Битва за страну: после Путина - Михаил Логинов

Обо всем этом и трепался Васильич со своим приятелем. Местом для трепа, после недолгого, но мучительного выбора: пить в бункере или сидеть с комфортом, все же выбрали террасу на пятом этаже. Терраса — рукотворное крымское «Ласточкино гнездо», выдавалось над морем так, что со всех сторон блистала вода, отражая огоньки роскошной подсветки. Такой вид, особо после заснеженного русского марта, дорогого стоит. А глотнуть коньяку можно и в номерах, по старой советской командировочной привычке.

На душе было чуток тревожно. Даже жалели, что не дернули по стаканчику перед ужином. Но возвращаться в номер, брести коридором-террасой, потом ехать лифтом, а дальше еще коридором, движущейся дорожкой, было лень — южная ночь расслабляет.

— В этих… королевствах, — Васильич хотел ругнуться, но вовремя придержал язык, мало ли где микрофоны и какая у них чувствительность, — хрен поймешь, кто визирь, кто падишах. Ну, вот этот перец, который с нами беседовал. Если по-нашему, то это вроде как зам заместителя зама главы Минфина. Проще говоря, секретарь или референт. Чего-то темнят товарищи, ответ с прошлой недели дать не могут. Мы, когда с ним говорили неделю назад, думали — уже решат. А он: «Хорошо, хорошо, подождите, подождите». Хотя бы к заму министра подвел. Дело-то на сто миллиардов евриков, даже побольше.

— Потому и не торопится, что сумма такая, — резонно заметил собеседник. — Не думаю, что тут даже министр будет решать. Король, и только он. Опять-таки, хоть парламента у них нет, а надо посоветоваться со всеми братьями, дядьями и племянниками. Хотят решить, какое обременение наложить на инвестированные гяурские деньги. Попросят еще один опреснительный завод построить или ипподром для верблюжьих бегов. А еще, может, хотят с арабскими соседями посоветоваться. Или даже Госдепартамент запросят — стоит ли связываться с большим русским чемоданом. Короче, не факт, что и на этой неделе нам ответят.

— Ох, охота верить, что эти шайтаны не знают, какой у нас цигель-цигель, ай лю-лю, — тихо и зло прошептал Васильич, — и что наш большой чемодан надо пристроить за месяц. Будут мариновать до последнего часа, а потом раз и скажут: дайте треть и все тип-топ.

— Придется согласиться. Столбов нам и трети не оставляет. Только четверть.

Васильич хотел матюгнуться. Но, несмотря на уважительное расстояние между столиками — легковушка проедет, соседи посматривали с интересом, верно, пытались понять, что за язык, что за страна. Поэтому лишь со свистом втянул безалкогольный «Мохито» и закусил местной сладостью: фиником, фаршированным тертым миндалем и вымоченным в сиропе из верблюжьего молока и меда горной пчелы.

* * *

Не во всякой палате Кремля можно услышать часы на Спасской башне. Но в этом зале были свои ходики — часы XIX века, с большим циферблатом, медными стрелками и медным кругом, украшенные матерью мудрости — Афиной Палладой. То ли одобрявшей своим присутствием мудрость собравшихся, то ли призывающей их быть мудрее.

Едва затихли шесть хрипловатых ударов — шесть вечера, как едва ли не треть почтенного собрания злорадно взглянула на наручные часы, ткнула пальцами кнопки мобильников. Хотели узнать точное время, убедиться, насколько опоздает лидер государства. Опоздания Путина на полчаса, на час и больше стали легендой. Медведев иногда проявлял вежливость королей, иногда — нет. Было интересно, а как покажет себя новый лидер?

Люди в зале собрались непростые — Общественная палата. Вернее, ее сливки — Экспертный совет Общественной палаты. Такие нюансы, как точность государственного лидера, ощущали тонко и комментировали язвительно. Кто в блогах, кто в приватных беседах. Самые смелые — в интервью.

Злюк ждало разочарование. Смолк шестой удар, и послышались торопливые шаги. В зал вошел лидер государства.

— Добрый день, дамы и господа. Жду ваших вопросов.

От вступительной речи Столбов отказался неслучайно. На встрече настояла именно Общественная палата. Правда, вопросы раздались не сразу. Казалось, общественники настроились на опоздание лидера, а как он вошел, так и растерялись.

Причин для смущения, конечно же, было больше. Ведь вся ОП еще недавно подписывала коллективные письма-обращения к народу России. Призывала не допустить олигархического реванша — не пустить во власть новоявленного фюрера и агента влияния иностранных государств. Народ, как следовало из результатов выборов, к голосу национальной совести и национального же ума не прислушался.

Поэтому можно было понять нежелание Столбова собирать заседания Общественной палаты. Но совсем уж игнорировать ее тоже было нехорошо.

Разрозненные просьбы общественников, в конце концов, стали настойчивым хором, и президент назначил встречу.

— Жду вопросов, — повторил Столбов. Было в его лице, нет, не презрение, конечно, но все же нескрываемое чувство — есть на сердце и в голове и кручины, и дела. И все они как-то не совпадают с повесткой дня этого зала. Как там сказал наглый Вовочка на уроке химии: «Марь Иванна, мне бы ваши проблемы».

Слово взял Альфред Кантор, знаменитый адвокат. Правда, последний громкий процесс он выиграл лет десять назад, но ведь Пеле и на пенсии великий футболист.

Речь свою он построил как политик. Похвалил Столбова за «свежий ветер перемен, разогнавший удушливое марево застоя». Потом достаточно изящно заметил, что свежий ветер нередко является сквозняком. А это вызывает обеспокоенность у народа, особенно же у общественности, особенно же у наиболее здоровой и прогрессивной ее части.

— Что беспокоит прогрессивную часть народа? — лениво поинтересовался Столбов.

Кантор начал перечислять. Зал уже не молчал, а вел себя, как компашка, снаряжающая гонца в супермаркет: «И чипсы не забудь, и воблу, и зажигалку купи». Если общественникам казалось, что оратор что-то забыл, они подсказывали. «Наступает клерикализм». «Демонстративный отказ от международных обязательств». «Принципиальный отказ от современного образования». «Во власти появились одиозные фигуры». «Планируются кабальные договоры с выпускниками вузов». «Введено принудительное лечение алкоголиков». «Забыта культура»…

Тут Столбов оборвал оратора, причем резко:

— В весенних поправках к бюджету Министерству культуры выделены дополнительные сто миллиардов рублей. Кто и что забыл?

Зал немножко поспорил: ту ли культуру поддерживают, какую надо поддерживать? Но боевой настрой существенно снизился.

— Вот что, дорогие мои, хорошие, — сказал, наконец, Столбов. — О частностях спорить не хочу. Сразу об общем. Ну, во-первых…

Лидер говорил тихо, спокойно. Но так уверенно и проникновенно, что стулья не скрипели.

— Во-первых, напомню, как родилась Общественная палата. Случилось это в недоброй памяти две тысячи четвертом году, когда и губернаторов выбирать перестали, и думских одномандатников. Взамен — конфетка, Общественная палата. Как вы должны знать, порядок формирования Государственной Думы будет пересмотрен, половина — опять одномандатники. У многих из вас есть шанс попытать счастье на следующих выборах. Уже нынешняя Дума стала местом для дискуссий, так что ваше политическое будущее — в ваших руках.

— Во-вторых, — Столбов повысил голос, чтобы погасить реплики. — Во-вторых, насчет судьбы Общественной палаты в нынешнем виде. Как мне известно, небольшой бюджет у вас есть. Его хватит, чтобы заказать двум вполне адекватным социологическим службам опрос общественного мнения. Вопросов должно быть два: известность и доверие.

Если, к примеру, я выясню, что господина Кантора знает больше двадцати пяти процентов граждан страны и более двадцати процентов считают его мнение авторитетным, влияющим на принимаемые решения, то он остается в Общественной палате. Касается всех. Мне самому интересно, кто народу известен и пользуется авторитетом.

Пару минут клокотал ожесточенный спор. Доносилось: «Нечестно!», «Будут одни футболисты и шансон-певцы!».

— Извините, — сказал Столбов, и все замолкли. — Извините, другого народа у меня для вас нет. А Общественная палата потому и общественная, что выражает мнение общества. Если народ не созрел до общественной палаты, пусть выбирает депутатов. Да, и в-третьих. Если даже такого опроса не будет, среди тех, кто сейчас в зале, есть те, чье мнение для меня важно. Буду иногда беседовать, один на один. Или группой. Вот так.

Еще немного обиженных и ожесточенных речей. Наконец прозвучал четкий вопрос:

— А кто мы теперь?

— Как и прежде, Общественная палата, — ответил Столбов. — Только не при президенте России. Может, при ком-нибудь другом — решайте. А президент России слушает тех, кого избрали, или кто авторитетен хотя бы для каждого пятого гражданина своей страны.

* * *

Телеканал Россия-24.