Волшебная нить (СИ) - Ольга Тартынская

печатали свои вымыслы Пушкин, Бестужев-Марлинский, Павлов, Одоевский...

Книги были Катиным спасением. Вот и теперь она думала о том, что ныне выберет для чтения, тогда как лошади остановились у крыльца.

- Как все знакомо! - вздыхала девица, выбираясь из возка. Сейчас она поднимется в дом, запрется в своей светелке и уйдет в волшебный, придуманный писателем мир. Только бы ее не трогали! Только бы не видеть несносного дядю!

- Катенька, милая, приехала! - услышала она радостный возглас и удивленно уставилась на маменьку, бегущую ей навстречу с крыльца. Марья Алексеевна не успела даже шубки накинуть, выскочила в одном платке: - Душенька моя, я вся извелась! Вполне ли ты здорова, все ли хорошо?

- Что может статься со мной? - пожала плечами Катя, отвечая на поцелуй маменьки. - Полно, вы замерзнете.

- Да как всюду разговоров о разбойниках! - Марья Алексеевна пристально посмотрела в лицо дочери, и та смешалась, оглядываясь на Настю.

- Знамо дело, - не ко времени встрял кучер, - мы еле от них ноги унесли!

- Как? - Марья Алексеевна побледнела и схватилась за сердце.

- Не пугайтесь, маменька, я же цела, - пробормотала Катя, не чая скрыться с чужих глаз.

Любопытная дворня уже окружила давыдовского кучера с расспросами. А он и рад был выставиться героем. Настя только разводила руками.

- Ты можешь заночевать у нас, а завтра поедешь спозаранку, - предложила хозяйка, и мужик с готовностью согласился. Геройство геройством, а ему вовсе не хотелось вдругорядь столкнуться с разбойниками.

Нагнав дочь у крыльца, Марья Алексеевна крепко прижала ее к груди и молвила:

- Как я перепугалась за тебя, Катя!

Девушка удивленно вглядывалась в лицо матери, силясь понять, что изменилось в доме, покуда ее не было.

- Дяденька дома? - спросила она, уводя замерзшую матушку в дом.

- Уехал. Дела у него все. Странный он нынче, не к добру...

Кате хотелось поскорее остаться наедине с книгами в своей светелке, разобраться во всем, что произошло за эти бурные дни, однако маменька судила иначе. Она не дала Кате и минуты свободной. Девица недоумевала: "Да что же стряслось?"

Марья Алексеевна велела дочери переодеться и явиться к ней для важного разговора. Катя пожала плечами и поднялась к себе. Войдя в свою комнатку, она вдруг поняла, что соскучилась по этой небольшой кроватке, по печным изразцам, по шкапу, этажерке с книгами, туалетному столику и милому затейливому комодику в форме боба. Здесь все было просто, но это был ее уютный мирок, где много читалось, мечталось и сладко спалось.

Не прибегая к Настиной помощи, Катя облачилась в ситцевое домашнее платьице, поправила волосы, убранные в простой узел, и направилась к маменьке. Их разговор длился довольно долго. Настя не раз подходила к двери, но не решалась войти.

- Ох, распекут за разбойников, не выпустят из дому никуда! - бормотала она, силясь услышать хоть слово из-за двери.

Как скоро Катя вышла от маменьки, на ней лица не было. Не глядя на горничную, делающую ей вопросительные знаки, она молча прошла к себе и заперлась изнутри.

26.

Бронский искал забвения в охоте. По пороше при первом свете дня он отправлялся верхом в поля, захватив одну из лучших гончих отца, красавца Разгуляя. Вооружившись помимо ружья арапником и кинжалом, до заката рыскал, высматривая зайца. Охота смягчала муки влюбленной души, но не спасала вовсе. Не раз Бронский ловил себя на том, что бессознательно выбирает пути, ведущие в сторону имения Денисьевых. В слепой ли надежде ненароком встретить Катю на дороге?

Измотанный и мокрый, с затравленным русаком в тороках или пустой возвращался он в усадьбу, чтобы, не дожидаясь вечернего чая, наскоро перекусить и свалиться спать. А утром - сызнова то же. Только в метельные, вьюжные дни он оставался дома, и тут уж не избежать тягостных размышлений и невыносимой любовной тоски, которую он изливал в письмах. Отправлял их Кате с оказией и по почте, но ответа не было.

Старший Бронский отговаривал сына уезжать из дому без сопровождения: как знать, может там где-нибудь бродят непойманные разбойники. Шайка была разгромлена, но Гришку так и не нашли. Как в воду канул. В избушке мельника перетрясли все до последней пылинки, но напрасно. Предводитель тревожился всякий раз, как сын отправлялся на охоту. Однако между ними решительно чувствовалось охлаждение после памятной последней беседы.

Отец негодовал на то, что Левушка нарушил слово: виделся с девицей Денисьевой. Ответить юноше было нечем, и он молча страдал. Запрет был повторен в еще более суровой форме. Объяснять причину столь жестоких мер старший Бронский вновь не счел нужным. С тех пор между ними установились натянутые отношения, и это тоже мучило Левушку. Теперь он думал о приближающемся отъезде как об избавлении, тогда как прежде хотел отсрочить его сколь можно долее. Одиночество сделалось его уделом. Бронский потерял аппетит, перестал улыбаться, не замечал дворовых девушек, которые всячески старались привлечь внимание хорошенького барчука. Особенно одна из них, красавица Федора, была настойчивее прочих.

Предводитель, казалось, не замечал перемен в сыне, да и не до того ему было. Дни его проходили в хлопотах по хозяйству, в охоте, выездах по делам предводительства, а вечера - в беседах с Казариным и другими соседями-помещиками, приезжающими скоротать вечерок по-холостяцки, в исключительно мужском обществе. Часто доставались мадера или бордо из винных погребов Бронских, и беседа оживлялась, делалась приятнее.

В один из таких вечеров, когда метель свирепствовала, не утихая, и задержала гостей куда долее обычного, Левушка безучастно сидел у камина, смотрел на огонь и тянул из бокала вино. Казарин пересказывал услышанный им однажды в московском Собрании разговор двух господ.

По его рассказу, один из этих господ, живавший за границей и восхвалявший удобства заграничной жизни, между прочим, взялся резко судить о привычках русских помещиков. Ему казалось странным, что не только знатные баре, но и небогатые помещики имеют привычку заводить многочисленную дворню. Любитель заграничной жизни утверждал, что это совершенно бесполезная роскошь. В чужих краях, где он бывал, обходятся услугами двух или трех человек, даже в самых богатых домах. "Пора бы изменить привычки, - ратовал он, - да избавиться от дворни, которая проедает половину доходов!"

Там же, в Собрании, случился известный сенатор, один из московских тузов, который и возразил тому господину: "Давно придумывают средства уменьшить дворню, но до сих пор ничего не придумали. Ведь она оставлена предками нашими. Это образ жизни, основанный на местных условиях. Иному кажется, что