Самолет без нее - Мишель Бюсси

Первая тень сомнения закралась в ее душу, когда судья Вебер провозгласил, что ее внучка мертва. Нет, она усомнилась не в Божьей справедливости. В человеческой. И в правоте своего мужа.

Ее вера изменилась.

Она не поколебалась, а напротив, укрепилась. Но стала другой. Утратила созерцательность, пассивность, покорность. К Матильде де Карвиль пришло осознание того, что Бог избрал ее посредницей между собой и людьми и вооружил особой силой. Она поняла, что у нее на Земле — особая миссия, а в каком направлении следует действовать, указывала ей вера.

Я знаю, к чему способны привести рассуждения подобного рода. Знаю, что в разных уголках Земли фанатики убивают друг друга ради богов, которые ни о чем таком их не просили. В своей прошлой жизни, до того как стать частным детективом, я сталкивался с ними очень близко.

К счастью для Матильды де Карвиль, ее преображение осуществилось в мягком варианте. По меньшей мере, мне так думается. В 1981 году она просто считала, что некоторые люди глухи к Божьим наказам, и, раз уж Господь послал ей столько денег, то она наверняка не нарушит Его волю, если использует их для изменения существующего порядка вещей.

Укрепившись в своих убеждениях, Матильда де Карвиль приняла два серьезных решения. Второе из них касалось меня. Первое заключалось в том, чтобы одним майским вечером встретиться на набережной Дьеппа с Николь Витраль. Двадцать месяцев спустя, когда я разговаривал с Николь, она поведала мне, что помнит каждое сказанное тогда и каждое оставшееся невысказанным слово.

Николь Витраль увидела Матильду де Карвиль, и на ее лице появилось выражение крайнего недоверия. Машинальным жестом она стянула вместе полы кофты, прикрывая полуобнаженную грудь. Ситуация изменилась: теперь Николь Витраль знала свои права. Эмили — ее внучка. И против этого факта бессильны все Карвили вместе взятые. По этой и только по этой причине она согласилась выслушать Матильду де Карвиль.

Матильда де Карвиль стояла перед грузовичком марки «ситроен». Николь Витраль осталась в фургоне и глядела на гостью свысока. Когда та заговорила, голос ее звучал спокойно и размеренно:

— Мадам Витраль, я не стану ходить вокруг да около. Скорбь бывает разная. Одну нам переносить легче, другую — труднее. Вы знаете, что решение судьи Вебера равнозначно смертному приговору. Чтобы вернуть к жизни одного ребенка, он убил другого…

Николь Витраль раздраженно передернула плечами. Ей хотелось задернуть железную штору и прекратить разговор, но Матильда де Карвиль ее опередила:

— Нет-нет, прошу вас, не прерывайте меня. После суда прошло меньше месяца, и мы еще не вполне осознали наше положение. Сегодня у вас на руках грудной ребенок. Лиза-Роза навсегда останется в нашей памяти. Но что будет через пять, десять, двадцать лет? Будет так, словно Лизы-Розы никогда не существовало — она не будет играть в детские игры, не пойдет в школу… А Эмили будет жить. Все забудут и про авиакатастрофу, и про наши сомнения. Девочка станет Эмили Витраль. Даже если она — вовсе не Эмили Витраль, отныне она будет носить это имя. И всем будет наплевать на трагедию, омрачившую ее младенчество.

Оранжево-красный полотняный навес хлопал под порывами ветра. Николь Витраль чувствовала себя неуютно, но не решалась перебить Матильду де Карвиль.

— Николь! Вы позволите мне называть вас Николь? Да, бывает траур, который очень трудно пережить. Я не смогу сходить на могилу к внучке и отнести ей цветы. Понимаете, Николь, если я стану оплакивать Лизу-Розу как умершую, разве не совершу я тем самым тяжкий грех? Я похороню ее, а она, быть может, жива…

— Вот вы о чем! — наконец сухо произнесла Николь Витраль.

Снова задул западный ветер, но и ему оказалось не под силу хоть на волосок взлохматить строгую прическу Матильды де Карвиль.

— Нет, Николь! Вы не правы. Дослушайте меня до конца. Я вовсе не намерена отбирать у вас Эмили. Для вас сейчас все просто. Если она и в самом деле ваша внучка — что ж, тем лучше. Но если нет… Тогда вы вырастите ее, как вырастили бы приемного ребенка. Для вас не будет никакой разницы. В конце концов, ни один отец не может быть стопроцентно уверен, что ребенок, которого он считает своим, действительно его плоть и кровь. Но для меня сомнение останется…

— К чему вы ведете? — не выдержала Николь Витраль.

Ветер поднял полы ее жилета, обнажив грудь, достойную мадонны. С начала процесса Николь Витраль, постепенно привыкнув разговаривать с журналистами, адвокатами и полицейскими, обрела уверенность в себе.

— Вы хотите, чтобы девочка звала вас бабушкой? — тем же тоном продолжила она. — Чтобы время от времени звонила вам? Приходила к вам в первое воскресенье каждого месяца полакомиться пирожными?

Матильда де Карвиль не повела и бровью.

— Не надо злиться, Николь. Правда, не надо. Лиза-Роза умерла. Вы ведь чувствуете то же, что и я… Вы можете сколько угодно называть малютку Эмили, но в глубине души понимаете, что никогда не узнаете наверняка, кто она. Ни вы этого не узнаете, ни я. Жизнь загнала нас в ловушку.

Николь Витраль вздохнула:

— Хорошо. Зачем вы пришли?

— Я просто хочу помочь этому ребенку. Если это Лиза-Роза, моя совесть будет спокойна. Если это Эмили… Ну что ж, тем лучше для Эмили.

Николь Витраль вышла из-за прилавка.

— О какой помощи вы говорите? Вы хотите с ней видеться?

— Нет. Думаю, будет лучше, если она обо мне не узнает. Я понятия не имею, пожелаете ли вы когда-нибудь рассказать Эмили обо всем, что произошло. Позже, я имею в виду. Я даже не представляю, задумывались ли вы об этом. Лично мне кажется, что лучше не делать этого как можно дольше. Я не намерена подкарауливать ее возле школы в надежде уловить в ней сходство с моим сыном. Это совсем не в моем духе. Мой болевой порог не достигает такой высоты.

Матильда де Карвиль издала не характерный для нее смешок.

— Нет, Николь, у богатых людей есть более действенные способы облегчить свою совесть.

— Деньги?

— Да, деньги. Спрячьте свою гордость, Николь. В отличие от своего мужа я не собираюсь покупать у вас внучку. Это не шантаж, это сделка. Позвольте мне предложить вам дар. Взамен я не прошу ничего.

Николь Витраль не успела ответить. Гнев поднимался в ее душе подобно ветру задувавшему во все закоулки фургона. Но Матильда Карвиль заговорила снова:

— Не отказывайтесь, Николь. Вы и так выиграли. Вы получили Эмили. Я вас не покупаю. Я вообще ничего не покупаю. Просто подумайте. Зачем лишать Эмили денег, которые падают на нее с неба?

— А я не сказала, что отказываюсь, — сухо произнесла Николь Витраль. — Или что я согласна.

И добавила притихшим голосом:

— Все это звучит слишком сложно.

Матильда де Карвиль, напротив, возвысила голос:

— Откройте банковский счет на имя Эмили. Больше от вас ничего не требуется.

У Николь Витраль дрожали губы:

— И?

— На этот счет каждый год будет поступать по сто тысяч франков. До достижения ею восемнадцати лет. Эти деньги предназначены только для Эмили. Потратьте их на ее образование. На каникулы. Пусть у нее в жизни будет шанс. Разумеется, распоряжаться счетом все эти восемнадцать лет будете вы. По собственному разумению. Я предоставляю вам средства, но не требую от вас отчета. Вам не на что жаловаться…

Николь Витраль долго стояла молча, слушая, как под приливом волн перекатывается на морском берегу галька. Ветер играл полами ее жилета, обдувал ее обнаженную грудь. Потом она замерзла.

За и против.

Наконец она сказала:

— Я открою этот счет, мадам де Карвиль. На имя Эмили. Если я откажусь это сделать, буду себя упрекать. Но главное, она, возможно, будет меня упрекать. Если хотите, пожалуйста, переводите ей эти деньги…

— Спасибо.

— …но знайте, что мы к ним не притронемся!

Николь Витраль почти кричала:

— Мы будем воспитывать Эмили так же, как Марка. Мы пойдем ради них на все, и вырастим обоих. Когда Эмили исполнится восемнадцать и она станет совершеннолетней, она сможет делать с этими деньгами все, что угодно. Если захочет. Это будут ее деньги, а не наши.

Губы Матильды де Карвиль скривились в подобии улыбки.

— Вы жестокая женщина, Николь. Но я все равно вам благодарна.

Чуть помолчав, она продолжила:

— Могу я попросить вас о еще одном одолжении?

Николь Витраль вздохнула:

— Только быстрее. Мне пора закрываться.

Матильда де Карвиль достала из кармана длинного пальто ярко-голубой футляр. Открыла его и поставила на прилавок. Николь Витраль смотрела на светло-синий сапфир и не могла отвести от него глаз.

— Это старинная традиция, — спокойно говорила Матильда. — В нашей семье каждая девушка получает к восемнадцатилетию кольцо с камнем цвета своих глаз. Это повторяется из поколения в поколение. Моя мать подарила мне такое кольцо больше тридцати лет назад. К сожалению, я не смогу сделать того же для Лизы-Розы.