До второго потопа - Дмитрий Дивеевский

Потом, когда бой затих, Булай выбрался из окопа и ползал на коленях между трупами своих и чужих по черно-красному снегу, отыскивая чистые пятна и почти не понимая, что делает, тер и тер снегом свое лицо.

* * *

Советское наступление пошло не по плану. Спешно переброшенные дивизия СС «Рейх» и 1 танковая дивизия немцев отбросили передовые части Красной Армии. Хотя в прорыв шириной 8 километров вслед за 39 армией вводились 29 армия генерала В. Швецова и 11 кавалерийский корпус полковника С.Соколова, у немцев было достаточно сил, чтобы закрыть брешь. На 29 армию с запада навалились части генерала Линдинга, укрепленные переброшенными по воздуху маршевыми батальонами, а с востока наседала кавалерийская бригада СС «Фегелейн». Темпы наступления замедлились. Лишь «вездеходный» 11 кавалерийский корпус уже оперировал в тылу врага и подходил к Вязьме на встречу с кавалерийским корпусом генерала Белова. Но и они не смогли соединиться, потому что не было танков и артиллерии, которые применили против них немцы. Кавалеристы остановились. Завязались упорные бои. Некоторые деревни по нескольку раз переходили из рук в руки. Наступление проводилось чаще всего без поддержки танков и авиации, в неимоверно трудных условиях. Глубокий снег, мороз в 25–30 градусов, невозможность обогреться и обсушить обмундирование. Тылы отставали. Подвоз боеприпасов, медикаментов и продовольствия не обеспечивал нужд наступающих частей. Между ослабленными в боях дивизиями и даже полками образовались разрывы. Сплошной линии фронта не было. Боевые действия велись вокруг деревень и вдоль дорог. В воздухе господствовала авиация противника. Единственной горловиной, через которую осуществлялась снабжение советских частей, являлась брешь в немецкой обороне в районе деревень Ножкино и Кокошкино. Эту горловину окрестили «огненным коридором».

Немцы быстро опомнились и разработали план окружения прорвавшихся советских частей. Наше командование недооценило сил противника. Вскоре значительные части Калининского фронта оказались в полуокружении. Стали заканчиваться боеприпасы и продовольствие. ВВС калининского фронта пытались организовать доставку боеприпасов и продовольствия окруженным частям по воздуху. Но самолетов было мало. На весь калининский фронт в этот период насчитывалось только 96 самолетов различных типов. В первых числах февраля расход боеприпасов 29 армии сократился до 1–2 снарядов в день на орудие и до двух-трех мин на миномет. Ставка приказала 30 армии генерала Д.Лелюшенко деблокировать окруженных. Бои велись практически ночами, потому что днем люфтваффе контролировало воздух. Ослабленные прежними боями дивизии Лелюшенко продвигались очень медленно, преодолевая ожесточенное сопротивление. Все деревни, вокруг которых велись бои, стерты с лица земли. Разведчики Лелюшенко уже достигли расположения 29 армии в районе деревень Лебзино и Соломино и даже вывезли на санях около тысячи раненых, но соединиться две армии так и не смогли. Немцы замыкали кольцо. Измотанные беспрестанными боями армии создавали круговую оборону в Мончаловских лесах на площади двадцать на десять километров. Все командиры штабов, специальных и тыловых подразделений, кто не был там крайне необходим, были переведены в пехоту. Необходимо было беречь боеприпасы. Не было горючего для машин и тягачей. Солдаты голодали. С начала февраля перешли на хвойный отвар и конское мясо. Местное население делилось с солдатами картофелем, солью, льняным семенем.

Завершив окружение 29 армии, немцы приступили к ее уничтожению. Днем и ночью со всех направлений фашисты бомбили, обстреливали и атаковали нашу оборону. Фронт продолжал сужаться. Были велики потери от авианалетов. Штабы и госпитали переводились из деревень в леса.

Стратегический замысел Ставки по уничтожению Ржевско-Вяземского выступа врага не был выполнен. Советская армия была еще не готова к таким масштабным и глубоко эшелонированным операциям.

Немцы сумели отрезать проникшие в их выступ армии. Потрепанный полк Севки был одной из частей окруженной группировки.

16

Настя

1942 год пришел в Муром, как и во все остальные места России, тупыми и тревожными ударами народного сердца. Фашист только-только отброшен от Москвы, но еще совсем рядом. Не выдохнуть с облегчением. Все таит в себе внутреннее напряжение. Тревога иссушила жизнерадостный блеск в глазах людей. Закутанные в платки бледные лица женщин и суровые лица мужчин несут в себе печать заботы. Прежде живописный городок на высоком берегу Оки будто сник. Деревянные домики смотрят на грязный снег улиц мутными глазами окошек. В покосившихся палисадниках и дырявых заборах посвистывает жгучий ветерок. Древние храмы, много лет не знавшие ухода, поднимают свои колокольни в серое небо без гордого торжества. Все они превратились в хозяйственные и военные объекты. Тишину города оживляет лишь карканье ворон, поселившихся на тополях вокруг госпиталя да паровозные гудки на станции, постоянно забитой военными эшелонами.

Жизнь Насти превратилась в бесконечный поток серых дней, едва различимых в своем однообразии. Уже второй год она квартирует у тетки Анисьи, младшей сестры матери, бездетной, моложавой солдатки, работающей диспетчером на железнодорожном вокзале. Их маленький домик, окруженный садами, стоит на крутом речном откосе. В теплую пору здесь хорошо, красиво. Откос курчавится яблоневыми и вишневыми садами, сбегающими к берегу Оки. А зимой приходится с трудом выбираться по мерзлому склону на дорогу или скатываться вниз, рискуя ушибиться. Тетка Анисья Настю любит, словно нашла в ней замену своим не рожденным детям. Но видятся они мало, потому что тетка уходит на работу чуть свет. Тихо, чтобы не будить Настю, она собирается в своем углу, надевает черную плюшевую шубку, обматывает голову плотной коричневой шалью, обувается в растоптанные валенки и, прикрыв за собой дверь, растворяется в синеватой утренней темени.

Настя поднимается позже. Военный завод, на котором она работает, располагается совсем неподалеку, в Преображенском монастыре и ходьбы до него из дома всего десять минут. В цехе, где она работает, изготавливают капсюли-воспламенители для артиллерийских снарядов. Производство считается одним из самых опасных, потому что в нем используется пироксилин, крайне чуткий к ударам. Взрыв может произойти от падения капсюля-воспламенителя на пол или нечаянного обращения с ним. Когда по цеху везут тележку с партией готовых изделий, то впереди и сзади нее идут солдаты с красными флажками, чтобы все соблюдали предельную осторожность.

Настя работает на самом ответственном участке – она закладывает пироксилиновую пробку в корпус капсюля. Здесь требуются очень чуткие пальцы и предельная осмотрительность. Как оказалось, такую работу могут делать только девушки с нежными пальчиками. Мужчины вообще для нее не подходят, им не хватает концентрации внимания, а пожилые женщины с натруженными и огрубевшими руками не могут так тонко проделать манипуляцию.

С работы Настя приходит в сумерках. Она растапливает печь и наскоро готовит для себя и Анисьи ужин. Варит картошку или пшенную кашу. Их продовольственные карточки позволяют жить сносно. Правда, иногда бывают перебои с хлебом, зато крупа и селедка всегда есть. До еды они сейчас не охочи, в голову не приходит мечтать о разносолах. Враг еще висит над Москвой и праздничного настроения не бывает.

Ближе к ночи приходит тетка. Она добирается пешком от вокзала, расположенного довольно далеко. Устало садится в угол под божницей и замирает в мерцающем свете лампады, положив руки на колени. Отдыхает, смотрит, как Настя собирает на стол.

– Хорошо, что мы с тобой вдвоем живем, Настенька. Одной-то мне хуже было бы. А ты и еду сготовишь и тряпки постираешь. Молодец ты у меня. Хорошая девка, вся в мать пошла.

– И мне с тобой хорошо, тетя Анисья. Спокойно как-то. В Окоянове я оставаться не могла. А куда еще податься? Слава Богу, ты у меня есть.

– Слушай, девушка – оживлялась тетка – что же твой жених тебя так зацепил? Ведь и дружили то всего ничего. И до серьезного у вас не дошло, а ты будто мужа потеряла, уж сколько времени сама не своя ходишь. Как то это необычно получается.

– Нет, тетенька, тут ничего необычного. Может наоборот все самое что ни на есть обычное. Встретила, полюбила и разлюбить не могу.

– Да что же в нем такого особенного? Мальчишка мальчишкой. Уж, понимаю, был бы какой видный кавалер. А то ведь считай, ребенок. Уж на что, мой Ванюшка разлюбезен был моей душе. Когда на фронт отправила, шибко тосковала, и телом и душой. А сейчас уж и упокоилась немного. Тоскую, конечно, люблю его, но по ночам спокойнее сплю. А ты с чего изводишься?

– Не знаю, как объяснить, тетя Анисья. Знаю только, что больше никого не хочу и ни о ком не мечтаю. Мне он кажется самым лучшим. Самым красивым. А главное, в нем душа есть.