Игрок - Майкл Толкин

Можно было подражать другим начальникам, но Гриффин заметил, что тот, кто придерживался более яркого стиля, выглядел слишком банально. Гриффин терпеть не мог бриться, но знал, что никогда не станет носить бороду. Некоторые богатые люди Голливуда были бородатыми, но большая часть заместителей и вице-президентов, которые, подражая богатым продюсерам, носили бороды, выглядели так же глупо, как люди, заказывающие номерные знаки с надписями типа «Миллионер-стажер» или «Моя другая машина – „порше"». Бородатые режиссеры лишь копировали бородатых режиссеров. Все бородатые режиссеры копировали Френсиса Форда Копполу. А Копполе, как считал Гриффин, было некогда бриться, или ему не нравился его бритый подбородок. Левисон поощрял на студии неформальный стиль, что оценили сотрудники: это давало им чувство принадлежности к команде. Гриффин наблюдал за Левисоном и восхищался им. Левисон и прежде не скрывал, что ему нравятся отзывы Гриффина на сценарии, и несколько раз приглашал его к себе в кабинет, чтобы поговорить о фильмах, об актерах, о режиссерах. Гриффин понимал, что его изучают, прежде чем предложить должность, и вскоре, после того как Левисон стал директором, он был приглашен на встречу, где режиссер с гонораром в три миллиона долларов представлял свою новую идею. Выслушав его, Левисон обратился к Гриффину и спросил, что он об этом думает. «Это незаконченная вещь», – сказал Гриффин. Левисон промолчал, встреча закончилась, и, когда режиссер ушел, Левисон сказал Гриффину, что он стал вице-президентом. В этот момент Гриффин влюбился в Левисона; его переполняло чувство облегчения и гордости.

Затем он понял, что изысканная эксцентричность Левисона была небезобидной. Он использовал некоторые черты своего характера в качестве оружия. После своего назначения Гриффин всегда избегал людей, которые подражали Левисону: задирали голову, морщили лоб, прежде чем задать трудный вопрос, повторяли его коронную фразу: «Я подчиняюсь…», словно хотели сказать: «Но я подчиняюсь, зная, что эти три сцены можно снять на одной площадке, и, если это так, зачем вам тогда вторая и третья?» Гриффин надеялся, что его тоже пародируют, но сомневался. Будь это так, он имел бы больше шансов стать директором по производству. Он знал, что уже поздно развивать какую-нибудь комичную черту даже ради популярности и влиятельности. Было бы неплохо, имей он какую-нибудь особую примету или шрам на лице. Возможно, он не совсем прав. Конечно же, у Гриффина Милла было знаменитое выражение, а именно: «Дайте мне подумать над этим несколько дней. Я с вами свяжусь». У Гриффина было совещание с Аароном Джонасом, агентом, который хотел бы попробовать себя в кинопроизводстве, когда Джан сообщила ему по внутренней связи, что звонит Энди Сивелла. Гриффин извинился и снял трубку.

– Итак, вы готовы представить идею? – сказал он, пытаясь с помощью юмора убавить самоуверенность Сивеллы.

– Я уже представил идею. Я жду ответной реакции. – Но это был не Сивелла.

– Энди? – спросил Гриффин, но это был не Сивелла. Кто знал, что он встречался с Сивеллой? Разве что Автор.

– Пожалуй, я просто буду вам докучать. Я хочу, чтобы вы испытывали дискомфорт. Хочу, чтобы вы были настолько выбиты из колеи, что не могли бы работать. – И он повесил трубку. Когда Автор был в «Поло-Лаунж», он видел его с Сивеллой, узнал Сивеллу. Что в этом удивительного? Сивелла – человек известный.

– Я тебе перезвоню, – сказал Гриффин. – У меня совещание с Аароном Джонасом. – Он закрыл рукой трубку. – Аарон, вы знакомы с Энди Сивеллой? – Аарон мотнул головой, но он знал, о ком идет речь. Гриффин делал вид, что продолжает разговаривать с Сивеллой, хотя на другом конце линии никого не было. – Аарон – отличный парень. Надо мне вас познакомить. – После этой бесполезной фразы Гриффин повесил трубку.

Аарон объяснял, какой работой хотел бы заниматься на студии: творческой работой, которая привела бы его к самостоятельному продюсированию. Он не хотел работать в организации, поэтому он и уходит из агентства. Гриффин слушал его голос. Он пытался отделить голос от слов, которые произносил Аарон, пытался сравнить его голос с голосом Автора. Это был голос победителя, не столько богатый, сколько твердый; каждое слово произносилось быстро, но отчетливо, без запинок или задержек, которые свидетельствовали бы о внутреннем конфликте, подавленности или страхе. Такие голоса Гриффин слышал каждый день, разговаривая с юристами, агентами, режиссерами. Это были энергичные голоса, иногда слишком самоуверенные, но скорее это был тактический прием ведения переговоров. Такие голоса принадлежали Игрокам в Игре. Автор таким голосом, – голосом, который свидетельствовал об успехе, – не обладал. Автор не принадлежал к числу Игроков. Как он сказал? «Не могли бы работать»? Он произнес это театрально, с нажимом. Явно репетировал. И еще угадывалась усмешка и самолюбование, что было неуместно, так как он полагал, что имеет власть. У него не было власти… разве что власть убить Гриффина или, по крайней мере, привести его в замешательство.

Знал ли Автор, что люди типа Аарона, которых он, естественно, презирал за самодовольство – Аарон и вправду был немного самодоволен, – иногда не были удовлетворены своими успехами? Гриффин, защищая Аарона от презрения Автора, невольно желал ему самого лучшего, хотя до этого никогда не был высокого мнения о нем. Гриффин сказал Аарону, что будет держать ухо востро, и, когда они пожали друг другу руки, Гриффин был рад, что лицо его друга выражало уверенность и радость. Аарон был всегда доволен собой. Чувствовать свое превосходство, не унижая при этом других! Сегодня вечером за ужином Аарон обязательно скажет, что Гриффин Милл у него в кармане.

Через какое-то время Джан сказала, что ему звонит Энди Сивелла. Он хотел схватить трубку и накричать на Автора, но чем он его напугает? Звонил настоящий Энди Сивелла.

– Мы готовы, – сказал продюсер. – Когда можно прийти?

Гриффин заглянул в ежедневник.

– Насколько вы готовы? – спросил он.

– Брось, Гриффин. Мы с Томом Оукли готовы настолько, что если ты не назначишь нам встречу на этой неделе, мы уходим на другую студию. И тебе прекрасно известно, что мне этого не хочется. Потому что, потому что… я тебя обожаю, Гриффин. – Сивелла рассмеялся.

Гриффин подумал, что юмор Сивеллы неоригинален: иногда это был Эдди Мерфи, иногда кто-то еще; подобные шутки популярны среди комиков, которые работают в клубах.

Гриффин изучал свое расписание на ближайшие два дня.

– Как насчет завтра после обеда?

Он услышал, как изменилось дыхание Сивеллы. – это означало поражение; ему придется согласиться, но его ожидает неприятный телефонный разговор и отмена какого-то важного мероприятия.

– В пять часов, – сказал Сивелла с обычной живостью, словно вторя Гриффину.

– До встречи в четыре, – сказал Гриффин. – И не опаздывайте, ждать не буду. – Ему было безразлично, поверил в это Сивелла или нет. Он не был уверен, и это не имело никакого значения.

Он смотрел на лампочки на своем телефоне. В его распоряжении было пять линий. Человек, который ему звонил, никогда не слышал гудок «занято». Интересно, как это работает? Как звонок, поступивший на один номер, перебрасывается на другой, если первый номер занят? Как работает кнопка задержки? И что такое – задержка? Если звонят по первой линии, звонок принимается на вторую линию. Вы нажимаете на кнопку задержки, чтобы извиниться перед человеком на первой линии, и кнопка мигает, пока вы говорите с человеком на второй линии. По лампочкам на аппарате можно сказать, какие линии удерживаются, а какая линия занята. Но это было еще не все. Гриффин сосчитал количество телефонов на своей линии. Один телефон стоял на столе, один у дивана, и еще один – на столе у Джан. Итого четыре телефона и пять линий, и у всех один номер. Плюс у каждого добавочный, чтобы можно было пользоваться каждым из телефонов независимо. То есть четыре человека могли звонить одновременно, и при этом в офис можно было дозвониться. И все четверо могли прервать на время свои разговоры и поговорить с другим позвонившим в офис человеком. Как? Были люди, которые могли это объяснить. Где-то были умные люди: инженеры-электрики, компьютерные гении, математики и, возможно, физики, которые в течение столетия накапливали знания, занимались исследованиями и, добавив немного везения и интуиции, создали такую потрясающую сеть. Гриффин подумал, что неплохо бы поделиться этой мыслью с Левисоном – просто упомянуть невзначай, насколько потрясающе сложна телефонная система, а мы воспринимаем ее как должное. Может быть, они смогут найти более широкое применение этому небольшому и совершенно очевидному открытию. А что плохого в очевидном? Сколько вещей, которые мы называем очевидными, совершенно нами не замечаются? Может, когда-то оно и было очевидным, но не теперь. Что на это скажет Левисон? Что Гриффин, похоже, призывает помедлить, чтобы насладиться запахом розы? Гриффин был бы готов согласиться с этим, не оправдываясь. Люди любят шаблоны, цветы, телефонные сети, знакомые сюжеты. Гриффин знал, что он ничего этого не будет говорить, даже думать не будет о телефонах во время следующей встречи с Левисоном, иначе вся эта выстраданная элегия сведется к фразе: «Телефоны – интересная вещь».