее – как Ему неприсущее, побочное, прокравшееся позже в этот мир, – выразить яснее, чем этими словами, лучащимися светом и теплом, и в то же время по-детски бесхитростными и простыми. В них – радостный, удивительно прозрачный и блаженный свет величия Того, Кто есть начало, альфа, а потому неизбежна и омега – конец. «В Нем была жизнь, – говорит он далее, – и жизнь была свет человеков». Сегодня мы живем в «свете» смерти. Сегодня нечистоплотность и бесцеремонность считаются признаками гениальности, а ложь, алчность и обман – ума; массовый убийца – звезда первой величины на небосводе мировой истории, и сделало его «великим» именно хладнокровное уничтожение бесчисленного множества людей. Невинность, кротость, сострадание, смирение – это все от детской наивности и недалекости. Радоваться собственной смерти, как и смерти других, в фальшивом блеске ненависти, гордыни, подлости – вот что такое сегодня «свет человеков», говорил, должно быть, себе Иоанн, но теперь я вижу, что когда-то было иначе: жизнь была светом человеков.