Последний выстрел. Встречи в Буране - Алексей Горбачев

Раздумывая так, Дмитрий шагом ехал по лесу. То ли дали ему лошадь из подлиповского колхоза, то ли разгадала она желание наездника, но вдруг сквозь прозрачную сетку безлистых ветвей он неожиданно увидел знакомое село. Остановив лошадь, Дмитрий с радостным изумлением смотрел на милую сердцу Подлиповку. Он видел хату деда Миная с приставленной к сараюшке лестницей (это был знак: можно заходить, в селе спокойно), видел школу, дом фельдшерского пункта... И тут же ему захотелось вихрем промчаться вдоль подлиповской улицы, погарцевать под девичьими окнами, только взглянуть, увидеть Поляну в окне и мчаться назад, к Романову — задание выполнено!..

Как в полусне, Дмитрий дернул за повод, ударил пятками лаптей по лошадиным бокам, лошадь, как бы одобряя и поддаваясь его озорству, припустилась сквозь кусты, перемахнула через какую-то изгородь и зацокала копытами по мерзлой уличной тверди.

Дмитрию чудилось, будто не лошадь несет его, а крылья, что выросли за плечами. Ему казалось, что к окнам прилипли подлиповцы, они смотрят, любуются, дивясь его смелости... Он проскакал мимо школы, свернул в переулок и остановился у крыльца фельдшерского пункта, всем своим видом как бы говоря: смотри, Полина, какой кавалерист подскочил к твоему дому.

Но Полина в окно почему-то не выглянула. Дмитрий слез, привязал лошадь к столбу и шагнул на крыльцо. Сердце его колотилось и бурно радовалось: вот сейчас, сейчас он увидит Полину.

Дмитрий перемахнул сразу через все четыре ступени крыльца, вошел в коридорчик и за дверью услышал ее голос:

— Я вам дам еще горчичники...

В следующую минуту дверь отворилась, из приемной вышла пожилая женщина с лекарствами в руках, вслед за ней Полина, говоря на ходу:

— На прием не приходите, я сама к вам зайду.

Полина была вся в белом — в белом халате, в белой косынке с красным крестиком. Белизна одежды еще более подчеркивала густую смуглость лица, черноту глаз и бровей. Она глянула на Дмитрия, и в ее глазах он заметил смесь радости, испуга, удивления.

— Вы... на прием? Заходите, — торопливо пригласила она и повела его в просторную приемную, где остро пахло какими-то лекарствами. Плотно притворив дверь, она заперла ее на крючок и бросилась к нему, шепотом крича:

— Митя... Митенька, ты? Да как же ты!

— Здравствуй, Полинка, — он прижался щекой к ее щеке.

— Здравствуй, Митя... Тебя прислал Сеня?

Дмитрий отрицательно покачал головой и чуть поморщился. Он недолюбливал Сеню Филина. Ведь если бы не этот секретарь райкома комсомола, Полина была бы в отряде, и по вечерам сидели бы они в лазаретной землянке...

— Романов прислал.

— Романов? Ко мне? Почему?

— Нет, Полинка, не к тебе... К тебе я сам зашел на минутку...

— Сам? Как же ты, Митя, зачем же ты... Это неосторожно, — упрекнула Полина, а в глазах ее упрека не было, глаза блестели радостно и счастливо. — Ты, наверно, голоден? А у меня чудесный завтрак. Я как будто знала, что ты придешь...

В коридоре послышались шаги, кто-то дернул дверь.

— Погодите, я принимаю больного! — громко откликнулась Полина и зашептала Дмитрию: — Не бойся, ты пришел на прием. — И опять громко: — Одевайтесь, больной! — и зазвенела банками, склянками, делая вид, будто готовит лекарство. Потом отворила дверь.

В приемную вошел полицай — Кузьма Бублик. На нем черная шинель, черная каракулевая шапка, хромовые сапоги. На рукаве грязно-желтая повязка. Не обращая внимания на полицая, Полина заученно говорила Дмитрию:

— Будете принимать по одной таблетке три раза в день перед едой и по пятнадцать капель из этого пузырька тоже перед едой. Дня через три опять зайдете.

Дмитрий хотел было выскочить из приемной, но дорогу загородил Кузьма Бублик.

— Гусаров? — ошеломленно произнес он, расстегивая кобуру.

В руках у Бублика Дмитрий увидел свой револьвер. Ему хотелось броситься на предателя, уцепиться в кадыкастое горло и задушить.

Точно догадавшись об этом, Бублик завопил в открытую дверь:

— Мухин, Травушкин, сюда!

В приемную вбежали полицаи. Один — щуплый, кривоногий, с острым крысиным лицом, второй — широкоплечий детина с бельмом на глазу. У одноглазого широкое скуластое лицо, поклеванное оспой.

— Взять его! — приказал Бублик, тыча в грудь Дмитрию револьвером.

— Да как вы смеете! — закричала Полина, отталкивая полицаев. — Человек пришел на прием, у него плеврит!

— Зачем больного трогать, — проворчал одноглазый Травушкин.

— Веди! — прикрикнул на Травушкина Бублик.

Дмитрия вытолкали на улицу.

— Не понимаю, зачем нам этот пацан, да еще чахоточный, — опять проворчал Травушкин.

— Да ты знаешь ли, кто это? Санитарный инструктор, боец-доброволец. Понял, рябой? — ответил ему Бублик и, повернувшись к Дмитрию, процедил с явной издевкой: — Я думал, ты подох в лесу вместе с твоими ранеными.

— О тебе, подонок, я думал то же самое, — не удержался Дмитрий. — Трус, фашистам продался!

— Но, но, потише, доброволец, — пригрозил револьвером Кузьма Бублик и приказал полицаям: — Ну-ка, свяжите его, да покрепче!

Полицаи связали Дмитрия проволокой и бросили на бричку.

— Травушкин, прихвати еще лошадь, загоним в Криничном, — сказал Кузьма Бублик одноглазому полицаю.

Полицай подбежал к лошади, отвязал ее и завопил:

— Кусаешься, паршивая скотина! На тебе! — и он ударил по крупу лошади прикладом винтовки.

Лошадь всхрапнула, рванулась в сторону и переулком убежала прочь.

— Ах ты, черт одноглазый, упустил, — возмущался Мухин.

— Везите в Криничное, — приказал Бублик. — Да смотрите в оба!

— Будь спок, старшой, не убегёт, крепенько спутан, — захлебываясь, отвечал Мухин.

— Поезжайте, я вас догоню, — распорядился Бублик.

17

Полина металась по приемной, заламывала руки, чувствуя, что ничем не может помочь Дмитрию. Ему могли бы помочь только партизаны, но до партизан далеко. «Я виновата, я виновата, — кляла она себя. — Обрадовалась, что пришел он, и забыла об осторожности, не укрыла, не спрятала Митю, и погиб он, погиб... Нет, нет, нужно что-то делать, нужно бежать к деду Минаю, дед Минай что-нибудь придумает», — Полина сняла халат, косынку, набросила на плечи пальто. Но в это время в приемную вернулся Кузьма Бублик.

— Ну, здравствуй, Полина, — сказал он, протягивая руку.

Она демонстративно заложила руки за спину.

— Вы на прием? Извините, господин Бублик, я спешу на вызов...

— «Господин»... «Бублик»... Не слишком ли официально для старых друзей.

— По-моему, у вас повышено давление, полезно было бы кровопускание, — зло ответила Полина.

Кузьма рассмеялся.

— Ты все та же — остра на язык. Я не удивлюсь, если начнешь дразниться, как бывало — «Кузя, Кузя, черти в пузе»... Помнишь? Ну, как ты здесь в глуши деревенской?

— Представь себе — отлично, — с вызовом сказала она, — в полицию идти не собираюсь, работаю тем, на кого училась.

— Похвально. Профессия у тебя аполитичная, при любой власти аспирин есть аспирин. Завидую...

— Вот этого я не могу сделать по отношению к тебе. Учился на историческом факультете, мечтал шагнуть в большие сферы, но достукался до полицая... Такому падению не позавидуешь.

— Ты называешь это падением? — Кузьма сел за стол, положил руки на белую скатерть-простыню, и Полина увидела его короткие, обросшие рыжеватой щетинкой пальцы, похожие на гусениц. Ее охватило чувство омерзения и гадливости, хотелось тут же сдернуть со стола простыню и швырнуть ее в корыто для стирки.

— А можешь ли ты себе представить, — разглагольствовал Бублик, — что я потому и пошел в полицию, что изучал историю, знаю историю с древнейших до нынешних времен? Нам долбили когда-то: колесо истории вспять не вращается... А что стало? Мы, как ты знаешь, оказались поразительно бессильными перед могуществом немецкой армии. Что прикажешь делать в такой ситуации мыслящему человеку?

— Идти в предатели, изменить Родине.

Кузьма Бублик нахмурился, с упреком сказал:

— Ты никогда не отличалась осторожностью, язык твой — враг твой. Пойми, Полина, времена теперь другие... Вот ты принимала больного, а поинтересовалась ли — кто он, откуда?

— Меня это не касается, кто он и откуда. Зашел больной человек. Что же я, выгоню его? Откажу в помощи?

— Но больной может оказаться красноармейцем... Ты, надеюсь, уже знаешь, что бывает за помощь красным?

— Да что у него на лбу написано, кто он такой. Пришел, пожаловался. Осмотрела я — болен человек. Отпусти, Кузьма, парня. Лечиться ему надо.

Бублик усмехнулся.

— Разве только во имя нашей дружбы... Но твоего больного повезли в Криничное...

— Это даже хорошо! — подхватила Полина. — Я поеду с тобой и положу его там в больницу... Прошу тебя, Кузьма, идем же, скорей!