Сожжение - Мегха Маджумдар

хочу жить как он. Чистая рубашка, блестящие туфли, непринужденная речь. И я надеялась, что город мне даст богатство, вот как ему. Конечно, он не был богат. Я потом узнала, что такие, как он, называются средний класс.* * *

Насколько далеки мы от среднего класса, я поняла, когда увидела наш дом. Он стоял в глубине Колабаганских трущоб, и хотя матери сказали, что он построен из кирпича, это оказалось правдой только наполовину.

– Это тот дом? Вот этот вот? – кричала мать, пока мы стояли перед брезентом и жестью. – Да я прямо сейчас позвоню этому дурацкому брокеру! – кипятилась она.

Отец беспомощно улыбался соседям, которые выглядывали из окон или хмуро стояли в дверях, уперев руки в бока.

– Я пойду лягу, – сказал он наконец, когда уже чего-то не мог выносить – то ли криков, то ли болей в сломанной спине.

* * *

Через несколько месяцев моя мама приспособилась ходить на дешевый нелегальный рынок, открывающийся ночью рядом с рельсами. Там она покупала хлеб, свеклу, картошку, рыбную мелочь и готовила из всего этого завтраки. И продавала прямо перед нашим домом на рассвете. Я сквозь тяжелый сон слышала шарканье ее сандалий и звон половника о кастрюлю. Если я открывала глаза, то видела покупателей в свете батарейного фонарика, установленного на земле стоймя. Покупатели, наши новые соседи, платили десять рупий за хлеб и карри, чтобы набить себе брюхо и начать дневные дела.

Но матери пришлось это прекратить, когда начались дожди, стучащие по крышам. Колеса рикш гнали бурные волны мутной воды, она заливала очаг и лизала наши матрасы. Я брала ведро (ручка треснула, приходилось держать за дно) и вычерпывала воду на улицу, там она вливалась в поток, где рядом c коробочками семян плыли коричневые панцири тараканов.

Отцу к тому времени стало хуже. Он лежал в постели и выглядел лишь приблизительно по-человечески. Вот голова. Вот нога из-под одеяла. Руку поднял – показать радость, что меня видит. Пока он спал, мама готовила и убирала, не желая проговаривать вслух свои тревоги. Но я их знала. Папины лекарства стоят денег, а муссоны не дают ей торговать завтраками. Что же нам делать?

· Физрук ·

В последнее утро летних каникул Физрук чувствует, как шевелится под ним матрас – жена проснулась. Она садится, спускает ноги на пол, шумно зевает, обдает Физрука выдыхаемым воздухом. Его это не беспокоит, он об этом даже не думает. Снова проваливается в пленительный сон еще на десять минут. Сквозь дрему слышит, как шаркают тапочки жены по плиткам пола, как позвякивают браслеты на руке. Слышит стук мисок и кастрюль, когда она вытаскивает одну с сушилки. Хочет воду вскипятить для овсянки.

При этой мысли Физрук просыпается. Солнце светит прямо в глаза. Сколько раз он ей говорил, что хочет омлет из двух яиц и картошку в масле, но она продолжает варить овсянку, как делала каждое утро для старого отца. Но отец действительно старый, а он, Физрук? Молодой человек, энергия и сила.

Ладно, сегодня он себе сам купит завтрак, который заслужил. Даже лучше будет, чем омлет и картошка. Он идет на рынок, где в пекарне делают на завтрак качори [27]с чхолар далом [28]. Жареное тесто с начинкой из зеленого горошка и карри с чечевицей. Завтрак сибарита. А свою овсянку жена пусть сама ест!

На улице за ним увязывается бродячая собака, и Физрук ее прогоняет:

– Пошла вон!

Но собака идет за ним, ребра натягивают шкуру, из меха выдран клок, язык свисает из розовой пасти.

Физрук наклоняется подобрать с дороги палку и замахивается. Но, только когда он бросает ее, собака отступает, поворачивается и трусит прочь.

Он десяток человек за решетку засадил, знаете ли. Так что эта уличная собака пусть лучше держится подальше, а то в мгновение ока попадет под замок, ха-ха!

* * *

Однажды утром свет меркнет. Небо становится таким темным, что повсюду в округе включают лампы, и это придает рассвету оттенок сумерек. В громах и молниях бури, заливая дождем по крышам всего города, приходит муссон. Жена Физрука закрывает окна от косого дождя, а сам Физрук выходит из дома в подвернутых до колен штанах и в резиновых шлепанцах. Рабочие туфли он несет с собой в пластиковом пакете.

Физрук оглядывается, стоя в дверях. Бурая вода плещет во все стороны, улица превратилась в поток, и по нему шлепают люди, спешащие в свои офисы. Физрук замечает рикшу, разгоняющую волны в стороны – она медленно едет по улице. У нее большие колеса, а высокое синее сиденье закрыто складной крышей. Физрук вскидывает руку, кричит: «Рикша!» – водитель сворачивает к нему и лениво останавливается. У него рубашка расстегнута, шевелятся мускулистые икры, голова под установленным на руле зонтиком даже не намокла. Водитель смотрит прямо перед собой и назначает цену втрое против настоящей. Физрук, испытывая некоторую гордость, небрежно соглашается.

– Ладно, – говорит он, – поехали.

* * *

Много лет подряд школа добивается дренажа подъездной дорожки, чтобы ее не затапливало. Ее продолжает заливать в каждый муссон, и сегодня тоже. Школьницы в форме и гавайских шлепанцах держатся на сухом участке дороги, где повыше. Дожди затопили подземные логова тараканов, и эти насекомые лезут теперь из всех щелей мостовой. Они мечутся по земле, пугая девочек, которые визжат и топчут их ногами. Когда проезжает школьный автобус или останавливается машина кого-то из одноклассниц, девочки набиваются туда, чтобы их подвезли к воротам школы.

Уроки идут как обычно, но кто может думать о вторжении монголов или тригонометрии, когда в городе потоп? Весь день льет дождь, и, когда он останавливается перевести дыхание, его сменяет имитация дождя с карнизов и листьев.

На своих уроках Физрук занимается с девочками йогой, по четыре зараз – потому что столько есть у него ковриков для йоги. Остальные «медитируют» – глаза полуоткрыты, то там, то здесь слышно хихиканье. Физрук одергивает их, призывает к тишине, но он тоже знает: в дождливый день правила другие.

* * *

Во время ланча директриса, демонстрируя солидарность, покидает свой кондиционированный кабинет и садится за стол с учителями. Она тоже пришла сегодня с мокрыми ногами, и подол ее платья потемнел от воды.

– Это унизительно, – замечает преподавательница английского. – Мы, учительницы, идем в школу, приподнимая сари. Воображаю, как это выглядит в глазах учениц!

– И на родителей тоже плохое впечатление производит, – соглашается математичка.

Директриса, сидящая перед коробкой с бутербродами, поддразнивает Физрука:

– Господин Физрук, мы знаем, что у вас есть связи с влиятельными людьми.

Физрук поднимает глаза от коробки с лапшой, улыбается, но не возражает.

– Есть возможность что-то сделать с нашей дорогой? – спрашивает директриса.

* * *

И в следующий понедельник появляются двое рабочих с бейджами