Роковая любовь немецкой принцессы - Елена Арсеньева

Императрица пришла в восторг от ее женской хитрости. Чухонец сам виноват, что так глуп и неприметлив. Есть на свете мужья, которые просто-таки созданы, чтобы их водили за нос лукавые жены. Павлушка как раз из таких.

Но Вильгельмина, то есть Наталья (надо привыкать к этому имени и ни в коем случае не называть ее иначе, пусть быстрей забывает про Германию!), какова, а?! Екатерина тихонько смеялась от восхищения. Вот если бы у нее была такая дочь! Причем дочь, которую она могла бы признать, а не отдавать на воспитание на сторону, чтобы лишь издалека наблюдать, как растет и взрослеет девица такая-то, как было с Наташенькой и Лизонькой…[17]

Про себя Екатерина знала, что была плохой женой. Но у нее был плохой муж. У Натальи тоже плохой муж. Она заслуживает лучшего, чем этот чухонец. Жаль, конечно, что ее встреча с красавчиком Андре не принесла плодов… Но, Бог даст, все еще образуется, подумала Екатерина, которая в глубине души была и цинична, и романтична одновременно. Недаром молодые супруги нижайше просили позволить графу Андрею, этому самому fidиle et sincиre из всех amies на свете, поселиться близ отведенных им покоев. Екатерина снисходительно дала свое согласие, не сомневаясь, что скоро чухонец будет рогат, как целое стадо оленей, на которых небось ездили его предки из приснопамятной деревеньки Котлы. Да и на здоровье! Главное, чтобы дело наружу не вышло.

Наутро после знаменательного события она смотрела на томную новобрачную с искренней симпатией. И даже удостоила ее поцелуя в побледневшую щечку.

Вильгельмина была бы смертельно изумлена, узнай она, о чем в эту минуту думала императрица…

А Екатерина была бы смертельно изумлена, узнав, о чем в эту минуту думала Вильгельмина.

Вильгельмина снова и снова вспоминала гаданье богемьен. Снова и снова на все лады повторяла ее слова, которые запали ей в душу:

«Будешь, будешь королевой. Нет, императрицей! Будешь императрицей, вот помяни мое слово! Тебя полюбит несравненный красавец, и ты полюбишь его, и у вас родится сын… Ты уедешь в далекую страну, в далекую зимнюю страну!»

Она уехала в далекую страну, это правда. Она когда-нибудь станет императрицей. Ее полюбил несравненный красавец. У них родится сын… наверное, сбудется и это!

Что-то там было еще насчет старой королевы, но сейчас это не играло никакой роли. Главным было то, что основные пункты гадания сбылись. Однако Вильгельмина вовсе не чувствовала себя счастливой. Ведь она, которую любил красавец, принадлежала уроду. Урод должен был стать императором. А Вильгельмина – императрицей. Но она хотела принадлежать красавцу. Значит, надо сделать так, чтобы императором стал красавец!

Теперь цель была ясна. Вильгельмина очень любила ясные цели. У нее стало легче на душе, особенно когда она убедилась, что муженек влюблен в нее по уши и им, кажется, будет очень легко управлять. Он был доверчивый неловкий мальчишка. Она была младше Павла на год, но чувствовала себя гораздо старше, умнее и опытнее. Такой ее сделала любовь к графу Разумовскому, которому, по замыслам Вильгельмины, предстояло сделаться императором. Надо только немного подождать…

И потерпеть.

Она никогда не отличалась терпеливостью, но сейчас показывала себя просто образцом смиренности и покорности. Поскольку Екатерина ставила непременным условием брака принятие православия невестой, то гессенской принцессе пришлось изучить основы новой религии. В наставники ей был избран сам архиепископ московский Платон.

15 августа совершилось миропомазание Вильгельмины.

На следующий день после миропомазания было торжественно отпраздновано обручение Павла и Натальи, а полтора месяца спустя, 29 сентября 1773 года, состоялось бракосочетание.

Статс-дамы облачили Наталью в парчовое серебряное платье, осыпанное бриллиантами. Оно привело не знавшую такой роскоши принцессу в восторг. А на императрицу, одетую в русское платье из алого атласа, вышитого жемчугами, и в мантии, опушенной горностаями, Наталья смотрела, едва скрывая презрение и смех. Старушка, видать, совсем спятила, если разрядилась как на маскарад. И свежеиспеченная великая княгиня тотчас дала себе клятву, что никаких русских причуд при своем дворе не потерпит.

Надо сказать, Россия ее раздражала. Она была слишком большая! Неуютная. Русский язык показался ей непомерно трудным. Что за нелепая мысль – изучать его? Все нормальные люди говорят по-немецки, ну, в крайнем случае по-французски. Русский – язык дикой, отсталой нации. Чем меньше дела будет иметь Вильгельмина с этой нацией, тем лучше.

Она заранее презирала народ, над которым собиралась властвовать. Однако у нее хватило ума пока скрывать это. Тем более что празднования, устроенные в честь ее свадьбы, могли бы удовлетворить самое неистовое честолюбие. Бракосочетание было совершено с величайшей пышностью; потом следовал целый ряд праздников для придворных, для дворянства, купечества и простого народа; закончились они 11 октября фейерверком. 15 октября ландграфиня с двумя дочерьми и свитой покинула Петербург.

Вильгельмина-Наталья была довольна собой. Она превосходно разыграла убитую горем расставания сестру и дочь. Она даже выдавила из глаз несколько слезинок. И все это время она словно бы смотрела на себя со стороны – и помирала со смеху. Боже мой, до чего же просты люди! До чего доверчивы! Она подозревала это раньше – но только теперь по-настоящему поняла. Главное не быть, главное – казаться той, кого они хотят видеть. Жаль, жаль, что она не усвоила это прежде… Но ничего. Лучше поздно, чем никогда.

Супруг хочет видеть в Наталье нежного ангела? Да ради Бога, она и будет такой. Свекровь хочет видеть в ней веселую, милую, покорную дочь? Сколько угодно! Наталья старалась быть приветливой со всеми и угождать всякому. Даже своей новой гофмейстерине, статс-даме графине Екатерине Михайловне Румянцевой, которая показалась Наталье довольно противной. Даже фрейлинам, княжнам Евдокии Белосельской и Прасковье Леонтьевой, которые показались ей довольно глупыми. А чего стоили эти их плебейские имена!..

Наталье даже удалось скрыть свое разочарование от того, что наследнику и его супруге императрица не велела заводить своего двора. А ведь это был бы верный способ поставить к себе как можно ближе обожаемого графа Андрея…

Постоянная возможность лицезреть обожаемого графа, встречать его исполненный любовного пыла взор, слушать его голос, интимно понижавшийся, когда Разумовский обращался к великой княгине Наталье Алексеевне, замирать, когда он позволял себе шепотом назвать ее просто Натали и украдкой касался ее руки, а то и добирался через ворох юбок до колена, – вот что помогало Наталье казаться, а не быть. Вот что позволило ей, цветку заморскому, прижиться на чужой почве. И даже стоически переносить ласки мужа, которого она находила отвратительным.