Записки рыболова и странника - Николай Кисляков

Пару слов о нерешительности. Ее можно черпать из меня, как из бездонного колодца, с небольшими перерывами на обед — пока не надоест. Мной всегда овладевали мучительные, как зубная боль, и затяжные приступы нерешительности, когда приходило время платить долги, возразить шефу или отвечать за шкоду. Теперь догадываюсь, почему так любят путешествовать люди нерешительные, слабовольные: они хотят убежать от самих себя, а, может быть, найти ту землю, где обитают родственные существа.

Охота к перемене мест кидала меня с донских берегов на невские, из монгольских степей в суровое Забайкалье. Но шло время, и я вдруг обнаружил, что стал домоседом и что в последние годы городской асфальт надежно скрыл от меня грешную землю. Выходя на балкон третьего этажа, внушал себе, что дышу свежим воздухом, а воздух был обильно сдобрен дымом и гарью соседнего завода. Следуя общей скверной привычке, норовил протиснуться в автобус или трамвай, чтобы прокатиться пару остановок. Вынужденная прогулка по городу принимала характер трагедии — я еле волочил ноги.

— Когда ты, развалина, мог, играючись, отмахать в день два-три десятка километров? — спросил себя однажды и выяснил, что было это в туманной юности.

— Годен ты еще на что-нибудь? — спросил себя вновь.

— Как знать? Испытай себя, — ответил другой голос, чужой и сварливый. — Иди и попробуй возродиться.

— Куда идти-то? — спросил я смятенно.

— На Хопер, — ответил тот же таинственный голос.

Этот нервный разговор произошел несколько лет назад. Тогда я и сам толком не знал, почему должен идти на Хопер, которого никогда прежде не видел. Казалось, было в этом желании нечто интуитивное.

Но разве не впадает Хопер в родной мой Дон? Не зря побывал однажды на Хопре сам Петр Первый. Российский плотник не поленился спуститься на легком струге вниз по Хопру до самого его устья. Правда, наши с государем задачи несколько различны: царь не гулял здесь без дела, а строил флот для похода на турецкую крепость Азов. Не раз упоминается эта река в «Тихом Доне». Слыхал, что издавна Хопер — любимое место рыбалки самого Шолохова, что подолгу стоит летом его шалаш в приречной хоперской дубраве.

Последней каплей, которая помогла размыть плотину нерешительности, явились такие любопытные сведения. Оказывается, само название «Хопер» объясняется как «притон диких гусей». Удивительная эта река сохранила крошечных выхухолей (ценнейший мех!) и исполинских зубров такими же, какими видел и знал их первобытный человек. Есть здесь лоси, пятнистые олени, кабаны, белки, куницы. Короче, «берендеево хоперское царство». И все — не в Сибири и не на Кавказе. При нынешнем транспорте — рукой подать от моего дома.

Еду!

Со временем предполагаемая поездка на Хопер превратилась в голубую мечту. Человек не может не мечтать, и моей мечтой стал Хопер. Я мечтал о Хопре особенно охотно холодными зимними ночами, пригревшись у батареи центрального отопления. Я очень гордился этой мечтой, вырабатывая в ней штреки и штольни забавных приключений.

Ближе к лету начинался обыкновенно треп о Хопре.

— Знаешь, этим летом хочу на Хопер съездить, — говорил, бывало, первому встречному.

— Любопытная идея, — отвечал тот. — Впрочем… Где этот Хопер? А, вспоминаю, это река за Уралом.

Иные рожаки Дона, с важностью рассказывающие о декоративных красотах Кавказа, о знаменитых курортных местах, где бывали не раз, о Хопре, оказывается, и слыхом не слыхали. А один мой знакомый доцент, не позволяющий себе раскошелиться на шутку, выслушав треп о Хопре и задав по профессиональной привычке несколько уточняющих вопросов, глубокомысленно заметил:

— Постановка задачи достаточно запутанная, но теперь мне ясно, в чем дело. Ты едешь на Хопер потому, что у тебя там тетя, да?

Я так и этак пытал его — причем здесь тетя, но доцент твердо стоял на своем, ибо любой преподаватель убежден, что его мнение непогрешимо и что мир состоит из преподавателей и всех остальных прочих. Он был почему-то убежден, что без тети на Хопре делать нечего.

Уже пару лет подряд я восторженно рассказывал встречным-поперечным о Хопре, уже потеряла романтическую свежесть и стала банальной вступительная фраза: «Знаешь, этим летом…»

На беду некоторые слушатели оказались памятливыми и спрашивали через год:

— Как оно там, на Хопре?

Стало ясно, что хочешь не хочешь, а ехать надо.

Стал искать компаньона. Поначалу казалось, что желающих совершить увлекательное путешествие по реке будет более чем достаточно. Ввиду этого решаю произвести строгий отбор без скидок на приятельские отношения и с обязательным испытанием относительно биологической совместимости.

Увы, многочисленные предложения, подкрепленные устной рекламой, не выявили ни одного претендента. Оказалось, что мои знакомые — люди сплошь благоразумные. Одни отдавали предпочтение уютному дому отдыха, другие утверждали, что теперь модно путешествовать на автомашине, а против моды, дескать, никуда не попрешь.

«Ходить в наше время пешком? Гнилая идея» — безапелляционно заявляли третьи.

Затурканный и оплеванный, я пошел на компромисс и предложил очередному кандидату в компаньоны путешествие на велосипедах или на лодке.

— Я не ишак, — ответил тот, со стоном шуруя заводной ручкой свой старенький москвич. — То ли дело машина — и время сэкономишь и отдохнешь.

Мне было известно кое-что о том, как он экономит время и отдыхает, мыкаясь в поисках запчастей, проводя выходные дни под брюхом своего капризного сокровища, но я тактично промолчал, ибо некоторые автолюбители бывают особо опасны, когда держат в руках заводную ручку.

Стало быть, столковаться со знакомыми не удалось. По собственному опыту теперь знаю, как иной раз тяжело путешественнику-одиночке. Он испытывает, по крайней мере, пару существенных неудобств: не на кого перевалить часть путевых забот и содержимого рюкзака, не на ком отвести душу в трудную минуту. Ругать же самого себя последними словами как-то несподручно: без вдохновения быстро выдыхаешься.

Забегая вперед, скажу, что продолжаю искать попутчика для следующего хождения. Время переборчивой невесты миновало и мои требования к кандидату в попутчики стали весьма умеренными: пусть это будет совершенно незнакомый, но покладистый, а еще лучше — совсем безропотный субъект, обладающий такими физическими возможностями, которые позволили бы ему при случае тащить второй рюкзак вместе с его владельцем. Совсем неплохо, если он умеет приманивать кур, просить милостыню и вправлять суставы.

Несколько слов о себе: ворчлив до занудливости, но иногда могу и помолчать. Таких, говорят, переносить можно. Тем более, что нашей общей и главной задачей будет — создавать себе трудности с той единственной целью, чтобы затем героически преодолевать их.

Отчаявшись найти компаньона, однажды говорю жене с наивозможной твердостью:

— Этим летом еду на Хопер.

— С кем?

— Один.

— А если заболеешь?

— Болеют дома.

— Посмотри на себя в зеркало. Тебя куры загребут. Такие ходят только на службу.

— Я попробую.

— Не надо. Мне уже поздно становиться вдовой.

Если бы согласие было получено сразу же, еще неизвестно, как обернулось бы дело. Я мог бы и передумать. Но давно известно, что нет сильнее средства многократно усилить желание, чем запрет.

В конце концов, домашнее начальство трезво рассудило, что поездка на Хопер — зло неизбежное и уже лучше отделаться от него сразу, не откладывая дела в долгий ящик. Возможно, жену несколько заинтриговало мое клятвенное обещание вернуться из похода настоящим мужчиной.

Летним воскресным днем собираюсь в дорогу. Рюкзак укладываем вдвоем с женой. Делается это так: она кидает в рюкзак разные ненужные, на мой взгляд, вещи, а я потихоньку их вынимаю, помня, что рюкзак придется нести все-таки мне. Жене кажется, что полезно было бы приспособить еще чемодан и хозяйственную сумку.

Четырехлетний сынишка проявляет неслыханную щедрость: дарит мне свою любимую игрушку — большой белый пароход, настойчиво требуя привязать пароход к рюкзаку. После взаимных упреков и обид удается вместо парохода приторочить к рюкзаку котелок: предполагается, что на Хопре буду ловить рыбу и варить уху.

Примериваю рюкзак. Он оказывается куда тяжелее, чем ожидалось. Бодрясь, шагаю по комнате. Вид у меня что надо, мужественно-нежный: белые кеды, сиреневые джинсы, рубашка, густо усыпанная цветами ромашки.

Трубно ревя, сынишка мертвой хваткой цепляется за штанину: ему захотелось составить компанию в походе. Я тоже готов пустить слезу.

Дымит и плавится асфальт. Жарюка несусветная. Как раз самое время отправляться в дорогу. У железнодорожного вокзала из автобуса вываливаемся втроем: с одной стороны меня поддерживает, не позволяя упасть, жена, с другой надежно пристроился сынишка: его пока так и не удалось отцепить от штанины.