Братство волка - Пьер Пело

– Я в отчаянии, Марианна. – В его голосе, однако, сожаление было немного преувеличенным.

– Неправда, – возразила она, разрывая бумажный патрон дрожащими пальцами. – По-моему, вы, наоборот, очень довольны вашим ударом.

– Вы очень мило смотритесь, когда заряжаете ружье. Словно настоящий артиллерист.

– Вы еще и смеетесь!

– Нет, Марианна, уверяю вас.

Он был совершенно искренен. Наконец она подняла на него глаза.

– Зачем вы так поступили со мной? – спросила девушка, как будто обвиняя его в тяжком грехе.

– Как я поступил с вами, Марианна? Если я что-то и сделал, то только по отношению к волку. И я об этом не жалею.

– Но, может быть, это был Зверь!

Он выдержал взгляд девушки, читая в зеленых глазах Марианны абсолютную уверенность в том, что ее лишили мрачной и ужасной привилегии. Грегуар видел, что в этих глазах прячется желание не просто победить огромного волка, разъяренного и опасного, но того, кого все искренне принимали за Зверя. И еще он понял, что если эта девушка сейчас дрожала, то не от страха встретиться лицом к лицу с монстром, а оттого, что она промахнулась…

– Я не думаю, Марианна, – заверил ее Грегуар совершенно серьезным тоном. – Это был обычный волк. Просто волк.

– Просто волк, из-за которого мы потеряли целый день. Нам больше нечего ждать здесь, и мы можем возвращаться в лагерь.

Она сделала вид, что не заметила движения Грегуара, который хотел помочь ей взобраться в седло, и поскользнулась на камне, прежде чем вставить ногу в стремя. Они тронулись в путь. Марианна покинула руины через ту же брешь в стене, через которую сюда въехала. Сделав с десяток шагов, она остановилась, чтобы их подождать, но даже не повернула головы в их сторону.

Грегуар посмотрел на Мани и встретился с ним взглядом. Индеец поднес руку к груди, приложил ее к сердцу и склонил голову в знак благодарности.

Грегуар вздохнул и, не проронив ни слова, покачал головой.

* * *

Если огромный серый волк не попал в число жертв этой охоты, то его товарищам повезло меньше: они валялись на земле с пробитыми пулями головами и сломанными челюстями.

На грязной траве в два ряда лежали ободранные туши, выставленные напоказ как достижение изнурительной охоты. А рядом с ними стояли крестьяне, сбившись в маленькие кучки по два или три человека и возбужденно переговариваясь. Они знали, что тем, кто не вернулся в лагерь, премии не достанется. Для «ополченцев» и прочих охотников это тоже был трудный день, и они не щадили ни пуль, если им было позволено держать в руках огнестрельное оружие, ни своих сил, если приходилось орудовать железными когтями, настигая лесных разбойников, лежавших теперь здесь после расправы. Все преследователи, участвовавшие в охоте, собрались на опушке, где им разрешили разбить лагерь и разжечь костры, чтобы они могли переночевать, прежде чем отправиться на новые задания или же продолжить бродяжничать по городам и весям.

Двадцать четыре волка. Три самца, десяток самок, а остальные – годовалые волчата.

Над горными склонами Обрака пошел дождь, как будто небо плакало от жалости к этим двадцати четырем убитым волкам. Черные рваные тучи кружили по небу, влекомые завихрениями высоких ветров, и не знали, то ли им свернуться в комки, то ли разбежаться по небу и покинуть это злополучное место. Волы, запряженные в телеги, ждали своих хозяев. До сих пор не расседланные лошади стояли вдоль веревки, протянутой между изгородью из серого бука. И только люди, облаченные в красную униформу и кожаные ботинки, молча подходили к рядам жертв и вновь уходили. Они едва не падали от усталости, а на их мундирах, словно для того, чтобы немного подбодрить солдат, поблескивали пуговицы, отражая случайно упавший на них солнечный лучик.

Несколько драгунов, выполняя приказ, четко прозвучавший в вечернем воздухе, разобрали большой шатер. Остальные сбились в кучу у подножия склона, испещренного бороздами от колес телег, готовящихся к отъезду. Они отдыхали, курили, жевали табак и беседовали, поглядывая на стоявших неподалеку лошадей.

Едва добравшись до лагеря, Марианна де Моранжьяс тут же покинула его, кивнув на прощание Грегуару. Она объехала вокруг шатра, который разбирали драгуны сворачивая ткань в рулоны, и, не спускаясь с лошади, уже через несколько минут в сопровождении двух солдат направилась к дороге. Откуда-то появился Тома д'Апше. Его сияющая улыбка тут же исчезла, когда он увидел знаки, которые подавали ему Грегуар и Мани.

Индеец сидел на корточках на самом краю лагеря. Он ушел туда, как только прислуга начала заниматься волчьими тушами, складывая их на телегу, которую привезли с задней площадки лагеря. Он сидел, повернувшись спиной к этому зрелищу, чтобы не видеть, как на поляне раскладывают трупы волков, и не слышать восторженных криков победителей.

Грегуар, оставаясь в седле, держал в руке картон с приколотым на него листом бумаги и зарисовывал происходящее. Он не обратил особого внимания на подошедшего к нему графа, который показывал ему на сваленные в ряд трупы животных, и лишь мельком посмотрел на его однорукого сына, капитана дю Амеля, Тома д'Апше и двух солдат, устало следовавших за ним. Они остановились в двух шагах от него, настолько близко, что Грегуар не мог продолжать игнорировать их.

– Нужно ли попросить слуг принести вам свечи, Грегуар? – спросил граф, понимая, что они загородили ему весь вид.

Доброжелательность, которую он пытался сохранить, считая ее обязательным проявлением вежливости хозяина по отношению к гостю, давалась ему все труднее. От усталости и разочарования под глазами мужчины появились серые мешки, сделав черты его лица какими-то изнуренными; его щеки впали, а борода, казалось, еще больше поседела.

– Я уже почти закончил, мсье, – откликнулся Грегуар. Граф покачал головой. Широкие поля шляпы закачались в такт его движению. Вздохнув, он произнес:

– Что ж, по-видимому, сегодня нам не удалось «загрызть Зверя», если выражаться словами вашего отца, маркиз Тома. Я боюсь, что сегодня капитан дю Амель показал нам предел своих возможностей.

Побледневший капитан нервно сглотнул и, не желая оправдываться, промолчал.

Тома д'Апше наблюдал (очень внимательно, как заметил про себя Грегуар) за действиями слуг, которые тем временем переносили на телегу окровавленные трупы волков. Что касается Жана-Франсуа де Моранжьяса, то он, подняв голову, пронзительно смотрел на всадника и, по всей видимости, не собирался уезжать.

– Мсье де Фронсак, – тихо позвал граф и кивком головы указал на Мани, все так же сидящего на корточках в сотне шагов от них. – Там… там кто-то сидит в одиночестве, видите? Откуда же вы его привезли?

– Кажется, я уже об этом рассказывал, граф. Я не считаю, что он одинок. К тому же хочу заметить, что я его не привозил: он сам последовал за мной из Новой Франции, когда эта страна еще так называлась.

– Кто он?

– Алгонкин. Стокбриджский индеец из Массачусетса. Коренные жители – те, кто выжил, – мало-помалу продавали свои территории, и в итоге к 1740 году их осталась лишь небольшая группа, которая осела в Стокбридже. Но у этих индейцев есть и другое название: могикане. И это слово в переводе означает «волки».

Граф слушал, широко открыв рот и выкатив глаза. Тома, который уже знал историю Мани, стоял неподалеку с рассеянным видом. Граф несколько раз пытался что-то сказать, но только произнес:

– Ох… – Посмотрев в сторону Мани, он вновь повернулся к Грегуару и протянул: – Значит, волк…

– Именно так. – Грегуар кашлянул.

Граф покачал головой.

– А вы… – Он немного замялся. – Вы его рисовали? У вас получились хорошие рисунки?

– Только эскизы, наброски, – ответил Грегуар.

Не говоря ни слова, Жан-Франсуа сделал три шага, подойдя вплотную к шевалье, и, к удивлению всех, вырвал у него из рук папку с рисунками. Карандаш упал на землю.

– Конечно, – сухо произнес Жан-Франсуа. – Конечно, шевалье де Фронсак посвящает весь досуг своему искусству.

Он даже не взглянул на эскиз, над которым недавно работал Грегуар, и, открыв папку, начал небрежно листать, пока не выудил из нее портрет Марианны. Неосторожным движением руки он помял лист и стал трясти им в воздухе.

Граф еще раз широко открыл рот и тяжело вздохнул. Капитан дю Амель вновь оживился, во всяком случае, он обрадовался, что внимание остальных внезапно переключилось на шевалье.

Жан-Франсуа положил рисунок в папку и швырнул ее Грегуару. Тот поймал ее и очень мягко произнес:

– Вы со злости уронили мой карандаш…

Жан-Франсуа де Моранжьяс издал гортанный рык и, развернувшись, быстро удалился, шагая в сторону шатра, который сворачивали слуги и солдаты.

– Да хранит нас Господь, – неуверенно проговорил граф, делая вид, что ничего особенного не произошло. – Как вы сказали? – Mo… канин? Настоящий индеец, черт нас всех подери, рядом с которым наши дикие охотники из Маржериды кажутся жалкими поганками? Заходите к нам, в Сент-Альбан, где вы уже были, шевалье. Мы здорово повеселимся. И приводите с собой своего слугу!