Ученье – свет, а богов тьма - Юлия Жукова

Разметкой занимаюсь до темноты – в это время года день совсем короткий. Потом раскладываю вокруг себя нитки и бисер и принимаюсь, подобно сказочному злодею, чахнуть над сокровищами. От этого бесконечно прекрасного занятия меня и отрывают оглушительное уханье и стук в окно гостиной – как я с перепугу не перевернула все коробки с бисером, ума не приложу, но, к счастью, только нитки рассыпала.

За окном светятся красные перья. Ого, да это сам прототип пожаловал. Приоткрываю окно.

– Привет, ты в дверь звонить не пробовал? – спрашиваю.

– Еще чего, глупости какие, – усмехается он, выпуская изо рта облачко пара. – Что я, всегда одинаково входить должен? Открывай, открывай, а то я через печную трубу занырну!

– Тут нет печки, – сообщаю я, открывая окно пошире. – Давай быстро, а то выстудим всю комнату.

– Я нагрею, – великодушно обещает Ирлик, перекидывая ноги через подоконник. Когти оставляют бороздки на ковре. Он в божественной форме, при всех гирляндах и в юбке, на сей раз шоколадного цвета с красными и золотыми узорами.

– Ты немного рановато, – говорю. – Рыба еще на удочке.

– Знаю, знаю, – отмахивается Ирлик. – Я пока не голодный. Просто скучно стало. По снегу мое царство засыпает, заняться там нечем. Летом-то можно хоть в кабак сходить, обыграть мужиков в бараньи или еще во что… А сейчас мне в человеческом теле холодно.

Он демонстративно усаживается перед искусственным камином, скрестив ноги так, что когти торчат по обе стороны под опасными углами.

– Ну, в доме-то, может, превратишься? – с надеждой спрашиваю я.

Ирлик морщится.

– Не хочу. У тебя тут даже живого огня нету, вроде тепло, а неуютно. Да вы меня уже все видели, от кого скрываться-то?

– Тут Азаматовы мать и брат, – говорю, подавляя желание возмутиться: у меня идеально уютный дом, а живой огонь – это постоянная опасность пожара!

– Вот не понять мне вас, людей, – встряхивает гривой Ирлик. – Какая разница, как я выгляжу? Суть-то одна!

– Когда ты выглядишь как человек, можно временно забыть про суть, – поясняю я.

– Забыть – это да-а… – протягивает Ирлик задумчиво. – Кстати! Как твоя вышивка поживает?

– Да вот, – делаю жест в сторону разложенной на столике канвы и расставленных по всем креслам коробок с богатствами. – Только материалы подобрать успела. Пытаюсь придумать, как тебя лучше изображать, и пока ничего путного в голову не приходит. Хочется похоже, но я же не художник.

Как-то незаметно для меня Ирлик внезапно оказывается посреди моего барахла, не изменив позы. Сует нос в нитки, шерудит мизинцем в бисере.

– Красиво, – заключает. – Земное все, да? На Муданге так делать не умеют. Так тебе чего, позировать надо, что ли?

– Э-э-э, собственно… А нельзя тебя сфотографировать? – решаюсь я.

Ирлик сдвигает брови под напряжением мысли.

– Это такие моментальные картинки, что ли? А как они получаются?

– Ну-у, там свет попадает на сенсор, превращается в электричество и выводится на экран… – мучительно адаптирую я институтский курс оптики.

– А откуда этот свет берется? – серьезно спрашивает Ирлик.

– Из чего-нибудь светящегося, – пожимаю плечами. – А от всего прочего он отражается и тоже попадает на сенсор.

Он все еще морщит лоб.

– Это от человеческого глаза сильно отличается? – спрашивает наконец.

– Сенсор по-другому устроен, и у хорошего глаза изображение получается лучше.

– Тогда, наверное, можно, – поднимает брови Ирлик. – Попробуй.

– Сейчас попробую, я, правда, спрашивала в другом смысле… Тут, на Муданге, среди людей считается, что по фотографии можно сглазить или еще что… поэтому, например, нас с Азаматом снимать запрещено.

Ирлик заходится хохотом.

– Ты же не думаешь, что меня можно сглазить! – веселится он, откидываясь на ковер перед камином. – Ой, не могу, уморила! Как ты себе это представляешь?

– Никак, – ухмыляюсь я, щелкая камерой. – Ты отлично получился, гляди!

– А, так это была уловка? Уважаю! – радуется Ирлик, элегантно перекатываясь по ковру, чтобы заглянуть в превьюшку. – Мм, ничего, только мне твой неживой огонь не нравится.

– Я могу взять фотку настоящего и вклеить, а с этого уже вышивать…

– Да ну, что, огня не хватает? Давай нормальный разведем!

– Ну не в доме же! – ужасаюсь я.

– Ладно, – снисходит Ирлик, – не в доме так не в доме. У вас кострище где-то было на берегу, пошли туда.

– Погоди, давай всех дождемся… У меня тут ребенок спит, не хочу его одного оставлять, а то проснется, испугается…

Ирлик со вздохом встает, подходит к манежу, скорчивается над Алэком и принюхивается.

– Он еще два часа проспит. Пошли, я терпеть не могу ждать.

Поняв, что спорить бессмысленно, я иду одеваться.

На улице не очень холодно, на небе тучи, сквозь которые еле-еле пробивается свет Второй луны. Филин, которого не взяли на рыбалку, при виде Ирлика поджимает хвост и с приглушенным всхлипом исчезает в будке. Ирлик не обращает внимания, протапливает снег своими большими ступнями, а я семеню следом, проваливаясь по щиколотку.

– Шагай почаще, – прошу. – Мне так легче идти будет.

Он бросает на меня веселый взгляд через плечо, припадает к земле и дует вперед. Теперь перед нами прямая черная тропинка до кострища. Правда, боюсь, что-то из маминых посадок пострадало.

– Еще же дрова надо взять! – вспоминаю я.

– За каким шакалом тебе дрова? – воздевает руки к небесам Ирлик. – Я захочу, снег гореть будет!

– Как скажешь, – покладисто соглашаюсь я.

Кострище завалено снегом, но, как только Ирлик встает в круг камней, ночь озаряется высоченным пламенем. Он ласково улыбается, разбалтывая огонь руками, потом набирает пригоршню и умывается им – лицо, грудь и подмышками не забыл сполоснуть. Я только успеваю щелкать. Впрочем, результат какой-то странный.

– Тут на снимках получается, что ты как будто светишься изнутри, – говорю. – Дома так не было.

– А что, не надо? – оборачивается Ирлик, лениво перекидывая язычок пламени из одной ладони в другую. – Ты же сказала, все, что светится, попадает. Я думал, так будет лучше…

– Э-мм, я еще сказала, что от несветящегося отражается и тоже попадает. А лучше – не лучше, сам смотри, только камеру мне не спали.

Ирлик приглушает костер и наклоняется рассмотреть превьюшки.

– Ой нет, мне так не нравится, – морщится он. – Тут меня и не узнать. Давай заново.

Я отхожу, а он снова разводит вокруг себя геенну, поднимает столбы искр, крутится на месте, вдруг со смехом пускается в пляс, как будто слышит какую-то музыку, которая мне недоступна. Сверкающие бусы болтаются вокруг него, перемешиваясь с искрами. Я выставила камеру на автоматическую съемку с максимальной скоростью при необходимой выдержке, потому что палец уже отсох на кнопку жать.

– Ирлик, а ты можешь сделать, чтобы у тебя перья на голове тоже стали огнем? – спрашиваю, осторожно обходя его по кругу.

Сначала мне кажется, что он не услышал, но потом он театрально взметывает гриву, и весь головной убор обращается в пламя, да и вообще непонятно, где там еще волосы, а где уже огонь.

Не знаю, сколько проходит времени, но у меня начинают зажариваться нос и замерзать ноги, когда Ирлик утихомиривается. Он присаживается на один из камней, ограждающих кострище, смиряет огонь до небольшого костерка и стряхивает с плеча несколько искорок. Вдруг что-то привлекает его внимание в самой середине импровизированной танцплощадки, и он подается вперед, садится на колени в золу, поднимая новые снопы искр, сгибается и бережно поднимает из пепла что-то маленькое.

– Что там? – спрашиваю я из-за камеры.

– Семечко горючей травы, – негромко отвечает Ирлик, как будто боится сдуть находку. – Как оно тут выжило-то…

– А что это за трава? – любопытствую я.

– Это моя трава, – нежно произносит Ирлик. – Смотри.

Я и смотрю – в видоискатель.

Из Ирликовых ладоней поднимается дрожащий золотой росток, как будто капля раскаленного металла течет вверх. Упругая почечка на верхушке тужится под горячим дыханием бога и раскрывается двумя листочками.

– Добро пожаловать в мир. – Ирлик трогательно улыбается.

Я щелкаю спуском и понимаю, что вот он, кадр, которого мне хотелось. Все эти пляски посреди пожара, конечно, эффектные, но они какие-то уж слишком очевидные. Бог огня, все как положено. А тут он такой живой, такой, как справедливо заметил Алтоша, милый, полностью поглощенный заботой о чем-то маленьком и беззащитном… Раз уж эта вышивка ему в подарок, пускай он почаще смотрит на себя такого, а зажигательные танцы – это для широкой общественности. Я решительно выключаю камеру.

Ирлик тем временем нагребает полную горсть золы с землей и аккуратно усаживает туда новоиспеченное (почти в прямом смысле) растение.

– Пойдем посадим его в плошку, – говорит, не отрывая взгляда от ало-золотых листочков.