Итоги № 10 (2013) - Итоги Итоги

Насильно мил не будешь

На чем же погорел «Шпион»? Судя по отзывам в Сети, нашей попкорновой публике стилевые навороты мешали следить за сюжетом. Многих разозлили «непатриотичные» игры с историей. Обидно, потому что «Шпион» — хорошее кино. Надо было просто грамотно сориентировать зрителя. У «Метро» же внятный героический сюжет с сентиментальной окраской. Именно это заставляет сочувствовать персонажам, а не сравнивать спецэффекты с голливудскими. Конечно, четких критериев в оценке потенциала фильмов нет. Даже на «фабрике грез» случаются просчеты и многомиллионные убытки. Кино хотя и живет по принципам бизнес-плана, но остается сферой творчества, где все показатели могут обрушиться или взлететь по непредсказуемым причинам. Именно поэтому инициатива Госдумы о введении квот на показ национального кино в российских кинотеатрах вызвала дружное противодействие киноиндустрии. Государство можно понять: оно финансирует нерентабельный продукт. И решение, как водится, предложено административное: принудительно увеличить долю наших фильмов в общенациональном репертуаре. Инструмент давления — НДС, от уплаты которого были освобождены кинотеатры. Теперь предлагается не облагать НДС только наше кино. Это аукнется взлетом цен на билеты, но при этом владельцы кинотеатров закон обойдут. Мы уже не раз пытались наступить на эти грабли, но отказывались от идеи силой насаждать любовь к русскому кино. Любовь зрителей можно заслужить только в ответ на любовь.

Программный директор фестиваля «Кинотавр» Ситора Алиева считает, что для этого надо искать собственную идентичность. Сумели же в нищей Румынии на волне фестивального успеха создать имиджевую киноиндустрию — они сделали свою национальную боль интересной всему миру. Кино Израиля тоже сосредоточено на внутренних проблемах, но стало понятным и за рубежом — четыре номинации на «Оскар» за последние годы. Наши же авторы не хотят говорить со зрителем о его проблемах. А наши прокатчики не умеют продвигать такие фильмы. Нам необходимы не квоты, а кинотеатры, прицельно работающие с нашим кино. «Я не понимаю, как умный и смешной фильм «Кококо» мог не собрать зрителей, — говорит госпожа Алиева. — Это непрофессионализм прокатчиков. Борьба на выживание с американским кино идет везде. Ему можно противопоставить только нечто иное, непохожее, свое. Увы, у нас нет никакой киноиндустрии. Индустрия — это круговорот денег и идей, находящих друг друга на глобальном рынке. У нас же идеи и деньги соединяются чисто формально, по внерыночным принципам. Вот и получается кино ни для кого».

Наше кино взращено в теплице, словно зимние огурцы, лишенные вкуса. Режиссерам хватает фестивалей. Продюсерам — места в очереди за господдержкой. Зрители в этой схеме оказались лишними. Так и хочется спросить: «С кем вы, мастера культуры?!»

Король богемы / Искусство и культура / Спецпроект

Король богемы

/  Искусство и культура /  Спецпроект

Борис Мессерер — о том, почему «король богемы» — это хорошо, а «развитой социализм» — плохо, об альманахе «МетрОполь» и поэме «Москва — Петушки»», о том, кто такая Галя Брежнева и как княжне Мещерской КГБ выключил телефон, а также, конечно, о великой Белле Ахмадулиной

 

C Борисом Мессерером мы дружим больше тридцати лет, из которых последние лет двадцать еще и живем в одном доме. За эти годы все происходившее в нашей жизни было общим — широкие застолья и рискованное участие (он — в качестве художника, я — автора и одного из организаторов) в знаменитом неподцензурном альманахе «МетрОполь», радости и горькие потери... Наш продолжающийся разговор не столько интервью, сколько совместные воспоминания.

— Помнишь «Одесские рассказы» Бабеля? Цитирую по памяти: «И вот тогда он получил прозвище Король...» Как ты стал известен в Москве под именем «король богемы»?

— Ну это как-то само собой случилось. Во мне ведь действительно с юности сидит какая-то безумная энергия. Я недавно нашел в старой записной книжке фантастический перечень людей, которых пригласил на какой-то свой давний праздник, и мне сейчас даже представить сложно, что я был в силах самолично обзвонить такое количество известных и не очень московских людей. Ну чтобы познакомить их, например, со знаменитым итальянским киношником и поэтом Тонино Гуэррой. Его, друга великого Феллини, тогда в Москве мало кто знал лично. А нам с Беллой Тонино и его русская жена Лора, как только появились в Москве, позвонили первым.

— Белла ведь переводила Тонино?

— Да, и он сначала никак не мог понять, отчего его относительно короткие стихи вдруг становятся на русском гораздо длиннее. Приходилось втолковывать ему, что Белла придает четкую рифмованную форму его повисающим строкам без рифм и даже ухитряется давать русскому читателю объяснение тех реалий, которые с полунамека понятны итальянцу. Гуэрра сначала открещивался от переводов как черт от ладана. «Белла! Это не мое!» — кричал он. Потом понял, успокоился, привык, видя, как реагируют слушатели на этот его русский текст. Сейчас в Москве целый клан его друзей и поклонников. Начиналось же все это с нас, с моей мастерской. Вот у меня случайно сохранился список. Прием в мастерской. 1978 год. Боже мой, кого там только нет! Писатели Вася Аксенов, естественно... Фазиль Искандер... Булат Окуджава... Великие физики — Мигдал, Бруно Понтекорво... Художник Зураб Церетели... Сатирик Жванецкий... Ты и Витя Ерофеев... Сергей Петрович Капица... Естественно, Белла... Вряд ли, пожалуй, кто-нибудь еще, кроме меня, мог тогда в Москве собрать и объединить такое разношерстное общество.

— Но ведь тебя московская богема «короновала» задолго до 1978 года, задолго вообще до появления в твоей жизни Беллы...

— Разумеется. Огромные компании были у меня все годы «развитого социализма». Немалое количество времени было проведено мной в ресторане Дома кино. Когда мне исполнилось пятьдесят лет, я целиком снял ресторан Дома актера... Художники, актеры, режиссеры, поэты, писатели...

— Помню-помню...Там играл в твою честь, гуляя между столиками, знаменитый скрипач Якулов, племянник еще более знаменитого художника Якулова. Двухметрового роста, с гривой волос...

— Причем это, извини, дорого стоило. Мне отец тогда на пятидесятилетие подарил значительную денежную сумму, которая у него образовалась от продажи машины. Увы, именно ее и все свои остальные имеющиеся на ту дату деньги я и прогулял тогда в один день. А зарабатывал я к тому времени неплохо.

— Хорошо, что хоть в долги не попал.

— Попал. Я сам с изумлением вспоминаю многие свои поступки вроде этого. Такие фантастические акции тогда в Москве мало кто мог затеять. Тогда жизнь была регламентирована, проходила под постоянным наблюдением разнообразных органов и в общем-то была бы невыносимой, если ее маразму не противодействовать. Не сотрясать ее казенные устои хотя бы подобным «богемным» образом. Не хочу теоретизировать, но, видимо, в моем характере всегда было некое фатальное предощущение судьбы, убежденность в том, что я все делаю правильно, неясное, но твердое понимание своей роли и в искусстве, и в жизни страны, извини за высокий слог.

— Тут любовь нужна. К жизни, работе, женщинам, стране, людям. Любовь, любопытство, энергия...

— ...и понимание необходимости собрать воедино, принять всех друзей, чистейших замечательных личностей того времени. Устроить праздник московской богемы не только себе, но и этим людям. Кстати, то, что мы сейчас вспоминаем, было повтором. Примерно такой же праздник я устроил и в сорок лет. Еще до Беллы.

— Я перебираю в памяти звучные имена тех лет и констатирую, что вряд ли кто из этих достойных господ в силу собственных жизненных обстоятельств и психофизики мог тогда претендовать на твой негласный титул...

— При этом я не был всеяден и никогда не опускался до идиотизма беспринципности, не переступал черту конформизма. Хотя с кем только меня жизнь не сталкивала. Даже с Галей Брежневой, дочерью «дорогого Леонида Ильича». А с другой стороны, ко мне в мастерскую приходили диссиденты. Физик Юрий Орлов, например, которого потом посадили на жуткий срок. Или журналист Андрей Амальрик, автор книги «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?», за которую он тоже получил несколько лет лагерей. Дружил я с Володей Войновичем и безвинно убиенным переводчиком и сталинским «сидельцем» Костей Богатыревым, которые жили в писательских домах на «Аэропорте». Там, где у Беллы потом появилась квартира.