От святого до горемыки - Михаил Жигжитов

— Начинают, но еще не «на строю»… — усмехнулся Петр.

Подойдя к воротам родного дома, Стрельцов невольно замедлил шаг. Старенький невзрачный домик напомнил ему детство, отца, мать… Приостановился и услышал в избе чей-то мужской голос. Сердито нахмурившись, он решительно толкнул калитку. Она радостно взвизгнула и впустила его.

Широко распахнув дверь, Петр по-хозяйски вошел в избу, поздоровался и поздравил с праздником. Мать, копошившаяся у печки, сунула в угол ухват и, радостно улыбаясь, подошла к сыну.

— Пришел!.. Дай раздену, дай! — на моложавом, румяном лице ярко вспыхнули осчастливленные глаза. — Проходи, Петя, садись за стол! А Вера-то как не с тобой?

Из-за стола поднялся дед Арбидоша и хмельными глазами следит за хозяйкой и Петром.

— В-во, ядрена Фенька!.. Давно бы так, чем серчать на мать!.. Э, паря, постой, молодец удалой! Пошто без жены заявился? — шумно надвинулся дед Арбидоша, обдавая Петра винным перегаром и еще каким-то крепким, поморским, знакомым с раннего детства запахом.

— У-у, дед Арбидоша, тут сначала надо разведать, не будут ли нас с Верой за уши драть.

— Эва, каков он!.. Но и хитер, ядрена Фенька!

На широком скуластом лице старого помора слезятся щелки узких глаз. Жиденькая сивая бородка боевито топорщится и трясется, как у задиристого козла.

— Наталья! Сын-то у тя лучший башлык!.. Во! Ядрена Фенька, так и держись, Петро, на волне!

Цепко схватив гостя за руку, старик затащил его за стол и затянул свою любимую:

…Славное море, священный Байкал…. . . . .

На самой высокой ноте старик поперхнулся.

— Кхы, кхы, черт, ишо кто-то торопится! Наталья, шевелись!.. Примай сына-молодца!

В сенцах стукнуло чем-то тяжелым, затем распахнулась дверь, и с морозным паром ввалился Семен Малышев, а за ним Яков Лисин. Оба были настолько хмельны, что едва держались на ногах.

— А-а, соседка, наконец-то дождалась блудного сына!.. А где же он оставил свою шлюху-то? Но это неважно, ха-ха-ха! — неуклюже искривившись на хромой ноге, хрипло сопя, расхохотался Малышев.

Петр порывисто поднялся со стула. Серые глаза потемнели и заискрились бешеными огнями.

И откуда взялась у пьяного Лисина такая прыть, он мгновенно подскочил к Петру и, стараясь посадить его на место, обнял и стал уговаривать:

— Петя, Петя, друг… успокойся, не обидься на нас!

Стрельцов брезгливо оттолкнул от себя Лисина, который отлетел к перегородке и едва удержался на ногах.

— Ты что, драться вздумал?! — визгливо крикнул Малышев. — Ты и так заработал себе тюрьму!

Петр схватил свое пальто, нахлобучил задом наперед шапку, взглянул на растерянное бледное лицо матери и на ходу крикнул ей:

— Мама, жди! Мы с Верой еще придем! — с досады махнул рукой и выскочил на двор.

Наталья уткнулась в висевшую рядом телогрейку и беззвучно заплакала.

Дед Арбидоша молча покачал лохматой головой и отвернулся в сторону.

— Эт-та тюрьма… Эт-та не кормилец тебе, Наташа, а горькие слезы… — Пьяно бормочет Малышев.

Наталья выпрямилась.

— Радуешься, гад!.. Пособляешь Лисину, как ловчее посадить Петю в тюрьму… Уходи! Убирайтесь!

Наталья схватила клюку и, гневно орудуя ею, вытолкала мужиков на улицу.

ГЛАВА VII

Зима в этом году началась суровая. После многодневных свирепых ветров наступило затишье. Холодный сивер принес с собой мороз, который за одну неделю покрыл море торосистым льдом.

Алексей Алганаич снарядил, кроме неводной бригады, пять звеньев на бармашевый лов.

По тонкому льду в Подлеморье очень хорошо ловится черный хариус на удочку. Хороший бармашельщик за день может добыть до пятидесяти килограммов рыбы.

Сначала рыбаки добывают в озере специальными корытами бармаша — рачка-бокоплава. Для рыб эти рачки, должно быть, очень вкусные, так как они быстро обнаруживают их в лунке рыбака и, опережая друг друга, на бегу хватают и с жадностью пожирают. А хитрый рыбак опускает тем временем свою удочку-мушку, очень похожую на бармаша. Хариус хватает и этого «бармаша» и вмиг оказывается на льду. Вот как человек обманывает красавца хариуса.

Начиная от Шигнанды, доходят до Ириндакана, опромыслив здесь, перебираются в Кабанье, оттуда в Большую речку и добираются до Таркулика.

Мишка Жигмитов попал в одно звено с Яковом Лисиным. Тяжело ему рыбачить, есть за одним столом и спать рядом в одной землянке с этим человеком. Он старается не оставаться наедине с ним, благо, что с Мишкой рыбачат его сверстники Пашка Лебедев и Кешка Печкин.

Ему тошно вспоминать про тот суд, на котором его заставили повторить слова Егора Лисина: «Петька, пошто ты в меня пальнул? За отца, што ли, мстил?»

Когда Мишка подтвердил на суде, что слышал от Егора Лисина эти слова, то брат его, Яков, поднялся с места и сквозь притворные слезы, запинаясь, промолвил: «Товарищи судьи, мне не верите, что я своими глазами видел, как Петька Стрельцов пальнул сначала в медведя, а потом в Егора… Мне нет веры, как родичу, дык поверьте стороннему человеку. Чего же еще надо вам?»

…Суд приговорил Петра Стрельцова к трем годам тюремного заключения.

— Эх, Петя, Петя! Я ж до суда говорил тебе, что откажусь от свидетельских показаний, скажу, что, мол, ничего не слышал… дремал в ту пору… А ты окрысился на меня: «Не смей, Мишка, врать! Не учись кривить душой…» Э-эх, Петя, Петя, как бы сейчас с тобой было весело рыбачить! — разговаривает вслух Мишка, позабыв про бармашенку.

Очнулся. В руках пешня с сачком, а удочки с бармашницей лежат в торосах. На утренней зорьке Мишка добыл штук девяносто хариусов. Потом рыба перестала клевать. Ходили два-три хариуса, но они уже поняли, что красивая мушка коварна и зла, что их друзья погибли именно из-за нее. Вот и пошел Мишка долбить новые лунки, к которым сбегутся кушать вкусного бармаша свежие хариусы, которые будут с жадностью хватать и Мишкину мушку. Идет парень и облюбовывает новые места, а тут снова и снова приходят неприятные воспоминания о Петре Стрельцове, который безвинно попал в тюрьму.

День выдался холодный, но очень яркий. Тянет легкая «ангара». Море в голубом свете солнечного дня кажется беломраморным, хрупким, каким-то празднично-торжественным и неповторимым.

Прислушался. Звонкое безмолвие. Только и слышно, как в ушах звенят мелодичные колокольчики. Безлюдье. Кругом на десятки километров ни жилухи, ни души. Вот это и есть настоящее сердце Подлеморья.

В километре от Мишки бармашат Пашка с Кешкой, а Яков Лисин уехал на коне куда-то в сторону.

Пешня у Мишки острая. Хрум-хрум — вгрызается в прозрачный, как стекло, лед. Без выгреба додолбился до воды. А затем быстрыми, ловкими движениями рук железным сачком выгреб лед, опустился и заглядывает в лунку. Не рыбу высматривает парень, а дно моря. Оно вот, кажется, что можно рукой достать, погладить разноцветные красивые камушки; до чего же прозрачная вода! Мишке чудится, что ее вообще нет, что это не вода, а с легкой дымчатой поволокой прозрачный воздух.