Алистер (СИ) - "Гори Вива"

Я вытаскиваю из прямоугольного гроба пальто и красиво накидываю на себя. Фото ещё здесь. Оно не даёт мне покоя. Была бы моя воля, я бы положил его обратно, но я не добиваюсь прослыть вором, особенно сегодня, особенно этим роковым утром. Я даже смотреть на него не буду, ни за что.

— Вставай давай, — вошёл Рю и, не упирая руки в боки (сдерживается, поди), быстро взглянул на не заправленную постель.

Я выполнил своеобразный приказ, и тот буквально за пятнадцать секунд сотворил из птичьего гнезда ложе педантичного индивида.

— Когда выходим? — спрашиваю я.

— Когда угодно, только дай мне одеться. Люди утром все бомжи.

— Не могу не согласиться! — для пущей убедительности поучительно поднял указательный палец.

А в ответ я получил многозначительное то рычание, то вздох. Следовало бы Куросаве научиться языку.

Я вздрогнул.

О боже, нет… Господи!

Часы затикали. Часовая стрелка уверенно переместилась, минутная — пересекла пять чёрточек, секундная — пробежала пять кругов. Плохое предзнаменование.

Когда время идёт точно, это значит, что на клиента скоро обрушится рояль. Это значит — опасность где-то поблизости, она притаилась. Я открываю крышку часов и проверяю. До пиковой точки ещё есть время, и его не настолько мало, насколько насторожили меня стрелки. Да в эти сутки вообще всё идёт не по плану! Как-никак Куросавены флюиды мне не всегда приходятся по вкусу.

— Ты что изваянием встал? — прокомментировал моё состояние Рю. Однако мне кажется, что выгляжу намного хуже, чем описал парень. — Говори, если что.

— Я всегда говорю, что хочу, — правда не правда, не мне судить.

— Это видно.

Мы с ним уже давно разорвали грань сарказма и истинности, для нас эти два понятия сливались воедино. Может быть, я частично и понимаю настоящие намерения Рю, но он немного не в курсе о моих. Я чувствую из-за этого дурацкую вину, поэтому смахиваю её куда подальше и возвращаюсь к клиенту.

Когда он одел футболку, я рискнул:

— А нам обязательно выходить?

Но если опасность в доме, то тоже не вариант оставаться на пустом месте.

— Надеюсь, это шутка, — Рю не принял мои слова всерьёз.

— Разумеется, — я махнул рукой и направился к выходу. — Ты идёшь? — Рю почему-то не шёл за мной.

— Да, сейчас. Только подожди меня. Я скоро.

— Ладно, Рапунцель. Песню под твоим окном я петь не буду, сам найдёшь меня, — и щёлкнул пальцами, бросая своего клиента на попечение судьбы. Напоследок услышал я фырканье и улыбнулся.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Картон фотографии потяжелел. Снова сверяюсь с часами — до смерти около часа. По предписанию Проводник ни в коем разе не в силах как-либо повлиять на время и способ смерти. Этого пункта даже нет в своде правил Проводников, вот я и пренебрегаю такой возможностью. Конец у людей уготован им при рождении, а мы всего лишь дожидаемся нужного момента.

Однако сейчас я не шибко-то желаю вспоминать об этом. Небо не ясное, но такое голубое, что я легко вспоминаю этот оттенок на радужках Куросавеных глаз вчерашним вечером. Интересно, а какого они цвета при ночном небе? Наверняка они самые красивые в мире.

Я отрываюсь от этаких странных размышлений и выхожу на улицу. Дверь была не закрыта. Очень небезопасно, я замечу. Погода и впрямь приятная. На небе многочисленное количество белых пушистых комков, собравшихся с картин морской пены. Глупо сравнивать море с небом: цвета до жути разные. Это ещё как сравнивать себя и своё отражение в зеркале. Иногда разница ошеломляет. Вот, например, я всегда привлекателен.

В таких местах и зарождается искусство. Если обернуться и пойти прямо, то мне покажется одно из чудес света — рисовые террасы. Но я уже там гулял, значит, мне следует направиться в другую сторону, исследовать иные окрестности. Элементарно, а там я увижу дома, затем город, кишащий людьми, а после — величественное строение под названием мост Бандай, пережившее многочисленные землетрясения с начала его установки. А дальше вглубь лабиринта высоток.

Я, когда не спал, обходил тему смерти Рю и с дури погрузился в воспоминания редких кадров фотографий тех, кто находится рядом с парнем в настоящем. Я прекрасно понимаю, что их категорически мало. К тому же жизнь их коротка, мне не много надо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я отношусь к завершению существования просто. Это всего лишь её часть. Я всегда так считал, и закавыка кроется как раз-таки под словом «считал». Конечно, смерть обязательна, но в ранние годы это противоестественно. Где-то считается, что помереть можно и в двадцать, а где-то — в девяносто. Разрыв внушительный, но раньше я на него не обращал должного внимания. Да чего тут ещё, живые любят скоротечность. В любых проявлениях. Опять поднимаю голову — облака переместились. Как думаете, люди бы рисовали пейзажи, если бы природа не менялась. Да, но их было бы мало. Пейзажистов тогда принимали за сбрендивших.

Неминуемо проходят десять минут.

Я начинаю немного нервничать. Обычно когда происходит что-то «правильное», мне либо надо действовать, либо довериться ситуации и тому, как с ней справится клиент. До пика ещё долго, так что я следую второму варианту. Всего лишь абстрагироваться, ничего сложного.

Помнится, во мне никогда не проглядывались зачатки нетерпения, но кое-кто приоткрыл мне туда дверь и гостеприимно пригласил пройти внутрь. А что мне оставалось, кроме как принять приглашение? Самое больное, что осознавать мне это приравнивается подкосить свой опыт, — это то, что меня не толкали, меня не пинали, я просто повёлся, как последний школьник. Не могу утверждать, сильны ли были чары, но раз я ввязался в эту историю, то пройду её вместе с Рю, бок о бок.

Я навострился и ничего не услышал, но зато приметил очень странное для меня действо: моя нога не стояла на месте. Она непроизвольно дёргалась, притаптывая ярко-зелёную траву. На миг мне стало её жалко, но затем я подумал о своём теле. Что-то в нём поменялось. Такое чувство, будто я подросток и происходит нечто ненормальное.

Однако не время и не место вникать во всю эту чушь. Я поднимаюсь.

И делать это придётся со всей осторожностью, потому как неизвестно, что окажется внутри дома. Я обхожу его сзади и натыкаюсь на чёрный вход. Отлично. Через секунду меня уже нет на улице.

Не сказал бы, что здесь полная тишина: Сумико-сан готовила, не замечая меня; конечно, каблуков же на мне больше нет. Я поднимаюсь по лестнице шаг за шагом, чтобы минимизировать издающие мной звуки. Оборачиваюсь назад ради проверки обстановки и не вижу живых. А в кармане всё не унимается ровный тик стрелок, они идут до такой степени правильно, что Биг-Бен бы позавидовал. Не могу, не до шуток сейчас вообще, а я…

Возобновляю подъём и ступаю на пол второго этажа. Сразу бросается бездействие в комнате Акиры, и я начинаю не на шутку беспокоиться о нём. Рю не должен отныне заниматься этим… По словам, намерениям, видам, хотя бы поэтому он не будет трогать младшего брата. Куросава умеет морально давить, выводить из себя, но не применяет физическую силу. Я видел Куросаву тогда, он и не думал о том, чтобы бить Акиру. А их встреча у дверного порога дома — доказательство родства. Мне приглянулась семейная любовь, проскользнувшая между ними во время объятий. Витала тёплая атмосфера. Я не забыл ни мгновения. Это невозможно.

А впрочем, стекло всегда трескается на семейных фотографиях. Под ногами сыпется прах.

Он не посмеет ударить, Рю душевно более «продвинут»… Он становится обоюдным агрессором… Рю показывает истинные лица живых, какие они на самом деле, без прикрас.

Куросава и с Акирой сделал это. Он мне ещё в тот раз показал. «Ты ему поверил? Ха-ха, интересно». Но я не верил. Вот где таилось моё упущение. Это непростительно для Зрячего.

Я лихорадочно приближаюсь к спальне Рю и тупо наблюдаю, что твориться внутри, прикоснувшись ладонью в перчатке к дереву двери. Открывается полноценная картинка того, что происходит внутри. Я размыкаю губы.

Я успел запечатлеть короткое сопротивление со стороны Рю, когда Акира держал свои маленькие ручки в области чужого горла. Мальчик практически отлетел назад, стоило Рю замахнуться, однако всё равно он не пытался наносить сильных увечий, толкая и упираясь, и поцарапал кожу младшего. Тот зашипел.