Путь чести (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

106-43 но н.э.

— С наступающим Рождеством Господним! Ждите святого Николая в гости сегодня!

Крики с улицы были слышны даже через закрытые окна, за которыми крупными хлопьями падал снег. День перед Рождеством — время, когда любой становится немного счастливее, на время забываются распри и ссоры, а католики и протестанты, если не проводят святую ночь перед камином с семьей, то набиваются в таверны и празднуют, забыв о вражде и взаимных претензиях. Во всяком случае в Эрфурте.

— Хорошие дети получат подарки! Плохие получат по заслугам! Рождество на пороге!

Я попытался потянуться, но боль в ребрах заставила опустить руки. Пуля бандита из подворотни черканула по кости и оставила на память о себе косой шрам. После боя я все-таки впал в беспамятство, и Виктория почти на себе вынесла меня к людям, а там уже меня притащили к лекарю. Я пришел в себя и пришлось влить в меня две бутылки вина, чтобы без проблем зашить рану.

— После этого ты пытался отмахиваться от герра Бедельвайса одной рукой, приговаривая, что не можешь удовлетворить его желания потому как не по этому делу. Да и вообще влюбился и будешь верен только своей избраннице. Ты был тверд, но искренне извинялся за это. Дурман — страшная вещь. — со смехом рассказывала мне Виктория на следующий день.

Католический день святого Фомы я провел в беспамятстве, а после проснулся готовым на любые свершения, однако доктор строго-настрого запретил не то что геройствовать, а просто двигаться всех меры. Идиотом я не был и пришлось стать временным затворником, благо Виктория посещала меня каждый день. А большего я и не желал. Или желал?

Неделя перед Рождеством прекрасная пора. На улицах города появляются католические вертепы и ярмарки. Одна как раз расположилась в шаговой доступности от моего скромного жилища, и я третьи сутки вставал с выкриками о наступающей святой ночи. Но самым невыносимым был запах жаренных кровяных колбас и пряностей от глинтвейна и пунша. Слюна сама предательски наполняла рот и хотелось поскорее выйти из своей темницы. А больше всего хотелось прогуляться с прекрасной Викторией по праздничному городу.

— Ждите святого Николаса и его верного Руперта! Подарки получат только послушные дети! А плохих побьет Руперт! Колокольчики уже звенят! Приходит Святое Рождество!

В католических областях наших земель день святого Николая по своей популярности не уступает самому Рождеству. По римской традиции святой Николай, добродушный епископ с длинной седой бородой и золотым жезлом. Он ходит по городам и деревням, оказывается в домах богачей и бедняков, чтобы узнать у родителей о поведении детей, выясняет, знают ли дети молитвы и песнопения, одаривает послушных. Непослушных же посещал друг и помощник святого — кнехт Руперт. Он выглядит как человек с длинной бородой, одетый в мех или покрытый соломой. Кнехт Руперт иногда носит с собой длинный посох и мешок с пеплом, а на его одежде есть колокольчики, которые звенят, предвосхищая приход Рождества. Кнехт бьет розгами непослушных детей или отставляет им вместо хороших подарков уголь, пепел и камни. А если ребенок был очень плохим весь год, тогда его посетит Крампус, его роль — наказывать невероятно капризных детей. Рогатый злобный дух либо засовывает сорванца в свой мешок, чтобы отнести в свою пещеру и затем съесть в день Рождества. А вот если ребенок искренне раскаивался, просто мазал ему лицо сажей. Согласно другим легендам, Крампус, похищая детей, уносил их в свой замок, а после сбрасывал сорванцов в море с его вершины. Страх — хороший мотиватор.

А вот в протестантских же районах Германских герцогств на Рождество одаривание детей происходит обычно без появления самого святого с его спутниками и тайно. Родители оставляют сладости, деревянные игрушки и орехи в ночь на двадцать шестое декабря в условленном месте: на тарелке на подоконнике, у печной трубы, в подвешенных башмаках, носках или чулках. Сколько радости всегда доставлял детям поиск своих подарков.

Я улыбнулся свои мыслям.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Матушка обожала этот праздник и заставила даже сурового отца его полюбить. В ее родной Франции рождественских традиций было множество, для каждого региона они отличались. Если в Эльзасе к детям приходил уже знакомый святой Николай, то в регионе басков за подарки отвечал Оленцеро. Различались и традиционные блюда. В Бургундии предпочитали индейку с каштанами, в Шампани, родине матери, — запеченный гусь, в Бретани — суп с кровяной колбасой и лепешки со сметаной. Так что детство для меня — это рождественский пирог, гусь на огне, запеченный карп и горячий отвар из ягод. Рот наполнился слюной.

— С наступающим Рождеством! Счастья и исполнения желаний! Праздник к нам приходит!

Дверь в комнату широко распахнулась, затылок обдало сквозняком, а я после последних событий отскочил в сторону от двери, не смотря на боль.

— Себастьян фон Ронин, неужто я настолько ужасна, что ты отпрыгиваешь, как только я к тебе прихожу? — Виктория картинно уперла руки в бока.

Я улыбнулся, и скривившись от прострелившей ребра боли, осел на кровать.

— Только ты и бандиты так лихо могут вламываться в жилище. А если бы я был не одет? Или еще в каком неудобном положении?

— Я бы смогла пережить, увидев тебя голым. — ухмыльнулась девушка. — Тем более, что уже видела. Ха!

Я вытаращил глаза.

— Кааак? Ты что осталась с доктором во время операции?

— Конечно, а ты думаешь кто ему помогал? — девушка доставала из корзинки свертки в бумаге. — Он отпустил прислугу на Рождество домой, так что был совсем один. А твоих друзей я еще не знала.

Я со стоном завалился на подушки.

— Да не волнуйся ты так. Все у тебя отлично. — хохотнула Виктория. — Тебе легче?

— Сейчас я бы хотел оставаться в беспамятстве. — я невольно улыбнулся.

— И не видеть меня? — девушка махнула в мою сторону салфеткой. — Фон Ронин, вы меня расстраиваете. А расстроенная Виктория — это, знаете ли, опасно.

Мог себе представить.

— А вы меня продолжаете удивлять, фройляйн Айхен. — я сел на кровати. Удивительно, но с приходом девушки боль действительно утихла, а настроение значительно улучшилось.

— Я тебе кое-что принесла. — в корзине звякнуло. — Праздник уже близко. Встретим Рождество вместе, а то сидишь как сыч один. Скучно!

— Да я один потому что не могу выходить, — я хохотнул. — Твое спасение, дорогая, дорого мне сталось. — мой многозначительный взгляд указал на рассеченную кожу ребер.

— Не важно. — махнула рукой красавица. — Я спасаю тебя, сирого и убогого, от одиночества и скуки. Без меня ты бы уже зачах и превратился в упыря. Не за что.

— Если бы мог, то обязательно благодарно бы поклонился. — улыбка не сходила с моего лица. — Особенно за убогого и упыря.

— Да ничего страшного, сударь. Поклонитесь потом. — девушка извлекла из корзинки две бутылки вина в зеленоватом стекле. — Только мне надо будет отойти до вечера. И не дай Бог, когда я вернусь хоть одна из этих бутылок будет пустой. Ты пожалеешь, что я тебя спасла, Себастьян.

Я чуть не взорвался от возмущения.

— Виктория, это я тебя спас! Я!

— Не важнооо. Бутылки. — изящный пальчик решительно указал на стекло. — Ни-ни! Помни!

— Нашла пьяницу. — надулся я. — Не нужны мне твои бутылки.

— Наши бутылки. Ну и отлично. — девушка развернулась к двери и вдруг резко подскочила ко мне и поцеловала в щеку. — Не скучай, фон Ронин, я скоро!

Не успел я вдохнуть ее аромат как красавица уже скрылась за дверью. По телу прокатилась приятная дрожь. Совершенно не хотелось расставаться с этим изяществом и непосредственностью.

Дверь решительно распахнулась.

— Гром и молнии, у меня над комнатой что написано: «Таверна. Входите без стука. Кто хочет!» — я едва бутылки успел убрать со стола.

В проеме от моей останавливающей отповеди застыл высокий и худой блондин с жидкой бородкой и очень тонкими руками.

— Себастьян, друг мой. Рад что рана тебя не изменила, и ты остался такой же язвой. — товарищ улыбнулся. — Уже и на ногах стоишь.