Духовный мир преподобного Исаака Сирина - Алфеев Иларион

Таким образом, нужно сначала исцелить собственную душу, а потом уже заботиться о душах других. Внутренняя жизнь с Богом важнее, чем любая благотворительная и миссионерская деятельность:

Бездейственность безмолвия возлюби больше, чем насыщение алчущих в мире и приведение многих народов к Богу. Лучше тебе самого себя разрешить от уз греха, нежели рабов освобождать от рабства. Лучше тебе примириться с душой твоей в единообразии тройственного состава — тела, души и духа, — чем учением своим умиротворять разномыслящих. Ибо, как говорит Григорий, «хорошо богословствовать ради Бога, но лучше для человека очищать себя для Бога»…[351] Полезнее для тебя позаботиться о том, чтобы мертвость души твоей по причине страстей воскресить устремлением помыслов твоих к Богу, нежели воскрешать мертвых[352].

Все сказанное не означает того, чтобы Исаак был в принципе против благотворительной деятельности: он лишь хотел подчеркнуть, что подобная деятельность больше подходит мирянам, чем монахам — отшельникам[353]. Миряне должны заниматься благотворительностью; что же касается отшельников, то их главная задача — следить за своими помыслами и очищать ум:

Ибо выполнять обязанности любви, доставляя телесный покой, есть дело людей мирских, а если и монахов, то несовершенных, не пребывающих в безмолвии, или таких, которые сочетают безмолвие с братским единодушием[354] и которые непрестанно входят и выходят. Для таких людей это дело прекрасно и достойно удивления. Но те, которые поистине избрали для себя удаление от мира и телом, и умом… не должны служить деланием чего — либо материального и праведностью дел явных… Скорее, по слову Апостола, умерщвлением земных членов своих[355] они должны приносить Христу чистую и непорочную жертву помыслов, первый плод возделывания самих себя и скорбь тела своего в терпении опасностей ради будущей надежды. Ибо монашеская жизнь равна ангельской. И не подобает нам, оставив небесное делание, держаться житейского[356].

Говоря вне контекста отшельнической жизни, Исаак подчеркивает необходимость добрых дел по отношению к ближним. Он возражает некоему монаху, утверждавшему, что «монахи не обязаны подавать милостыню»: только тот монах, считает Исаак, не обязан подавать милостыню, который «не имеет ничего на земле, не занимается телесным, не думает ни о чем видимом, не заботится о каком — либо приобретении»[357]. Общежительные монахи не освобождаются от необходимости подавать милостыню и совершать добрые дела по отношению к ближним. Что же касается отшельников, они не могут подавать милостыню, но должны обладать внутренней милостью, проявляющейся не столько в добрых делах, сколько в молитве за весь мир. В то же время не следует избегать и добрых дел, в особенности если ситуация требует немедленных действий ради помощи страждущему:

Блаженны/ милостивые, ибо они помилованы/ будут[358] не только там, но — таинственным образом — и здесь. Ибо какая еще милость может быть выше того, чтобы, когда человек проникнется состраданием к ближнему и примет участие в его страдании, Господь наш сам избавлял его душу от мрака страстей, который есть мысленная геенна, и приводил ее к свету жизни, наполняя ее наслаждением?.. И когда в твоей власти избавить страждущего от зла, не пренебрегай этим. Я не говорю, что ты должен идти и ввергать себя в подобную деятельность, когда такое происходит вдали от тебя, ибо дела подобного рода не принадлежат твоему образу жизни. Но когда что — то такое происходит прямо рядом с тобою и в твоих силах помочь страждущему… тогда берегись, чтобы не стать тебе виновным в крови страждущего, если не приложишь усилия для избавления его… Будь не мстителем, но избавителем. Будь не искателем чужих ошибок, но миротворцем. Будь не предателем, но мучеником. Не обличай, но защищай. Молись Богу о грешниках, чтобы они были помилованы[359]

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Итак, даже отшельники, в задачу которых не входят дела милосердия, должны в некоторых случаях действовать в качестве защитников и избавителей. Вообще же они должны стремиться к тому, чтобы приобрести любовь к ближнему как внутреннее качество, приобрести милосердную любовь ко всякому человеку и ко всякой твари. Через такое милосердие отшельники могут исцелить свои собственные души, — говорит Исаак, делая таким образом важное уточнение к тому, что мы цитировали выше, а именно, к мысли о том, что исцелять других не следует, пока человек сам не исцелится от греха и страстей. Если внешнее доброделание не может исцелить того, кто совершает его, то внутреннее милосердие может исцелить его душу:

Пусть у тебя всегда берет перевес милостыня, пока в самом себе не ощутишь того милосердия, которое имеет Бог по отношению ко всему миру. Наше милосердие пусть будет зеркалом, чтобы видеть нам в себе самих то подобие и тот истинный образ, который по естеству принадлежит Божией сущности. Этим и подобным ему будем просвещаться для того, чтобы нам с просветленным умом приближаться к Богу. Сердце жестокое и немилостивое никогда не очистится. Милостивый человек есть врач своей души, потому что он, словно сильным ветром, изгоняет изнутри самого себя мрак страстей[360].

Любовь, о которой говорит Исаак, есть дар, получаемый непосредственно от Бога. Учение Исаака о том, как приобретается любовь к ближнему, может быть изображено следующей схемой: человек удаляется от общения с ближними для жизни в одиночестве и безмолвии; через это он приобретает пламенную любовь к Богу; последняя же рождает в нем просветленную любовь (hubba sapya) к человечеству[361]. Тема «просветленной любви» развивается в одной из Бесед 2–го тома:

Кто обладает безмолвием и собеседованием знания, тот легко и быстро достигнет любви Божией, а посредством любви к Богу приблизится он и к совершенной любви к людям. Никогда человек, не удостоившись прежде усладительной и опьяняющей любви к Богу, не бывает способен приблизиться к просветленной любви к людям[362].

Итак, любовь к ближнему рождается из любви к Богу, а не наоборот:

Прийти от труда и борьбы с помыслами к просветленной любви к людям, и отсюда уже подняться к любви к Богу — такого в достичь в этой жизни, прежде исхода из мира, как бы кто ни боролся, невозможно. Посредством заповедей и рассудительности возможно человеку подчинить свои помыслы и очистить свою совесть по отношению к людям, и он даже может делать для них добрые дела. Но что он не сможет достичь просветленной любви к людям посредством борьбы, в этом я убежден: нет никого, кто достиг бы ее так, и никто не достигнет этой цели таким путем в настоящей жизни. Без вина не пьянеет человек, и не бьется радостно сердце его; а без опьянения в Боге никто не обретет естественным образом добродетель, которая не принадлежит ему…[363]

Речь здесь идет об особой, высшей форме любви к ближнему, которую Исаак называет «просветленной» и «совершенной» и которая, будучи даром Божиим, «не принадлежит» человеческой природе. Это не та естественная любовь к человеку, животным и птицам, что встречается в некоторых людях[364], но сверхъестественная любовь, рождающаяся от «опьянения» любовью к Богу[365]. «Просветленная любовь к людям» — это та жертвенная любовь, которая делает человека подобным Богу, любящему равным образом грешников и праведников: