Мир чудес (Дептфордская трилогия - 3) - Робертсон Дэвис

"Ты не думай, против тебя лично я ничего не имею. Я тебе цену знаю. Знаю я скалу, из которой ты иссечен. Ты из этих никудышных бостонских греков - все они торговцы рыбой вразнос или мелкие воришки. И из какого рва ты извлечен, тоже знаю, - за пятьдесят центов в час готовы стоять голыми перед художниками, даже, упаси Господи, женщины. Но я знаю, что на самом деле говоришь против меня не ты, это дух нечистый, что в тебе живет, орет дурным голосом. А я тебе запрещаю, как это делал наш всемилостивый Господь. Я сижу здесь и кричу: "Замолчи и выйди из него"".

В таких вещах Ганне не было равных. Вся ее огромная масса была напичкана библейской мудростью и цитатами, которые сочились из нее, как сок из ягод, отжимаемых через марлевый мешочек. Она подавала себя публике как библейское чудо, как некоего Левиафана в юбке. Она не позволяла Чарли говорить от ее имени. Как только он произносил вступительные слова ("А теперь, дамы и господа, я представляю вам Счастливую Ганну, четыреста восемьдесят семь фунтов доброго юмора и смеха"), она брала инициативу на себя. "Да, друзья, я живое свидетельство того, насколько может растолстеть человек и при этом нести свой груз с радостью во имя Господа. Я надеюсь, все здесь знакомы с Библией, и если так, то вы знаете утешительное откровение из Книги Притчей, глава 11, стих 25: "Благотворительная душа будет насыщена". Да, друзья, я вам показываюсь не как диковинка и, уж конечно, не как чудовище какое-нибудь, а для того, чтобы своей повседневной жизнью и общественной деятельностью свидетельствовать о безграничной милости Господа. Я здесь не для того, чтобы зарабатывать хлеб свой насущный. Я отвергла множество предложений от миссионерских обществ и крупнейших проповедников, чтобы иметь возможность объездить весь этот континент и говорить с самой большой аудиторией настоящих людей, с чадами Господними, и свидетельствовать о Вере. Мои фотографии - в том самом виде, в каком вы видите меня сейчас, каждая подписана моей собственной рукой, - можно приобрести по двадцать пять центов за штуку, а еще, опять же всего за четверть доллара, я добавлю бесценное сокровище - вот это издание Нового Завета, которое легко влезает в карман и в котором любое и каждое слово, произнесенное в Его земной жизни Господом нашим Иисусом Христом, напечатано красным. Завет продается только с фотографией. Не упустите это великолепное предложение, которое я делаю себе в убыток только для того, чтобы воля Господа воплощалась здесь у вас, в Тыквенном центре, с большей силой. Не робейте - хватайте то, что я вам даю. Я сделалась насыщена, и когда у вас будет эта моя фотография - в том виде, в каком вы видите меня сейчас, - и этот Новый Завет, вам придется признать, что я воистину благотворительная душа. Ну, так кто будет первым?"

Возможность всучивать зрителям Заветы и свои фотографии оговаривалась в Ганнином контракте; у каждого Таланта контракт содержал пункт, позволявший им что-нибудь продавать на каждом представлении. Они предлагали публике свой незатейливый товар, или за них это делал Чарли, когда зрители собирались направиться к следующему чуду. Цена всегда равнялась двадцати пяти центам. У Сонни была книга по бодибилдингу. У Молцы - только его фотография, на которой он был запечатлен с полным ртом шпаг, и продавалась она хуже некуда. Профессор Спенсер предлагал визитки с собственной подписью; визитки эти были делом хлопотным, так как на их подготовку уходило довольно много времени. Эм Дарк продавала метательные ножи, которые Джо в свободное время делал из маленьких напильников: метательный нож - это, по сути, заточка, у него нет режущего края. Хайни продавал фотографии Ранго. Зитта предлагала ремни и браслеты, изготовленные из кожи змей, которых она заморила до смерти, хотя Чарли и расписывал это иначе. Андро также торговал собственным портретом. Виллар продавал брошюрку под названием "Разоблачение шулерских секретов". Брошюрки эти предлагал зрителям Чарли, рекламируя их как стопроцентную защиту от нечестных игроков в карты, которые сплошь и рядом встречаются в поездах. Их покупали люди, которые вовсе не выглядели завзятыми путешественниками, и мне представлялось, что они хотят узнать шулерские секреты для каких-то своих целей. Я прочел эту книжонку несколько раз - она была на удивление невразумительной, а написали ее лет за тридцать до 1918 года. По договору каждый из Талантов, отработав номер, предлагал свою фотографию или что уж у него было. А когда представление завершалось (но до выступления лилипута-жонглера), Чарли еще раз настоятельно советовал публике не обойти вниманием "один из этих драгоценных сувениров, которые будут напоминать вам о необыкновенном личном впечатлении и познавательном опыте".

Очень быстро из совершенно невинного маленького мальчика я превратился в крайне искушенного маленького мальчика. Многого я набрался во время переездов на поезде из городка в городок, поскольку наш вагон служил для меня кладезем и познавательного опыта, и, безусловно, необыкновенных личных впечатлений. Я располагался на верхней торцовой полке в некотором удалении от Виллара, чье важное место в балагане обеспечивало ему нижнюю полку в той части вагона, где тряска и толчки были не так чувствительны. Я узнал о том, кто возит с собой спиртное и кто готов им поделиться, а кто держит его только для себя. Я знал, что ни Джо, ни Эм Дарк не пьют, потому что для метателя ножей пристрастие к выпивке было бы губительным. Но Дарки тем не менее были молоды и полны сил, и иногда звуки, доносившиеся из их купе, вызывали язвительный комментарий других Талантов. Я помню, как-то раз вечером Хайни, который делил свою бутылку с Ранго, подучил того отодвинуть занавеску на верхней полке в купе Дарков. Эм вскрикнула, а Джо схватил Ранго и с такой силой швырнул его вниз, в проход, что тот жалобно заверещал. Хайни предложил Джо драться, и тот, в чем мать родила и очень злой, загнал Хайни назад в его купе, где и отмутузил. Потребовался целый час, чтобы успокоить Ранго. Хайни уверял нас, что Ранго привык к любви и не выносит грубого обращения. Пришлось дать Ранго два больших глотка неразбавленного виски, и только тогда он уснул. Но, пока суд да дело, я успел хорошенько разглядеть голую Эм Дарк, и, уж поверьте мне, она ничуть не была похожа на Счастливую Ганну. Сначала от этого потока информации в голове у меня был полный разброд, но не прошло и месяца, как все стало складываться в цельную картину.

Каждую субботу, под вечер, в нашем "пульмане" происходило событие немалой важности - купание Ганны. Она все надеялась выкупаться, не привлекая всеобщего внимания, но, конечно, не тут-то было. Сперва по коридору проносилась Гас с большим куском брезента в руках и кипой полотенец. Следом за нею, переваливаясь, как утка, дефилировала Ганна в рыжеватом чепце и красном халате. Она была слишком велика и потому ввалиться в чье-нибудь купе не могла, но иногда на повороте поезда чуть ли не срывала зеленые занавески. Мы все знали, что происходит в дамской комнате. Гас расстилала там брезент, Ганна становилась на него, нависая над раковиной, а Гас протирала ее большой губкой. Этим деянием христианского милосердия она заслужила себе прозвище Слонопротирщица, правда, называли ее так за глаза. Немало времени уходило на то, чтобы высушить Ганну - до многих своих мест сама она не могла дотянуться, и Гас протирала ее полотенцем, с шипением выпуская воздух между зубами, будто грум, успокаивающий нервную лошадь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});