Только хорошие умирают молодыми - Алексей Гридин

«Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» пытался заставить человека-женщину говорить. Тот как будто не понимал, чего от него хотят, пустым взглядом изучал потолок, всхлипывал, бормотал что-то невнятное, но точно не имеющее отношения к картинкам, которые показывала крыса, пытавшаяся делать свою работу. Если бы с программой группы все было в порядке, такого человека им бы просто не выдали, но так как дело шло к концу, никого на самом деле не волновало, с каким материалом приходится работать.

Вот только одна деталь неожиданно заинтересовала молодую крысу. Из набедренного кармана у человека-женщины торчала какая-то деревянная палка. Раз ее не отобрали, значит, она не была оружием. Но что это? Присмотревшись, «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» обнаружил, что это — музыкальный инструмент. Он встал со своего жесткого холодного табурета, подошел к пленнику и взял флейту в лапы.

Откуда он знал, как на ней нужно играть? Из-за чего он решил, что ее вообще стоит касаться? Он не знает этого до сих пор. Почему человек, выяснивший, что на огне можно кипятить воду, повесил над костром котелок? Откуда тот, кто впервые размозжил череп своему противнику дубиной, понимал, что нужно взять увесистую палку и со всей силы вмазать ею по макушке врага? С чего изобретатель копья принялся заострять его наконечник? Можно, конечно, сказать, что они наблюдали, смотрели в глаза, подмечали все, что происходило вокруг. Но за чем они могли наблюдать, если они были первыми и до них не было дубины, копья и кипяченой воды? Что-то в этом роде. Так и «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» просто сунул флейту в пасть, подул — и вдруг возникла музыка.

Сначала это были просто звуки. Из них постепенно соткалась простенькая мелодия. За то, чтобы сочинить что-либо подобное, многие ныне покойные композиторы, не задумываясь, расплатились бы собственными бессмертными душами, но крысе было невдомек, что она делает. Ровно до тех пор, пока «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» не осознал, что человек-женщина перестал дергаться, пробуя в миллионный раз на прочность связывающие его веревки, а застыл и смотрит на играющую тварь так, как раб смотрит на обожаемого хозяина. Охранники же сверлили спину молодой крысы взглядами, ясно говорившими: ну ты и идиот. Но приказа вмешиваться у них не было, так что взявшейся за флейту твари удалось поэкспериментировать.

Теперь она могла заставить человека, слышавшего ее музыку, делать то, чего ей было нужно. У этой возможности приказывать имелись свои четкие границы: люди теряли волю и превращались в покорных кукол, двигавшихся туда, куда велел безжалостный кукловод. Они не могли повернуть оружия против своих или, скажем, не способны были выполнить сложное задание вроде «собери большую бомбу, отнеси ее в главный штаб и взорви там всех ровно в тринадцать часов сорок две минуты». Но и того, что вытворял «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» с людьми, попавшими в плен его флейты, уже было достаточно, чтобы те, кто главнее, стали относиться к нему иначе.

Так он сменил имя и стал Флейтистом.

— А та женщина? — спросил Олег. — Ну, у которой ты взял флейту. Что с нею случилось?

— Умерла, — бесстрастно ответил крыс. — Вернее, я ее убил. Развязал ее, велел встать с кровати, подойти к окну и броситься вниз. Она сделала все в точности, как я приказал. И она же была первым человеком, которого я убил. Ты так на меня посмотрел сейчас… Что, тебе можно убивать крыс, а мне людей — нельзя? Почему? Это война. Ты делаешь вылазки на нашу территорию и стреляешь в моих сородичей. Я убиваю твоих.

Вот он так легко рассказывает мне, как убивал своих врагов, подумал Музыкант. Таких же людей, как я. Может быть, я тоже должен сейчас убить его? Неужели он не понимает, что моей благодарности за спасение может оказаться недостаточно? Или рассчитывает на то, что я слаб и не справлюсь с ним? Так я еще в ту нашу встречу у клумбы с астрами доказал, что в рукопашной я сильнее. Потому что злее. Целеустремленнее. Он ведь сам говорил: внутри любой крысы, и в этом он отнюдь не исключение, коренится страх перед нами. И это тоже сыграет мне на руку.

Значит, эта тварь похожа на меня. Пробирается к нам, дудит в дудку и уводит с собой людей. Что же она делает с ними потом? Ведь пленные им не нужны… Если верить Флейтисту, попытки научиться говорить на языке людей были заброшены. Зачем же тогда говорящий крыс ведет их за собой, почему не прикончит на месте? Чтобы поиздеваться? Когда я увидел его впервые, когда он ушел от моей пули, от какой участи я спас Козычева и еще двух незнакомых людей?

Музыкант вдруг понял, что если он спросит, то Флейтист ответит. Он вообще никогда не уходил от ответа. И если Олег услышит ответ, то, скорее всего, попытается убить своего собеседника. И своего спасителя.

— Хватит про это, — махнул рукой снайпер. — Хватит. Смени пластинку.

— Что? — не понял его собеседник.

— Я думал, ты владеешь нашим языком в таком совершенстве, которое мне и не снилось. Смени тему. Говори о чем-нибудь другом.

— А, понял. Надо запомнить это выражение. Да, я вижу, что тебе тяжело слушать про смерть людей. Я не сказал про то, как научился говорить. Хотя, если честно, мне и сказать-то нечего. Разговаривать на языке людей я начал через некоторое время после того, как стал играть на флейте свою музыку. До сих пор не знаю, как так вышло. То ли программа изучения человеческого языка дала наконец свои плоды. То ли во мне вместе с музыкой проснулись какие-то дополнительные способности. Действительно не знаю. Самое интересное, что и другие не знают. Я никому не сказал. Мы смогли составить небольшой словарик, знаем, как пишутся некоторые ваши слова, и, кажется, еще работает та группа, которая разрабатывала возможность письменного общения с людьми. Но этому давно уже не уделяют должного внимания. Мы с вами — враги, это всем понятно, а с врагом не разговаривают.

Интересно, подумал Олег, если с врагом не разговаривают, то кто же мы с тобой, Флейтист? Временно друзья? Действительно, люди умеют ссориться, мириться — и ссориться вновь. Иногда это мелкие раздоры, которые со стороны и принять-то за серьезную ссору нельзя, как у Сережки Тайлакова и его Леночки. Иногда — настоящая война, с кровопролитием, кучами трупов, выжженными городами, — но и тогда люди находят возможность протянуть врагу руку дружбы, а потом проходит какое-то время, и все начинается сначала.

— Почему ты не сказал своим, что научился говорить по-человечески? — полюбопытствовал снайпер.

— Тоже не знаю. Хороший ответ, верно? Не знаю, и все тут. Сделал, потому что сделал. Потому что посчитал нужным поступить именно так. Почувствовал свое отличие от других. И вытекающее из этого право поступать по-своему. Неужели этого недостаточно? А? Как ты думаешь?

— Не знаю, — отозвался Олег.

— Вот видишь! И ты пользуешься этими словами. Если тебе можно, то почему нельзя мне?

— Почему, черт побери, — резко сказал Музыкант, — ты все время стремишься сравнить свои поступки с моими?

— Тоже не знаю, — задумчиво бормотнула крыса.

На ее морде появилось удивленное выражение. В этом удивлении было гораздо больше жизни, чем в самом хорошо нарисованном мультфильме. Впрочем, так и должно быть — ведь здесь, напомнил себе снайпер, реальная жизнь. И все-таки за несколько лет войны с крысами ему так и не удалось привыкнуть к тому, что все это на самом деле. Что по улицам города действительно разгуливают серые, бурые, коричневатые и даже белые твари в рост человека, стремящиеся наложить лапу на то, что до сих пор безраздельно принадлежало человеку.

Собеседник снайпера тем временем продолжил рассуждать, как будто разговаривал сам с собой и никакого человека сейчас не было в этом подвале.

— Действительно не знаю. Почему бы это? Что заставляет меня говорить так? Наверное, это потому. — Флейтист поднял глаза на Олега, — что мы привыкли считать вас сильнее и умнее? И бессознательно соотносим свои поступки с вашими? Ну, не буду отвечать за всех, но мне кажется, что в том, что я сейчас сказал, есть доля правды.

— Вы, — скривившись, сказал Музыкант, — всего лишь подделки. Вы не можете сами ничего создать, живете лишь тем, что захватили у нас. Вы хотите свергнуть нас — и на нас же оглядываетесь. Разве не так?

— Тогда, — парировала крыса, — дети — это тоже подделки? Они пользуются тем, что создано родителями, хотят узнать у них ответы на вопросы и при этом ссорятся с ними, отказываются от их морали и образа жизни. А потом, человек, дети вырастают и тоже становятся взрослыми. Ты, наверное, хотел оскорбить меня, и тебе это почти удалось. Но не забывай, что нам от роду всего лишь несколько лет. Может быть, мы еще вырастем. Ладно, что-то я с тобой заболтался. Если мое отсутствие заметят — станут искать, а в этом нет ничего хорошего. Я ухожу. Счастливо оставаться. Выздоравливай дальше. Если получится, я приду еще.